Восхождение царицы - Маргарет Джордж

он прибыл – точно в назначенный час – и вошел в комнату, я была поражена: за исключением статуй и иных произведений искусства, он оказался самым красивым человеком, какого я когда-либо видела. Неожиданность усугублялась и тем, что я была наслышана о нем как о замечательном счетоводе и приверженце порядка и ожидала увидеть невзрачного умника, без конца сверяющего весы и листающего счетные книги. Возможно, он этим и занимался, но его лучистые голубые глаза напоминали чистейшие, залитые солнцем воды, а львиная грива блестящих черных волос обрамляла лицо, походившее на классический портрет Александра. Рубиново-красное одеяние усиливало впечатление, делая его красоту и вовсе неотразимой.

Я воззрилась на него.

– Я думала, ты старик, – вырвалось у меня.

– Мне сорок пять, – ответил он на безукоризненном, явно выученном в Афинах греческом языке. – Хотя, наверное, для тебя я и вправду стар, ведь тебе всего двадцать два… всемилостивая царица, – беззаботно добавил он.

Выглядел он гораздо моложе.

– Мне сказали, что тебя следует звать Эпафродитом, – промолвила я. – Откуда у тебя такое имя?

– Мне дала его матушка, – не без удивления ответил иудей. – Боюсь, царица, она слишком увлекалась эллинской поэзией. Имя означает «Красавец».

От очевидных комментариев я предпочла воздержаться – надо полагать, он их наслышался в избытке.

– А что означает Иезекия? – спросила я и тут же добавила: – Сразу предупреждаю, что ваш язык мне знаком.

– О, так не желаешь ли ты, чтобы и наши дела велись на еврейском языке? – спросил он весьма серьезным тоном, и мне пришлось заглянуть ему в глаза, чтобы понять, что это шутка. – Иезекия обозначает «мощь Господня».

– Нет, боюсь, мой еврейский не настолько хорош, чтобы разбираться в расчетах, – ответила я. – Он годится для того, чтобы поддержать беседу, но не для серьезных дел. Однако затруднений возникнуть не должно – твой греческий идеален, что тебе, разумеется, прекрасно известно.

– Я слышал разговоры о том, что ты знаешь еврейский, – промолвил он, – и удивлялся. Теперь, когда ты подтвердила это сама, могу лишь спросить: зачем он тебе понадобился?

– Я вообще люблю изучать языки, да и даются они мне легко. Видимо, у меня к ним способности. Кроме того, я считаю, что возможность обходиться без переводчиков или контролировать их – большое подспорье для правителя.

– Мудрое решение. Перевод, даже самый правильный, не всегда полностью передает особенности сказанного, а выбор слов или акцентирование отражают пристрастия человека.

Он помолчал и добавил:

– Например, употреби я только что вместо слова «отражают» слово «изобличают», моя фраза приобрела бы несколько иной смысловой оттенок.

– Верно. Так вот, Эпафродит…

Я объяснила ему, что мне требуется: прежде всего, наведение полного порядка в казначейских документах и обеспечение контроля за расходованием средств, предназначенных для помощи населению.

– Задача серьезная, ваше величество, – без раздумий ответил он, – и ей необходимо посвятить себя целиком. На другие дела времени не останется, а между тем их у меня немало.

– Почему бы тебе их не отложить? Положение чрезвычайное.

– Вот так взять и отложить? Ты вызвала меня к себе, ни о чем не предупредив, и хочешь, чтобы я все бросил и взялся за твое поручение? Если я оставлю свои нынешние обязанности, торговый порт придется закрыть. Между прочим, убытки понесут не только купцы, но в первую очередь твоя казна. Лучше поищи другого казначея.

– Пожалуйста! Помоги нам хотя бы проверить книги учета пошлин. Потом я найду кого-нибудь другого.

На протяжении разговора он продолжал стоять. Его одежды ниспадали прямыми складками почти до пола, открывая взгляду лишь дорогую обувь из кожи газели, а поза выражала сдержанное спокойствие.

– Кроме того, – продолжила я, – мне и в голову не приходило, что ты сразу после нашего разговора бросишь старые дела и возьмешься за новые. Однако в перспективе мне нужен знающий человек, способный справиться с одной из самых ответственных должностей. Меня, знаешь ли, всегда удручало – я бы сказала «забавляло», да в действительности это не смешно – желание людей иметь мудрых, честных, человеколюбивых царей, хотя их советниками они готовы видеть глупцов и невежд. Все сетуют на тупость, леность и нечестность чиновников, но стоит предложить такому обличителю взвалить бремя государственных забот на себя, как он тут же придумывает отговорку и предпочитает заниматься семейными делами. И кого же винить, если мудрые люди не желают послужить царю?

– Я не единственный, кто способен успешно вести дела, – упрямо заявил он. – Да и едва ли стоит отдавать денежные средства всего Египта на попечение александрийца.

– Деньги есть деньги, – сказала я. – Драхма – это драхма, хоть в Александрии, хоть в Асуане. Дело не в том, что ты александриец, а в том, что ты, как и весь твой народ, не одобряешь моего правления. Я знаю, ты испытываешь ко мне неприязнь.

В первый раз он позволил себе выказать какое-либо чувство, кроме спокойной отстраненности.

– Нет, никакой неприязни. Хотя должен признать, что некоторые евреи действительно чувствуют пренебрежение к себе. Оно выражается в том, что власти всячески благоволят грекам. Правда, Цезарь… – Он сделал паузу, чтобы выделить имя. – Тот был щедр к тем, кто выказал ему приверженность в час нужды.

– Так ведь и я в то время была с ним! И разве теперь не час нужды? Это та же война, только не между претендентами на власть, а между людьми и силами природы.

– Мы были рады помочь Цезарю.

Почему он уже дважды с таким нажимом произнес имя моего возлюбленного? Не потому ли, что не может в открытую задать вопрос: «Кто будет нашим настоящим правителем, ты или Цезарь?» Иудеи явно предпочли бы римского полководца.

– Если вы поможете мне, тем самым окажете уважение ему.

Он едва заметно покачал головой.

– Как так?

– Потому что Цезарь сражался, чтобы сохранить престол для меня. Разве не его стараниями я стала царицей?

– И матерью его ребенка.

У него хватило смелости сказать это напрямик.

– Да, матерью мальчика, который будет править Египтом после меня. И Цезарь будет доволен, рад, если ты поможешь мне… и его сыну.

– Пусть казначейские книги принесут в мой склад, – сказал он вдруг деловитым тоном купца, договорившегося о цене и готового ударить по рукам. – Взгляну, что к чему. Правда, не обещаю, что верну их к завтрашнему дню.

Я сделала все возможное, чтобы лицо не выдало моего изумления. Завтрашний день! Я надеялась на срок от семи до десяти дней, а о возможности выверить все за одну ночь никто не мог и мечтать. За исключением Цезаря… И этого Эпафродита, одаренного красотой Афродиты в мужском образе. Видно, боги судили так, чтобы около меня оказывались