Кстати о любви (СИ) - Светлая Марина

— Тай, может, ну его к черту, я… — а потом запнулась и замолчала, наткнувшись взглядом на посетительницу в углу. Ее недоумение длилось недолго. Она сделала шаг в сторону Русланы и спросила: — Могу я поинтересоваться, что вы здесь делаете?

Руся от неожиданности проворно вскочила со своего места. Раскрыла было рот и вдруг ясно осознала: а она как-то не в курсе, что отвечать. Расстались друзьями. Следов беременности никаких. Важно или нет? Нет. Неважно. Но может ли «подруга» знать, где Егор?

— Мне нужен Лукин, — выпалила Росомаха — и знала, что вот сейчас закосолапила. Прямо как тотемное животное.

— Егора Андреевича нет, — милостиво соизволила сообщить Ольга и повернулась к Тае. — Ты не сказала?

— Сказала, — многозначительно закатила глаза в ответ секретарша.

— Она сказала, — подтвердила Руська, непроизвольно кивнув. — Но мне он срочно нужен… я его… я его ищу.

— Сидя в его приемной? Интересный способ.

— Пока другого не придумала, — пожала она плечами. И все-таки решилась, хотя знала, что идея плохая. Но ведь пошла бы и к черту, лишь бы узнать — а тут черт сам приперся. И ничего не оставалось, кроме как без запинки спросить: — Вы знаете, где его можно найти?

— Вы издеваетесь?

— Нет. Я правда его ищу. Он правда мне нужен.

— И мне он был нужен, — заявила Ольга. — И прав у меня на него было значительно больше! Но влезли вы, разрушили нашу семью. А теперь посмели заявиться сюда. У вас с головой все в порядке?

— Нет, не в порядке! У меня в голове уже несколько месяцев не все в порядке! Я пытаюсь этот порядок навести. Пожалуйста, скажите, где Егор!

— С некоторых пор я не слежу за его перемещениями между чужими постелями.

— Меня не касаются чужие постели. Мне нужно его найти!

— Я вам совет даю, где искать, — пожала плечами Оля, — а вы не слушаете.

«Это нечестно, когда мужик на фотке красивее бабы».

«А ты любуйся самолично».

Росомаха медленно выдохнула и заставила себя смотреть Залужной в лицо.

— Я не уйду, — более уверенно, чем чувствовала, сказала она. — Я не знаю, где он живет, а телефон у него выключен. Но я не уйду, понимаете?

— Это пошло, бегать за мужиком, — с ясно слышимой жалостью к «искательнице» сказала Оля. — Недолго он тебя терпел? А он никого долго не терпит. И мы вместе были пять лет только потому, что я закрывала глаза на все его похождения и терпела его самомнение. Дорогуша, он мыльный пузырь. На словах одно, а на деле — как большинство. Мелкий и злопамятный. Паршивый глянец. Но ты сиди, если так хочется, — усмехнулась она и повернулась к секретарше, увлеченно наблюдавшей за разворачивающимся перед ней действом в стиле драмеди. Хоть смейся, хоть плачь. — Таечка, ты не в курсе, у нас вакансий сторожей нет? Жалко девушку — сидеть забесплатно.

И в это самое мгновение в приемную вплыло новое действующее лицо. Под стать духу, царившему в этих стенах. Гений современности. И падла, однажды посчитавшая себя в праве влезть, куда не просили.

Валера Щербицкий стоял и смотрел на трех женщин недобрыми глазами. А у Русланы совсем почти не осталось сил. Полубессонная ночь. Полубессонная жизнь. Хищник, предпочитающий темное время суток. Она медленно осела на диванчик, понимая, что ей все равно, кто еще сюда зайдет. От боли почти задыхалась — но Залужная умела бить по больному. Об этом Росомаха все еще помнила.

— Марценюк у себя? — хмуро спросил Валера — то ли у Таи, то ли у Ольги.

— Он на брифинге в Минфине, — отозвалась секретарша. — Будет после трех.

— Охренеть все занятые. Ладно, здесь подожду. Можно? — заискивающе, что так не лепилось с наглым взглядом, попросил Щербицкий. Новым очередным испытанием великого писателя стала беременность его дражайшей второй половины. Теперь уже Алка ревновала супруга к каждому столбу, а он скрывался от ее истерик вне дома, неловко отговариваясь от друзей и знакомых: «У нас гормоны чёта шалят…»

Глаза Ольги округлились.

— До трех? Валера, здесь не наливают, — сочувственно произнесла она и выплыла из приемной. Несколько секунд Тая переводила взгляд с одного на другого оставшегося участника представления. Потом вскочила из-за своего стола, помчалась следом за Залужной с убийственным возгласом:

— Ты чего приходила-то?!

И скрылась за дверью Олиного кабинета. А Щербицкий так и остался на месте, сверля взглядом Руслану. Она сидела, замерев на диване и едва дыша. Еще одну порцию унижений получать не хотелось, но, видимо, придется пройти и через это. Слишком жив еще в памяти был вечер, когда этот нетривиальный знакомый Лукина боролся за моральный облик последнего.

Сейчас она точно знала — он слышал то, что Залужная сказала о Егоре. Откуда, каким чутьем — черт его… наверное, росомашьим. Пофигу, что было там о ней — не особенно ложь. Бегать за мужиком пошло. И унизительно. Но в глазах Щербицкого она почему-то прочитала теперь такое, что не выдержала. Заявила негромко, твердо, неуступчиво:

— Это неправда… то, что она про него…

— Она имела на это право, — почти таким же тоном ответил Валера. — Она с ним жила и имела право.

— Все на всё имеют право. Только оно не делает ничего лучше… и не делает легче.

— Не делает. Сами себя в тупик загоняем, — согласился Щербицкий и медленно подошел к дивану, на котором она сидела. Не спрашивая, уселся рядом. Положил на колени сумку для ноутбука и снова посмотрел на нее. — Мне нравятся твои сказки. Хорошо получается.

Ее брови заметно подпрыгнули под челкой.

— Я читал. У тебя в блоге, — пояснил он.

— Ну… у вас тоже… книжки ничего так, — пробормотала Росомаха. — Мне «Бронзовая лихорадка» очень понравилась. Критики — козлы.

— Козлы, я смирился, — кивнул Валера. И тут же заговорил о другом: — Рыцарь не мог забыть Королевну. Это все равно, что остаться инвалидом. Он не согласился бы на такое исцеление.

— Думаете?

— У тебя классная концепция… самоотречение, жертвенность… а ему это надо? Мужик, которого ты описала, скорее сдохнет, чем предаст Королевну.

— Но это же моя концепция.

— Я с тобой третий месяц спорю. В голове.

— В голове и я с собой спорю, — мрачно констатировала Руся.

— Егора ищешь?

Росомаха кивнула. Стало вдруг все равно, кем ее считает великий писатель современности. Ну пусть себе… Все на всё имеют право.

— Он у Всеволода Ростиславовича.

Руслана подняла голову и полудиким взглядом вперилась в Щербицкого.

— У Всеволода Ростиславовича, — повторил тот. — Не рассказывал? Друг его… На рыбалку к нему ездит часто. Или… от глянца паршивого, — Валера поморщился. — В общем, он там всегда пропадает, когда нигде нет.

— Не рассказывал, — ответила Руслана. В ее квартире тоже не было глянца. И в ней — ни капельки.

— У него дом в Черниговской области. Недалеко от Бора. Село селом, но лес, река рядом. Межреченский ландшафтный парк знаешь?

— Гугл знает.

— Вот там… я раз был — красиво. И не пропустишь. Выделяется, эдакий коттедж под красной крышей. Он там за поселком один стоит. В лесу. Как для отшельника.

— Всеволод Ростиславович?

— Всеволод Ростиславович.

Всеволод Ростиславович. Отшельник из Черниговской области.

Прошлой ночью Руслана точно знала, что попытается исправить. Без большой веры в профит. Но она действительно не делала ничего наполовину. Решила — значит, решила. Искать — значит, искать. Она ночь пережила неуслышанной. И сходила с ума от этой мысли — он не знает, что она поняла. Не знает, что ее мир изменился за несколько часов. Его она не желала слышать четыре месяца. Бежала. Сбегала. Все разрушила.

А теперь бежала за ним. По́шло? Ну пусть.

Что может быть пошлого в том, что она любит? Тогда она так ему об этом и не сказала.

И вот теперь, будто в каком-то бреду, мчалась из Киева в Черниговскую область искать неведомого Всеволода Ростиславовича. Отшельника. В лесах.

Два часа.

Без пробок — два часа, если верить Гугл Мапсу.

С пробками на выезде из города в северном направлении — чуть-чуть больше.