У черты - Александр Гордиан

Бандит плакал от боли и молотил вокруг автоматом. За спиной болтался еще один, Крота, но как его достать? Если вон, уж за ногу рвут! Огромный тощий пес уцепил бандита за лодыжку и трепал. Вертел башкой, елозил как пилой зубами, в общем, отрывал от Кнопки совсем не лишнюю в Зоне ногу. Кнопка хотел отпихнуть его и упал. Еще один пес запрыгнул ему на грудь и раззявил пасть для смертельного хвата, а Кнопка так и не знал, чем все закончится. Обычно знал, а тут как отрезало.

Он поэтому не шибко волновался. И совсем не удивился, когда над ухом застрекотал «Калашников», и слепцы рассыпались в стороны. Самый упорный, тот, что возился у лодыжки, уносил растерзанный Кнопкин башмак.

— Кнопка, ты? — спросили знакомым голосом.

Этого ходока Кнопка знал. Почти свой — «почти», потому что Крот его не любил. Ну и Кнопка не любил тоже.

— Варан, ты что ли?

— Ага, — Варан сдавленно хихикнул. — Кнопарь, что за мочилово? Иду, никого не трогаю, а тут шмаляют.

Он говорил негромко, с заискивающим наигранным доверием, но Кнопка, простая душа, в тонкости не вдавался.

— Эта… пацаны оборотня кончают, — похвастал он.

Кнопку расстроила нога. На укусы он не обратил внимания, поболит и перестанет, заживет как на собаке. Вот без обуви несподручно. А ну как «жарка»? Или болотом идти? Крот-то умер, кто Кнопке новый башмак подарит?

Варан, наоборот, приободрился.

— Ну и правильно! — сказал он, выбираясь из кустов. — Нахрен он нужен, оборотень? Ты, Кнопарь, это… сбегай, Князю скажи, мол, Варан тебя от собак отбил. Еще скажи, что Варан знает, как до Ока дойти, а больше никто не знает. До Ока, запомнил?

— Ага.

— И сюда его веди, только одного. Скажи, Варан хочет договориться.

Он встал перед Кнопкой, покровительственно заулыбался.

И Кнопка увидел, что Варан тоже мертвый. Черный автомат, какой-то обкоцанный, без приклада и с коротким стволом, висел у Варана на груди. Черный такой окончательной чернотой, что бандит сразу понял — гниет Варан. Вон уж и руки пошли, и рюкзак, и на груди пятна. Сам-то не видит что ли?

А ноги еще целые. И ботинки…

— Эта…

— Что? — сбился с улыбки Варан. — Идти не хочешь? Да тебя Князь знаешь что?..

— Обувка-то…

Варан глянул на окровавленную Кнопкину ступню.

— Доскачешь! — скривился он. — Я тебе потом сапоги пошью, офицерские, только шевелись, одна нога здесь другая там.

Потом? Не было у Варана никакого «потом», и Кнопка даже почувствовал к нему смутную жалость.

Но себя было жальче. Кнопка поднялся, вроде бы собираясь в дорогу, и, улучив момент, всадил ходоку нож под ребро. Налег всем весом, пробивая грудную клетку и заваливая Варана. Как учил когда-то братан на обмочившемся перед смертью ходоке и потом напоминал частенько.

— Цифры… — захрипел кровавыми пузырями Варан, хватая Кнопку за плечи неживым уже, ватным движением. — Скажу…

Противным голосом захрипел, словно блевал, пьяный, а не говорил.

Кнопка передохнул малость и расшнуровал Варановы ботинки. Снял, поморщившись от терпкой вони. Не следит Варан за обувью, по такому запаху не то что псы, безносые ходоки выследят.

Да вот незадача! Не подходили ботинки к длинным Кнопкиным ступням, он уж вертел и так и этак. Кнопка ругнулся. Поскреб в нечесаной башке, искоса поглядывая на мертвого Варана.

— Эта… ошибочка вышла, — повинился бандит, горестно всплеснул руками и потянул из Варана нож. Варан дернулся как живой и снова притих, когда Кнопка аккуратно вытер клинок об его рукав.

По широкой дуге Кнопка вышел на поле боя и не нашел живых, только мертвых. Ну, с этими проще, нож пачкать не придется.

Сначала попался Беня. Кнопка побрезговал его обыскивать — братан вонял дерьмом — и выпотрошил только рюкзак. Бенины лакированные ботики мальчикового размера не подходили; Кнопка, памятуя о промахе, сначала примерился. Знать, не судьба! На прощанье Кнопка жалеючи поцокал языком. Хоть Беня и смеялся часто, все равно был своим, почти родным.

Кнопка захромал дальше и совсем недалеко, в мелкой ложбинке нашел еще одного ходока, чужого. Этот тоже пах нехорошо, то есть… Кнопка разом забыл о ботинках. Баба! Он перевернул еще мягкое тело. Пахнет странно, не как пацан, а как, например, Кротова подруга Натаха. Кнопка припомнил, хотя и с трудом, кое-какие приятности, которыми одаривала его обильная Натаха, и заволновался.

Баба же!

Но мертвая…

Кнопка уронил изо рта струйку и потянулся к груди мертвой бабы. Не к той, где засохла дыра размером с грецкий орех, а к другой, целой. Потянулся, не ожидая худого, и на полпути его будто «электрой» торкнуло. Кнопка заверещал, выкатывая белки в красных прожилках.

Оборотень!

Баба оказалась живой и разноцветной! То есть мертвой, но все равно разноцветной. Или…

Кнопка, окончательно запутавшись, попытался отползти. Ноги его не держали. Подвывая, он заскользил коленями в луже, напоролся на «трамплин», даром что не смертельный, а руку вывихнул. Кнопка сумел встать и даже пробежал немного. Упал. Из свалки возле Крота к нему бросились слепцы, чуткие на добычу, но тут же брызнули в стороны.

Тугой гул с неба разогнал их.

Кнопка испугался еще больше. Грозный летательный аппарат падал с ревом моторов на ложбину. Вроде бы самолет, видел Кнопка такой однажды, но с крыльями, вывернутыми к небу. Летел себе, летел и вдруг завис на месте. Винты рассекали дождь, не давая монструозной туше опуститься к границам аномалий, а с широкого кормового пандуса упал подвешенный на тросе конус.

Неправильный конус, Кнопка его боялся.

Зависнув в метре от земли, конус полыхнул невидимым пламенем, и Зона содрогнулась. На пятачке, что под конусом, погасли аномалии, а по окружности вспыхнули новые. Давешний «трамплин» мгновенно вырос, попади в него Кнопка сейчас, только на ливерную колбасу и сгодился бы.

Кнопка с последней в жизни мыслью понял, что такое плохо. Конус — это плохо! Внутренним, недоступным для людей слухом, бандит услышал, как застонала раненная Зона, и сам застонал вместе с ней. Ему стало очень больно, словно внутри черепа вспыхнул пожар. Чтобы потушить его, Кнопка пополз обратно, и увидел, как Зона начинает смыкать вокруг конуса искристое кольцо.

Чужаки в камуфлированных скафандрах ничего не замечали, скользили вниз по тросам. Вот подхватили в кокон мертвую бабу и потянули вверх, в темный зев аппарата. Вот забегали вокруг, тыча стволами и приборами. Вот начали стрелять, и послышался смертный песий визг. Вот нашли Кнопку, подцепили крюком и втянули в люк.

Кнопка пускал слюну и не мог ни говорить, ни думать. Он не очнулся, даже когда кольцо сомкнулось, и конус сколлапсировал, выбросив по тросу вверх яркую искру. Кнопка не открыл глаз, пока чужаки метались внутри самолетной туши, заливая пожар густой пеной, щелкая кнопками возле суматошных лампочек.

Умер он, едва конвертоплан, оставляя дымный след, поднялся в облака. Потому что здесь была не Зона, и убогая ее частичка, Кнопарь, уже не мог существовать сам по себе.

ГЛАВА 12

Умирать было трудно. Еще труднее оказалось воскреснуть.

Рамзесу грезилось, что он смертник, и его который раз подряд выводят на казнь. Зачитывают приговор, накидывают на голову мешок, а на мешок петлю…

Веревка обрывается.

«Жди», — говорят ему, и он ждет.

Сначала радостно, потому что повезло, затем с апатией, потому что в другой раз не повезет. В конце концов с нетерпением — сколько же можно?!

«За что?», — спрашивает он.

«Рядом с тобой умирают».

«Это неправда, — он устал объяснять. — Это придумали те, кому нужны простые объяснения сложных вещей».

«Ты умрешь столько раз, сколько должен», — выносят ему приговор.

Они приходят на казнь, те, кто умер. Даже Ворон. Даже Инга.

Кто-то злорадствует, кто-то огорчается. Ворон протягивает сигареты, и они молча курят спина к спине. Им не нужно разговаривать.

Инга смотрит в глаза.

Глебу не выдержать ее взгляда. Она, конечно, пошла сама. Конечно, махнула рукой на все предупреждения. Конечно, не вернулась бы, даже брось ее Глеб на полпути.

Но эта смерть ему не простится.

Веревка не оборвется.

И это правильно…

Рамзес поморгал, зажмурился и снова посмотрел. Князь был последним, кого сталкер рассчитывал увидеть, едва очнувшись. Вратам в чистилище он удивился бы меньше, а обрадовался больше. Там ведь нет Зоны, и есть Инга.

«Так и не сказал ей самого важного. Эх, сталкер… Будто не знал, что можно опоздать навсегда».

Рамзес глотнул и поперхнулся режущей болью. А Сароян-то вот, если не грезится. Скребет в консервной банке, спину у костра греет. Глеб шевельнул кистями — не связаны руки. Напряг мышцы ног — тоже свободны. Князь сошел с ума? Глеб провел ладонью по бедру. Нет, не сошел. Нож прибрал.

— Что елозишь? — буднично спросил помянутый Князь. — Жрать хочешь?