Роль морских сил в мировой истории - Альфред Мэхэн

Фактически англичане были захвачены врасплох. Хотя у властей Англии наконец возникли подозрения, их действия слишком запоздали. Гарнизон порта не получил подкрепления и едва ли насчитывал 3 тысячи человек, причем 35 офицеров убыли в отпуск, включая губернатора и полковников всех полков. Адмирал Бинг отправился из Портсмута во главе эскадры из 10 линейных кораблей лишь за три дня до того, как французы вышли из Тулона. Через шесть недель, когда Бинг оказался вблизи Маона, его эскадра увеличилась до 13 линейных кораблей, причем на борту его кораблей находилось 4 тысячи солдат. Но было уже поздно. Остров был занят французами раньше. Когда английская эскадра показалась в поле зрения, Ла Галисоньер вышел на ее перехват и перекрыл вход в гавань.

Последовавшая затем битва целиком обязана своей известностью в истории единственному и трагическому событию. В отличие от битвы Мэтьюза близ Тулона она дает некоторые поучительные уроки по тактике, хотя и применимые главным образом в устаревших условиях войны эпохи парусного флота. Но между этой и предыдущей битвами имеется конкретная связь ввиду влияния, оказанного на сознание несчастного Бинга приговором, вынесенным трибуналом Мэтьюзу. В течение всего боя Бинг неоднократно намекал на запрет покидать боевую линию и, видимо, считал, что это оправдывает, если не определяет, его собственные действия. Короче, можно отметить, что утром 20 мая две эскадры, оказавшись в видимости друг друга, после ряда маневров последовали левым галсом при восточном ветре к югу, причем французы находились в подветренной позиции между англичанами и гаванью. Бинг двигался в кильватерном строю полным ветром, французы оставались в бейдевинде, так что, когда Бинг поднял сигнал к бою, эскадры шли не параллельными курсами, но под углом 30–40 градусов (план 7а, А, А). Атака, которую Бинг, судя по его собственному отчету, намеревался совершить (то есть корабль против корабля противника), трудна во всяких условиях. В данном случае ее осложняло то, что дистанция между арьергардами эскадр была значительно большей, чем между их авангардами. Таким образом, Бинг не мог использовать в бою всю боевую линию своей эскадры одновременно. Когда подняли сигнал, корабли авангарда англичан во исполнение его атаковали линию французов так близко к головной части (Б, Б), что в значительной степени ослабили эффективность своего артиллерийского огня. Три продольных бортовых залпа противника нанесли серьезные повреждения рангоуту английских кораблей. Шестой, считая от авангарда, английский корабль, фор-стеньгу которого снесло ядром, рванулся по ветру и отпрянул назад, задержав движение линии арьергарда. Затем наступило, несомненно, время для вступления в бой Бинга. Он должен был увлечь своим примером и броситься на врага, как поступил Фаррагут при Мобиле (в августе 1864 года в ходе Гражданской войны в США. – Ред.), когда его линия была дезорганизована остановкой переднего мателота. Но, согласно свидетельству флаг-капитана, над Бингом довлел приговор трибунала Мэтьюзу. «Вы видите, капитан Гардинер, что сигнал держаться в линии поднят и что я впереди кораблей Luisa и Trident (которым следовало находиться в кильватерном строю впереди него). Вы ведь не ждете от меня, как адмирала флота, безрассудной атаки, будто я собираюсь вступить в бой единственным кораблем. Несчастье мистера Мэтьюза как раз и состояло в предубеждении против атаки всей линией, чего я стремился избежать». Положение, таким образом, полностью вышло из-под контроля. Английский авангард отделился от арьергарда и принял на себя главный удар (В). Один французский эксперт порицает Галисоньера за то, что он не сманеврировал в наветренное положение относительно авангарда противника и не нанес ему решительного поражения. Другой утверждает, что французский адмирал отдал приказ совершить этот маневр, но его нельзя было выполнить из-за повреждения такелажа. В это, однако, трудно поверить, поскольку единственное повреждение французской эскадры заключалось в потере одной марса-реи, в то время как англичане пострадали весьма значительно. Подлинную причину этого, вероятно, указал один из французских авторитетов по морской войне. Галисоньер считал поддержку наземной операции по захвату Маона более важной, чем уничтожение английской эскадры, если даже он рисковал при этом собственной эскадрой. «Французский флот всегда предпочитал успех в обеспечении и сохранении завоевания на суше более яркому, но в действительности менее значимому захвату части кораблей и поэтому подошел ближе к подлинной цели, которая была поставлена в войне»[88]. Справедливость этого вывода зависит от точки зрения, принятой относительно подлинной цели морской войны. Если эта цель состоит просто в обеспечении одной или нескольких позиций на суше, флот становится просто придатком армии в конкретной операции и соответственно строит свои действия. Если же подлинная цель заключается в обеспечении превосходства над флотом противника и господства на море, то тогда подлинными объектами операций по захвату во всех случаях становятся неприятельские корабли и эскадры. Морог отчасти руководствовался этим взглядом, когда писал, что на море нет ни поля боя, которое следует удерживать, ни позиций, которые следует захватить. Если морская война состоит в борьбе за опорные пункты, тогда операции флота должны сводиться к нападениям на эти пункты или к их защите. Если ее целью является уничтожение морской силы противника, пресечение сообщения между его заморскими владениями, перекрытие источников его доходов от торговли и, по возможности, блокада его портов, то тогда целью нападения должны стать организованные военные силы неприятеля на море, или, коротко говоря, его флот. Именно преследованию этой цели, каковы бы ни были причины такого курса, Англия обязана своим господством на море, которое обусловило возвращение ей Менорки в конце войны. Именно преследованию предыдущей цели Франция обязана падением престижа своего флота. Возьмем тот же случай с Меноркой. Если бы Галисоньер был разгромлен, Ришелье и 15 тысяч его войск были бы для Франции потеряны, блокированы в Менорке, подобно тому как это случилось с испанцами, изолированными на Сицилии в 1718 году. Французский флот, следовательно, гарантировал захват острова. Но это оказало так мало впечатления на власти и общество, что французский морской офицер сообщает: «Как это ни невероятно, но министр флота после блистательной операции по захвату Маона, вместо того чтобы поддаться энтузиазму просвещенного патриотизма и воспользоваться импульсом, приданным Франции этой победой для строительства флота, счел целесообразным продать корабли и оснастку, которые еще имелись в наших портах. Мы вскоре ощутим прискорбные последствия этого трусливого поведения наших государственных деятелей»[89].

Ни слава, ни победа в этом предприятии не являются вполне очевидными. Но совершенно ясно, что если бы французский адмирал думал меньше о Маоне и воспользовался выпавшей на его долю удачей для захвата или потопления четырех-пяти неприятельских кораблей, то французский народ проникся бы энтузиазмом возрождения флота, который проявился в 1760 году слишком поздно. В оставшееся время войны французский флот, кроме как в Вест-Индии, наблюдается только в виде преследуемых эскадр.

Навязанная французским эскадрам роль вполне соответствует, однако, общей политике французских властей. Видимо, Джон Клерк был прав, когда говорил, что в этой акции у Менорки явно прослеживается тактика, слишком узнаваемая, чтобы быть лишь случайной, – тактика, по существу, оборонительная по масштабам и целям[90]. Встав под ветер, французский адмирал не только прикрыл Маон, но принял также оборонительную позицию, заставив противника атаковать со всеми сопутствующими рисками. Кажется, Клерк приводит достаточно свидетельств, чтобы доказать, что французские головные корабли, потрепав основательно атакующих англичан, предусмотрительно отступили (В), вынудив англичан, таким образом, атаковать вновь с аналогичными результатами. Та же самая тактика неоднократно использовалась двадцатью годами позднее, в ходе Войны американских колоний за независимость, и с неизменным успехом. Тактика настолько устоялась, что, хотя она официально не признана, можно сделать вывод, что осмотрительность, бережливость, оборонительная война оставались постоянными целями французских властей. Они, несомненно, считались с доводами, приведенными адмиралом этого флота Гривелем:

«Если две морские державы находятся в состоянии войны, то одна из них, имеющая меньше кораблей, должна избегать сомнительных сражений. Ее флот должен позволять себе лишь те риски, которые необходимы для осуществления его задач, уклонения от боя посредством маневрирования или, в самом худшем случае, обеспечения себе, если бой навязан, благоприятных условий. Позиция, которую следует занять, зависит радикальным образом от силы противника. Не устанем повторять, что Франция, в зависимости от того, имеет ли она дело с более слабой или более сильной державой, стоит перед выбором двух отчетливых стратегий, кардинально различающихся и в средствах, и в целях, – стратегии Большой войны и стратегии Крейсерской войны».