Ломая рассвет - Стефани Майер

— Позволь мне, — прошептала она ломающимся голосом. — Дай её мне.

Я подозреваю, что должен был знать, что он всегда дает ей то, чего она хочет, не имеет значения, насколько глупа ее просьба. Но я не предполагал, что он послушает её сейчас. Так что, я даже не попробовал остановить его.

Что-то теплое дотронулось до моей руки. По идее это должно было сразу привлечь мое внимание, но ничего не казалось мне теплым сейчас.

Я не мог оторвать взгляд от лица Беллы. Она моргнула, пристально всматриваясь куда-то, в итоге что-то разглядев.

Она издала странное, слабое пение.

— Ренес…ми. Такая красивая…

Потом она начала задыхаться. Задыхаться от боли.

К тому времени, когда я заметил это, было уже слишком поздно. Эдвард выхватил теплое, кровавое это из её обмякших рук. Мои глаза осматривали её кожу. Она вся была красной из-за крови, кровь лилась из её рта, кровь заливала все её тело, и свежая кровь, била ключом из крошечных двойных разрезов от укуса, располагающихся прямо на её левой груди.

— Нет, Ренесми, — прошептал Эдвард так, будто он пытался научить монстра хорошим манерам.

Я не смотрел на него или на это. Я смотрел только на Беллу, её глаза закатились.

Её сердце последний раз слабо стукнуло и умолкло.

Прошло всего немного времени, столько, сколько требуется для одного стука её сердца, а мои руки уже были на её груди, делая надавливания, я считал в своей голове, пытаясь придерживаться ритма. Один. Два. Три. Четыре.

Спустя секунду, я вдул в её легкие еще один глоток воздуха.

Я не мог больше видеть. Мои глаза стали влажными и все стало расплываться. Но я очень четко слышал все звуки, которые были в комнате. Слабое тук-тук её сердца под моими требовательными руками, стук моего собственного сердца и другого, чье биение было слишком быстрым, слишком легким. Я не мог сделать её сердцебиение более равномерным.

Я направил больше воздуха Белле в рот.

— Чего ты ждешь? — Я до удушья задерживал дыхание, надавливая на ее сердце снова. Раз. Два. Три. Четыре.

— Возьми ребенка, — сказал Эдвард торопливо.

— Выкини его в окно! — Раз. Два. Три. Четыре.

— Дай её мне, — прозвучал тихий голос из дверного проема.

Эдвард и я прорычали одновременно.

— Я контролирую себя, — обещала Розали, — Дай мне ребенка, Эдвард. Я позабочусь о ней, до того, как Белла…

Я снова выдохнул в Беллу воздух, когда Эдвард отдавал ребенка. Трепещущее тук-тук-тук исчезало.

— Подвинь свои руки, Джейкоб.

Я оторвал свой взгляд от белых глаз Беллы, все еще надавливая на ее грудную клетку. В руках у Эдварда был шприц, серебряного цвета, как будто сделанный из стали.

— Что это?

Его каменные руки отбросили мои, пробираясь к её груди. Раздался тихий треск — он сломал мне мизинец, убирая мои руки. В ту же секунду он воткнул иглу прямо ей в сердце.

— Мой яд, — Сказал он, выдавливая содержимое шприца.

Я услышал шлепок, раздавшийся в её сердце, будто бы веслом по воде.

— Продолжай, — распорядился он. Его голос был ледяной. Как у мертвеца. Жестокий и легкомысленный. Как будто он был машиной.

Я игнорировал боль от заживления в моем пальце и начал заставлять её сердце биться снова. Стало сложнее делать это. Как будто её кровь замораживалась, стала более густой и медленной. Пока мои надавливания заставляли её кровь выливаться из артерий, я наблюдал за тем, что он делал.

Было похоже на то, что он целовал её, прикладывал свои губы к её горлу, к запястью, к внутренней части её руки. Но я слышал, как её кожа разрывалась, когда он прокусывал её зубами, снова и снова, внедряя свой яд в её тело везде, где мог достать.

Я видел, как он водит своим бледным языком по истекающим кровью глубоким ранам, но прежде чем это заставило меня страдать или разозлиться, я понял, что он делал. Он размывал яд по коже языком, одновременно закрывая раны, чтобы яд и кровь оставались в её теле.

Я выдохнул еще больше воздуха ей в рот, но это не принесло никаких результатов. Только её грудь безжизненно поднималась. Я продолжал делать искусственное дыхание, считая, в то время как он продолжал работать над её телом. Стараясь соединить её позвоночник.

Но ничего больше не было. Только я, только он.

Мы работали над трупом.

Это все, что осталось от девушки, которую мы оба любили. Этот изломанный, искореженный труп. Мы не могли оживить её снова.

Я знал, что было слишком поздно. Я знал, что она мертва. Я мог сказать это с уверенностью, потому что пропало всякое напряжение. Я не чувствовал больше необходимости быть здесь, рядом с ней. Она больше не была тут. Это тело больше ничего не значило для меня. Бессмысленная потребность в том, чтобы быть рядом с ней отпала.

Может, конечно, было лучше сказать, что она (потребность) переместилась. Казалось, что я чувствовал притяжение из другого направления. Из дверей, вниз по лестнице. Стремление убраться отсюда и никогда, никогда не возвращаться.

— Отойди, — сказал он и убрал мои руки снова, но на этот раз занял мое место. Было чувство, как будто уже три пальца были сломаны. Я выправил их, не обращая внимания на пульсацию боли.

Он нажимал на её мертвое сердце быстрее, чем я.

— Она не мертва, — прорычал он. — Все будет хорошо.

Я не был уверен, что он обращался ко мне.

Развернувшись, оставляя его с мертвой, я медленно пошел к дверям. Так медленно. Мои ноги не могли двигаться быстрее.

Это пришло. Океан боли. Другой берег был так далеко, через кипящую воду, что я даже не мог представить его, не то, что увидеть.

Я почувствовал пустоту, я потерял свою цель. Сохранность Беллы — это было то, за что я боролся все это время. Но ее уже не спасти.

Она охотно пожертвовала собой, чтобы быть разорванной на части маленьким монстром, таким образом, моя борьба была проиграна. Все закончилось.

Я вздрогнул при звуке, доносящемся сзади, когда я спускался по лестнице. Звук мертвого сердца, которое заставляли стучать. Я хотел, чтобы кто-нибудь насыпал хлорки в мою голову, чтобы она сжарила мой мозг. Чтобы сожгла любые воспоминания о последних минутах Беллы. Я бы с удовольствием повредил свой мозг, если бы это стерло все это — крики, кровотечения, невыносимый хруст и треск из-за того, что новорожденный монстр рвался из нее наружу.

Я хотел унестись прочь, перескакивая сразу через десять ступенек, выбежать в дверь, но мои ноги были тяжелыми, как железо, а тело было уставшим настолько, насколько еще никогда не было. Я спускался по лестнице как хромой старикашка.

Я отдыхал на последней ступеньке, собирая свою силу для того, чтобы выбраться за дверь.