Созидатель - Игнат Валунов

навести на мысль, что все множественные будущие, на которые она намекает, есть производные человеческих грез». И так далее.

К удовлетворению Андрея, в самом скором времени он увидел, что предпринятый им способ позвать людей сработал: у его двери появились два выходца из обновившегося мира. Оба – мужчины средних лет, с виду деловитые и рассудительные. Оба производили впечатление настороженных и недоверчивых. Но если у одного эти особенности характера сразу и четко читались в выражении лица, манере говорить, у второго угадывались куда менее явственно, были прикрыты наигранной раскованностью и радушием. Во время последовавшего разговора Андрей ни разу не оглядывался на впечатления, вызванные внешним видом гостей. И как будто говорил с людьми, которые имеют в виду ровно то, что буквально значат их слова. Явно недоверчивый Крис и его оживленный спутник Нил начали с похвал.

Н.: Это отлично, что ты продолжил работать, несмотря на полностью сменившийся фон. Это всегда испытание для творческого человека.

А.: Хорошо, что вы пришли. Все‑таки нежелательная для меня эта вещь – полный разрыв с остальным человечеством. Но для начала скажите: почему мое обиталище полностью сохранили, когда все вокруг превращено во что‑то абсолютно новое?

К.: Мы не знаем точно, как это происходило. Но определенно было замечено, что в эпоху катастроф кто‑то продолжал делать что‑то конструктивное, несмотря на происходящие потрясения, и при этом сам не был причастен ни к каким единоличным или массовым преступлениям. Получилось, что основы твоего реноме – это и многие годы уникальной конструктивной работы, и непричастность к ужасам, которые происходили в мире перед моментом великого реформирования. Таких единицы. Как при этом можно было не принять решения оставить твою жизнь такой, какой она всегда была, чтобы ты мог продолжать свою работу?

А.: Это весьма громкий термин – великое реформирование. Да, изменения, произошедшие вокруг, как будто дают нам полное право использовать такой термин. Но что лично я вижу – это только внешнее изменение. Место лесов и полей заняли необозримые строения из металла. Но это же не значит, что люди стали преследовать только благие цели? Может, на этих предприятиях готовится новое мощное оружие во имя уничтожения врагов тех, в основе самой жизни которых – наживание себе врагов?

Н.: Насколько нам известно, все совсем не так. Сегодняшняя цель человечества – прийти к лучшей форме существования, на какую оно только способно. Не все, правда, пока понимают, что это за форма. Но определенно в ней не будет места насилию между людьми. Любые разрушительные проявления человека остались в прошлом. Зла, я верю, мы больше не увидим.

А.: Ого! А вот такая формулировка, наоборот, свидетельствует о том, что человечество по-прежнему слабо в понимании целей своего развития. По крайней мере, та его часть, которой вы принадлежите.

Н.: Это еще почему? С исчезновением зла нам как раз более ничто не мешает развиваться.

А.: Надо помнить, что добро и зло – не какие‑то статичные наборы явлений жизни, к которым мы относимся однозначно хорошо и однозначно плохо из поколения к поколению. Добро и зло – это системы представлений, и постоянно сменяющихся представлений, которые воздействуют на наше поведение. Мы хотим воцарения первого и низложения второго. Но насколько реальна полная победа над злом? Даже если люди избавляются от всех явлений жизни, которые они называют злом, не станут ли принимать за зло уже что‑то другое, что раньше таковым не считали, и уже бороться с этим? Например, когда‑то не считали злом, но считали даже благом человеческие жертвоприношения. Потом, разумеется, все стали видеть в этом только зло. В мое время никто не видел зла в том, чтобы допускать пересечения пешеходных и транспортных зон, а это периодически влекло за собой гибель людей. С ростом осознания ценности человеческого ресурса и развенчанием части религиозных стереотипов людские жертвоприношения стали восприниматься всеми как зло. А каким‑нибудь образом может возникнуть основа для того, чтобы мы стали видеть зло в пересечении пешеходных и транспортных зон? Такой пример я привел потому, что общество уже в мое время имело представления о том, как сделать существование человека безопасным. Речь шла уже не о пересмотре ценностей, а о как можно более эффективной реализации уже разработанных методик. Дорожное движение и перемещение пешеходов можно было сделать абсолютно безопасным и без разделения зон для транспорта и для просто прохожих – надо было только довести до совершенства нужные для этого средства предотвращения опасных ситуаций. По какому принципу что‑то вообще меняет статус не-зла на статус зла? Одним человеком в отдельности и целым обществом правят интересы в максимизации шансов на выживание. Перенос человеческих жертвоприношений в сферу зла выглядит в таком контексте более чем естественно: сокращать численность социума ради благосклонности никак не проявляющих себя богов как‑то совсем не выигрышно. Перенос пересечения транспортных и пешеходных зон в сферу зла выглядит не слишком реалистично: полная изоляция этих зон друг от друга сделает общую инфраструктуру более неудобной, затраты могут быть много выше, чем затраты на обеспечение всех мер безопасности при пересечении транспортных и пешеходных зон.

Что, мы можем прийти к ситуации, когда нам уже нечего будет переместить в сферу зла? Что может произойти в таком случае? Хватит ли людям других источников мотивации, кроме противления злу, чтобы продолжать двигаться вперед? Я в этом смысле упомяну несколько идей об общем превосходстве человечества: это, например, идеи о дальнейшем покорении космоса и идея об избавлении от всех болезней. Еще люди находят мотивацию в достижении личного успеха и этим способствуют общему процветанию, если только не идут путем афер. Но что, если человеческая мотивация зиждется исключительно на распознавании угроз, стоящих перед нами в отдельности и перед человечеством в общем? Не зря я определил основным источником мотиваций для человека и социума максимизацию шансов на выживание. Что если отпадет смысл в этом, когда человек перестанет чувствовать какие‑либо угрозы своему существованию? Конечно, на первый взгляд здесь не прослеживается прямой связи: с чего это людям перестать стараться перещеголять друг друга в создании мобильных телефонов, если им перестала угрожать опасность не то что погибнуть от несчастного случая, но даже опасность быть оскобленным в Интернете. Но первостепенное значение имеет не влияние конкретных условий на конкретные человеческие занятия, а общий эмоциональный фон. Если человек не чувствует угрозы своему благополучию, у него могут просто не заработать психические механизмы, направленные на максимизацию шансов на выживание. Может, кстати, поэтому мы столь восприимчивы к разного рода негативной информации, потому что она и есть основа для наших мотиваций.