Мы дрались с «Тиграми» - Артем Драбкин

Там у моих солдат куриная слепота началась. Приходилось по ночам отправлять их в тыл, где им давали витамины. У меня все было нормально, может быть, потому, что нам давали офицерский доппаек. Вечером, когда стемнеет, приносили ужин в термосах, но аппетита не было. Стакан вина выпьешь, чем-нибудь закусишь. Были американские консервы с ветчиной ломтиками. Вот съешь два ломтика, и только водичку попиваешь.

За бои на плацдарме я был награжден орденом Красной Звезды.

Перед наступлением нас отвели и пополнили. 20 августа в составе 6-й танковой армии мы вошли в прорыв. Яссы, Берлав, Тягуч, Берлад, Букеу, Бурзеу, Фокшаны, Урзечени, Бухарест. Население поначалу нас встречало настороженно, подобострастно улыбаясь. Мы отвечали нашим радушием. Они удивлялись, ведь у них шла пропаганда, что русские придут и будут насиловать, убивать, грабить. А у нас был приказ, когда перешли границу с Румынией, мирное население не обижать, не мародерствовать. Потом они нам сами помидоры, кукурузу — мамалыгу свою выносили — ешьте! Вино целыми кувшинами. Плохие отношения были с венграми. Венгры очень коварные и злопамятные. И они бились ожесточенно до конца, до предела своей территории. А когда их к границе прижали, они стали сдаваться.

В Бухаресте нас король Михась с балкона встречал. По этому поводу было приказано немецкие трофейные шмотки, которые мы надевали, поскольку одежда быстро изнашивалась, сбросить, надеть только свои гимнастерки. В Бухаресте остановились. Город жил обычной мирной жизнью — магазины работают, рестораны. Нам выдали леи. Причем один рубль стоил 100 лей. Я получал что-то около 2000 рублей. На эти деньги можно было купить особняк. Но на руки денег выдавали мало. Часть сдавали в Фонд обороны, на облигации подписывались, какую-то часть денег я матери высылал. Вот на эти деньги я себе часы купил наручные. А некоторые ребята там загуляли. Наше командование, почувствовав, что, не дай бог, разгуляется русская душа в мирной обстановке, приказало покинуть Бухарест и двигаться в направлении Венгрии.

Тут вот произошел бой, который я могу назвать самым неудачным своим боем. Мы атаковали румынское село. Пехота залегла под огнем пулемета, стрелявшего с чердака двухэтажного здания, стоявшего метров на 250–300 ближе к нашим позициям, чем остальные дома. Перед этим домом проходила гравийная дорога, в кювете которой спрятались от бгня пехотинцы. Меня вызвал командир батальона и приказал выдвинуться на прямую наводку и уничтожить пулемет. Прежде чем выкатывать орудие, я перебежками с ординарцем и командиром минометной батареи старшим лейтенантом Сергеем Верхолашиным (он придерживался меня, считая, что я везучий и со мной его не убьют) двинулся к дороге. И нет бы нам взять чуть левее, где росла кукуруза и можно было скрыться в ее зарослях. А мы побежали по открытому полю с чахлой травой и редким кустарничком. До кювета мы не успели добежать, когда огонь пулемета сосредоточился по нам. Упали. Перед носом фонтанчики пыли. Мы лежим и ждем, понимая, что сейчас убьют или ранят. Сергей лежал слева от меня, ему пуля попала в глаз. Он закричал.

Я отправил ординарца с приказанием первому и второму орудию выдвинуться ко мне. Когда ребята начали выкатывать уже заряженные орудия, пулеметчик убил одного и ранил двоих из расчета первого орудия. Я к этому моменту уже перебежал в кювет и оттуда начал командовать. Третьим снарядом мы попали в окно, откуда стрелял пулемет. Огонь прекратился, а за домом по полю немцы побежали в село. Поле голое. Эти два орудия открыли по ним огонь, а я приказал подтянуть остальные орудия. Снаряды рвались, немцы бежали, падали… не знаю, сколько мы там убили… Не надо было мне в этот кювет бежать — задержал выдвижение первых двух орудий, Сережку ранили, в расчете потери. В общем, неудачно действовал.

— Как хоронили погибших?

— В 43-м году хоронили нормально. Делали сколок с карты с указанием места захоронения и кто похоронен. Хоронили в своем обмундировании. После того как могилу засыпали, ставили дощечку с надписью. За этим следили достаточно строго. Ну а в 41-м когда как… Смертные медальоны мы выбрасывали. На нем надо было написать все свои данные, и было такое суеверие — напишешь, значит, убьют. А часто бывало так, что убитый лежит, а у него ни документов, ни жетона похоронили, а кому-то отправили извещение — пропал без вести.

Шли через Трансильванские Альпы. У них высоты 2–2,5 тысячи метров. Дорога шириной метров шесть вилась над обрывами по сто — сто пятьдесят метров. Немецкая авиация свирепствовала. И хотя зенитки были в колоннах, потери мы несли большие. Все же мы прорвались и двинулись в направлении города Турда. Под этим городом я был ранен в уличном бою. Я в бинокль высматривал цели, а стрелок или снайпер с крыши ударил и попал в правое бедро. Правда, кость осталась целой и через месяц я опять был в строю. Потом были бои за Будапешт. Мы шли за пехотой, сформированной в штурмовые группы, помогали огнем. Мне приказывали двигаться к какой-то из рот. Она продвигается, потом посыльный от командира прибегает: «Комбат, там пулемет бьет». Я к нему подбегаю. Вместе смотрим, как с этим пулеметом справиться, как орудие перетащить, как мне стрелять. Уличный бой — самый страшный бой. Ты не знаешь, откуда по тебе откроют огонь. Вот ведет противник огонь со 2-го или 3-го этажа. Мы же пушку посередине улицы не поставим. Напротив, например, витрина магазина. Бьем витрину, вкатываем орудие в магазин. Стреляем по противоположной стороне. Делаем пару выстрелов осколочно-фугасным «с колпачком» — взрывателем фугасного действия, чтобы снаряд взрывался внутри здания, а потом еще бронебойным для страха добавили. Огонь прекратился, но они же все ходы знают. Мы его ждем, а он появляется совершенно в другом месте и неожиданно открывает огонь.

Пришлось нашей армии участвовать в отражении немецкого наступления под Балатоном.

В последних числах марта мы пересекли австрийскую границу в районе города Кесег, после чего наш корпус лесами пробрался в район города Винер-Нейштадт. Вошли мы в город на Пасху. Немцы совершенно не были готовы к появлению наших частей. Сопротивление оказали нам только власовцы. К слову, мы ненавидели их больше, чем немцев. И рассчитывать им в бою, где ты и судья, и прокурор, и исполнитель законов войны, было не на что. Если попал — все. Некоторые выходили, бежали, руки подняв, а его на батарее из автомата — и все. Ато в плен брать, куда-то отводить… Я в этом городе в бою лично семь человек убил из автомата. Мы катили орудие, а они засели в подвале дома и отстреливались. Пошли я и еще два человека. Ворвались и перестреляли их там.

Я воевал против немцев, венгров и румын. Если сравнивать их как противников, то самые сильные, конечно, немцы. На второе место по ожесточенности, по упорству я бы поставил венгров. Все остальные — слабые, а румыны это вообще… мамалыжники. Когда в 1944-м они перешли на нашу сторону, их пускали вперед. Мы стоим в готовности. Смотрим, как они пошли в наступление. Потом венгры и немцы переходят в контратаку — они бегут. Уже знаем, что сейчас нам будет команда «Вперед!». Они убежали, теперь мы в атаку. И, допустим, на ночь в охранении румын не оставляли.