Слово товарищу Сталину - Ричард Иванович Косолапов

который на короткий период проявил Ю. Андропов, этот недостаток был преодолим, но КПСС уже была заражена другими болезнями, для лечения которых требовались помимо воли высокая культура и умение ориентироваться в системе внутренних и международных классовых сил, способность влиять на их структуру и расстановку.

В центральном аппарате партии уже в 60-х годах ощущалось противостояние двух кланов — тяготевшего к социал-демократии, евро- и американо-реформистского и традиционно советского, в котором было намешано многое — от ностальгии по «порядку» сталинский поры до дерзости творческого ленинизма. К сожалению), это противостояние, сказывавшееся в особенности на решении вопроса о приоритете внутренней и внешней политики, теоретическом обобщении пройденного пути и выработке реалистических перспектив, не было разрешено конструктивным образом. Многое зависело от личности «вождя», а поскольку таковая, как правило, оказывалась посредственной, то от тех, кому он «дал ухо», то есть к чьим советам прислушивался. Вот почему без видимых обществу конфликтов и столкновений ЦК КПСС при М. Горбачеве стал проводником курса, прямо противоположного провозглашавшемуся. А. Ципко выложил правду-матку, признав правоту французских журналистов, писавших «в начале перестройки о том, что очагом контрреволюции в СССР является штаб коммунизма, ЦК КПСС…» (Яковлев А. Предисловие. Обвал. Послесловие. М., 1992. С. 4). Никто не опроверг это парадоксальное заявление, ибо ЦК КПСС и в самом деле был ареной столкновения противоположных социально-классовых группировок, отражавшего состояние приглушенной классовой борьбы в обществе.

Разумеется, я далек от утверждения, что «Сталин ни в чем не виноват», и не собираюсь оберегать его от критики. Но я считаю правомерной не буржуазную критику справа, а пролетарскую критику слева, которой в общем-то ходу не давали.

Со времен Ленина многие противоречия в партии снимались методом открытых массовых чисток. Это порой означало огромную убыль членского состава, но зато резко повышало качество парторганизаций. Чистки проводились «на миру», в беспартийной аудитории и тем самым служили формой обратной связи с массами трудящихся, проверки и контроля ими каждого коммуниста. Очевидно, в ходе этих кампаний далеко не всегда соблюдался политес, допускались грубости, деформировались судьбы, но иного, более действенного механизма самоочищения партия, рассчитывающая на доверие человека труда, не имела и иметь не могла. Сталин повинен в том, что этот по определению демократический институт он (естественно, не единолично) совместил, а потом и подменил чистками административно-карательного свойства. Результаты такой подмены не могли вскоре не ужаснуть его самого. «Нельзя сказать, — заявил он на XVIII съезде ВКП(б) 10 марта 1939 года о подобных мероприятиях 30-х годов, — что чистка была проведена без серьезных ошибок. К сожалению, ошибок оказалось больше, чем можно было предположить. — И тут же сделал неожиданный вывод, который на много лет вперед стал директивой. — Несомненно, что нам не придется больше пользоваться методом массовой чистки» (Сталин И. Вопросы ленинизма. М., 1939. С. 594). Так появился один из основных агрегатов застоя.

Согласно тому же докладу, ВКП(б) к началу 40-х годов составляла 1,6 миллиона человек. За четыре без малого года вскоре начавшейся Великой Отечественной войны на полях сражений полегло около 3 миллионов коммунистов. Партия, можно сказать, погибла дважды, но выстояла, обеспечив основные морально-политические и идейно-организационные условия победы. Боевая обстановка беспощадно «чистила» партийные ряды. В военное время, да, пожалуй, и в период восстановления разрушенного войной народного хозяйства чистки и в самом деле не представлялись необходимыми. А в условиях стабильного мира?.. Вопрос этот так и не был решен удовлетворительно, хотя с точки зрения жизнестойкости ВКП(б) и имел первостепенное значение.

XIX съезд партии, собравшийся через целых 13 лет после XVIII (с 1917 года партсъезды — от VI до XIV — собирались ежегодно, XV–XVIII — с промежутками в 3–5 лет), принял еще одно неожиданное решение. Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) была, переименована в Коммунистическую партию Советского Союза. «Двойное наименование нашей партии «коммунистическая» — «большевистская», — говорилось в забытой многими резолюции съезда от 13 октября 1952 года, — исторически образовалось в результате борьбы с меньшевиками и имело своей целью отгородиться от меньшевизма. Поскольку, однако, меньшевистская партия в СССР давно уже сошла со сцены, двойное наименование партии потеряло смысл, тем более что «коммунистическая» выражает наиболее точно марксистское содержание задач партии, тогда как понятие «большевистская» выражает лишь давно уже потерявший значение исторический факт о том, что на II съезде в 1903 году ленинцы получили большинство голосов, почему и были названы «большевиками», оппортунистическая же часть осталась в меньшинстве и получила название «меньшевиков» (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Ч. II. М., 1954. С. 578).

Не ставя под вопрос целесообразность перемены названия партии — она, по-видимому, действительно назрела, — считаю необходимым отметить ошибочность ее мотивации. Во-первых, неверно было объявлять потерявшим значение исторический факт раскола РСДРП сперва на две фракции (1903–1912 годы), а потом и на две партии — большевиков и меньшевиков. Ни у кого, включая самого Сталина, не было гарантии окончательной и бесповоротной коммунистичности партии, что показали события уже следующего, 1953 года, когда после его кончины в верхах произошла схватка за власть, имевшая ряд этапов: кратковременное доминирование блока Берия — Маленков; скорая изоляция и устранение Берии всей послесталинской верхушкой; устранение сторонников продолжения сталинского курса оппортунистической группировкой Хрущева в 1957 году. Во-вторых, меньшевизм или нечто ему подобное как идейное течение никогда не прекращал свое существование в КПСС.

Выше я уже писал об оттенках в поведении работников аппарата ЦК 60-х годов. Это было своего рода отражением не только внешнего, «заграничного» влияния, но и процессов, протекавших в стране. Если хрущевизм можно было, с определенными оговорками, назвать «кулацкой реакцией на диктатуру пролетариата», то есть отрыжкой из далеко неоднозначного прошлого такого явления, как бухаринщина, то тут речь идет о том, что совершалось вокруг нас. Я имею в виду наложение на естественный для социализма процесс стирания существенных различий между трудящимися классами, между людьми физического и умственного труда, между городом и деревней другого, нездорового процесса возвратного эксплуататорского классообразования, предопределяемого попустительством в отношении стихийно растущей теневой экономики, коррумпированностью, а значит, и обуржуазиванием части управленческого аппарата. И хотя, к примеру, «шестидесятники», сами собой прославленные как голуби — вестники либерализации и позорно предавшие народ в угоду торжествующему горбизму-ельцинизму, будь то Е. Евтушенко или В. Загладин, Г. Шахназаров или Б. Окуджава, Л. Абалкин или И. Фролов, Г. Арбатов или Р. Ростропович, возмутятся и завопят, что это не про них говорится, следует категорически заявить: «Очень даже про вас. Вы сами этого хотели и десятилетиями этого добивались. Рыночной демагогией вы отравили мозг миллионов сограждан. Ваш коллега, бумажный генерал Д. Волкогонов, планировал