Сладкая месть - Барбара Картленд

Джин считает, что несчастья ослабляют внутреннее зрение и оно тускнеет и затягивается пеленой, словно туманом.

— Она так и сказала?

— Да, так и сказала. Конечно, она имела в виду себя, но я отнесла ее слова и на свой счет. Мое собственное горе сплошной пеленой закрыло от меня все на свете и притупило все мои чувства. Как я могла ощутить близость Стивена, как могла почувствовать его присутствие в том мраке, в котором жила все последние годы? Ах, Толли! Ты даже не представляешь, что значит для меня это письмо! Оно сняло такой груз с моей души, унесло прочь все, что делало мое существование невыносимым. В нем столько любви и утешения, в этом письме. Так мог написать только Стивен. Я почувствовала себя другим человеком, будто заново родилась на свет. Я жива, и Стивен жив. И скоро, очень скоро мы снова будем вместе!

Толли прижал к себе мать. У него не было слов, чтобы выразить собственные чувства, но он был уверен, что мать поняла его и без слов. Она потерлась щекой о его щеку, и он физически ощутил свет и тепло, исходящие от нее. На какое-то время они молча застыли в этой позе. Еще никогда в своей жизни мать и сын не были так близки, как в эту минуту.

Но вот Толли разжал объятия и поднялся с ковра. Он медленно прошелся по комнате, задержавшись возле фотографии Стивена, стоявшей на прикроватной тумбочке.

— Какой же я была глупой в самом деле! — почти весело воскликнула Маргарет. Она повернулась к сыну: — Толли! Как ты думаешь, что можно сделать для этой чудесной девочки? Я столь многим ей обязана! Точнее, мы обязаны, не так ли?

— Да, мама! Мне так повезло, что она в тот день задержалась в нашем офисе.

— Пожалуй, тебе действительно повезло! — согласилась с ним мать.

От матери Толли сразу же направился к Джеральду. Тот был просто потрясен услышанным. Именно такую реакцию и предполагал увидеть Толли.

— Поразительно! — только и повторял Джеральд. — Невозможно поверить! Чудо! Правда, старина?

— Поначалу я даже испугался! — признался Толли. — Решил, что это выдумка, пустая фантазия. Мы едва дождались этого письма. Я все время пальцы держал скрещенными на удачу.

— Очень рад за миссис Мелтон! Припоминаю, что Джин мне что-то такое говорила, когда мы были в вашем доме на Беркли-сквер. Точно!

Она говорила о фотографии Стивена Мелтона.

— А что именно она говорила?

— За точность не ручаюсь, но, насколько я помню, она проявила интерес к мистеру Мелтону и стала расспрашивать меня о нем. Я рассказал ей все, что знал: историю их любви с твоей матерью, о том, как она несчастна после того, как потеряла мужа. Помнится, Джин тогда еще обронила, что, наверное, миссис Мелтон не верит в Бога. Я очень удивился. Я и подумать не мог, что современная девушка может быть глубоко верующим человеком. Знаешь, мне кажется, что Джин неплохо разбирается в людях и ее суждениям можно доверять. Вот и Бетти точно такая же! В них обеих есть та божественная простота, которая позволяет им заглянуть в самую душу человека. А мы все скользим по поверхности.

Толли помолчал, а потом вдруг неожиданно спросил:

— Джеральд, тебе ведь не нравится Мелия, правда?

— Правда! — после минутного колебания честно признался Джеральд.

— А почему?

Вопрос был задан прямо, и Джеральд даже смутился.

— Видишь ли, старина, — начал он неуверенно. — Я — твой друг и люблю тебя. К тому же я сейчас не в том положении, чтобы спорить с тобой. Боюсь, если ты меня ударишь, то я не смогу нанести ответный хук!

— Перестань паясничать! — рассмеялся Толли. — Бить я тебя точно не собираюсь! А потому отвечай по существу.

— А по существу, — после короткой паузы продолжил Джеральд, — все очень просто. Мелия — полная противоположность Джин. В одной — божественная простота, в другой — все искусственно и многосложно. Только не обижайся на меня! — поспешил он сгладить резкость оценки. — Ты же сам хотел услышать правду.

— А я и не обижаюсь! — ответил Толли серьезно.

В комнату вошла сиделка:

— Капитан Фэрфакс! К вам мисс Мелчестер!

Друзья переглянулись и расхохотались.

— Легка на помине! — воскликнул Толли. — Недаром говорят, помяни черта, а он тут как тут!

Джеральд с деланым изумлением округлил глаза:

— Толли! Пришла Мелия, а не черт!

Сиделка поправила подушку, взяла поднос и спросила:

— Так я приглашу ее?

— Конечно-конечно! — ответил Джеральд.

Мелия успела переодеться после лыжной прогулки. На ней было платье из темно-рубиновой шерсти и короткий жакет, отороченный соболем. Она была необыкновенно хороша. Войдя в комнату, Мелия одарила присутствующих своей фирменной улыбкой. Первая улыбка предназначалась Джеральду, вторую получил в подарок Толли. По мнению Мелии, такая улыбка такой девушки могла сделать любого мужчину самым счастливым человеком на свете.

— Джеральд, дорогой! Ну как ты? Я так волновалась за тебя! Какая жалость, что все так вышло! Мы — там, на солнце, а ты — здесь, запертый в четырех стенах.

— Солнца и здесь вполне хватает, — возразил ей Джеральд. — Утром мою кровать пододвигают к окну. Сегодня, например, я видел, как ты каталась на коньках. Так элегантно скользила по льду.

— Да? — удивленно округлила глаза Мелия. — Надо не забыть помахать тебе рукой, когда завтра снова выйду на лед.

— Это будет мило с твоей стороны!

Мелия бросила короткий взгляд на Толли, стоявшего в отдалении.

— Толли, ты не свозишь меня сегодня вечером на танцы в Сент-Мориц? Я пообещала друзьям, что присоединюсь к их компании в ресторане «Чеса-Виглия».

На какую-то долю секунды Мелии даже показалось, что Толли колеблется, но, наверное, ей и вправду это только показалось, потому что ответ был такой, какого она и ожидала:

— С удовольствием!

Толли не удивился, когда поздно вечером они с Мелией добрались до ресторана и, не обнаружив никакой компании приятелей, оказались за столиком одни. Старинная швейцарская таверна «Чеса-Виглия» во многом сохранила колорит минувших эпох, хотя и превратилась в модный ресторан. На втором этаже оборудовали огромный танцзал, расставив по периметру крохотные столики, застланные веселенькими скатертями. Сидя здесь, посетители могли не только наблюдать за танцующими парами, но и сами предаваться веселью.

Внизу размещался еще один зал: длинная, узкая комната с низкими потолками. Там танцплощадка была поменьше, поскольку вдоль боковых стенок тянулись отдельные кабинки, отгороженные друг от друга дубовыми панелями. В углу стоял рояль, за которым пианист самозабвенно наигрывал страстные мелодии, пробуждающие любовное томление. Здесь царил полумрак, откровенно провоцирующий интим. Мелия и Толли устроились в самом дальнем углу за небольшим столиком, покрытым клетчатой скатертью.