Фарсаны - Cемен Слепынин

Уход на рассвете

Поздним осенним вечером, когда на улицах Москвы гулял пронизывающий северный ветер с первыми хлопьями снега, в квартире Саврасова зазвенел звонок. Жена Саврасова открыла дверь и отступила назад. Перед ней стоял, зябко кутаясь во что-то похожее на синий плащ, странный человек, обутый в сандалии на босую ногу. Опомнившись, она крикнула в полуотворенную дверь, из которой лился в прихожую зеленый свет:

— Толя! Это, кажется, к тебе.

В прихожую вышел Саврасов и, по-видимому, не очень удивился.

— Рад. Очень рад, дорогой товарищ, — приветливо улыбнулся он и осторожно спросил: — Бог?

И без того подавленный, гость при слове “Бог” поморщился и поник.

“Нет, тут не шутовская трагедия непризнанного мессии”, — с сочувствием и надеждой на взаимопонимание подумал Саврасов.

— Извините, дорогой, за непродуманное обращение, — виновато сказал он и участливо спросил: — Трудно?

— Да, — прошептал Иисус. — Стыдно…

— А чего стыдитесь? Того, что прошлись Богом по грешной Земле?

Иисус понуро кивнул головой.

— Боже мой! — весело воскликнул Саврасов. — Да тут и стыдиться нечего. Если вдуматься, то были вы в общем довольно правильным Богом.

Гость с благодарностью взглянул на хозяина.

— То же самое, но иными словами сказал мне Луиджи Мелини, — гость скупо улыбнулся. — Он сказал, что я безбожник.

— И он прав. Что же мы стоим? Проходите и будьте как дома. Думаю, надоело скитаться.

В рабочем кабинете Саврасова Иисус осмотрелся, и настроение его поднялось. Вид полок, до отказа набитых книгами, как и природные ландшафты, всегда производил на него отрадное впечатление.

Саврасов выдвинул на середину кабинета журнальный столик и поставил перед ним два стула.

— Садись. Извини, что обращаюсь на “ты”. Но мы вроде давно знакомы. Нам есть о чем поговорить.

— Надо сначала сменить балаганный наряд, — с кривой усмешкой возразил гость. — Я пришел в нем, чтобы меня здесь узнали.

— Ничего нет проще. Пожалуй, любой мой костюм подойдет.

Но гость открыл свой голубой саквояж и сказал:

— У меня здесь есть костюм и все необходимое, кроме ножниц, чтобы срезать бороду, и хорошей электробритвы. Конечно, переодеться, побриться я мог бы мгновенно, с помощью пространственно-временных перестановок. Но так приятно все делать самому, усилиями мышц. Где у вас туалетная комната?

Пока гость брился, принимал ванну и переодевался, Саврасов с усмешкой размышлял: пьет бог или нет? Решив, что для такой встречи не грешно пропустить по рюмке, он поставил на столик бутылку коньяка и закуску.

Появился гость. В новом, хоть и несколько старомодном костюме цвета морской волны, без бороды и гладко выбритый, он был почти неузнаваем.

Глянув в зеркало, гость остался доволен.

— Сейчас я хоть на человека похож.

— На человека? А как же с Богом? — попробовал пошутить хозяин.

Гость нахмурился.

— А ну его… к черту!

— Как так? — не удержался от улыбки Саврасов.

— Не напоминай мне о нем! — рассердился гость. — Не могу слышать о боге, черт бы его побрал! Сбил он меня с толку. И не Иисус я вовсе, а Гюнтер Шмидт. Гюнтер! Так и зови.

— Тогда за встречу, Гюнтер, — извиняющимся тоном произнес хозяин и поднял рюмку.

Гость охотно выпил одну рюмку и набросился на закуски. Он был голоден с утра.

Завязалась беседа. Такая непринужденная, как будто после небольшой размолвки встретились старые друзья. Гюнтер признался, что побаивался Саврасова как бог, но как человек всегда чувствовал к нему симпатию.

— Еще мне симпатичен Луиджи Мелини, — вздохнул Гюнтер. — Очень приятный и умный человек. Ты, Луиджи Мелини и создатели памятного мне фильма на многое мне раскрыли глаза.

— Не надо преувеличивать роль интеллектуальных вождей, — отшучивался Саврасов. — Тебе раскрыли глаза не мы, а все люди.

— В том числе и Вилли Менк? — искривил губы Гюнтер.

— А что, — весело возразил Саврасов. — Он-то, пожалуй, сыграл главную роль. Он и ему подобные. Таких людей абстрактной проповедью духовности не прошибешь. Нужна коренная ломка. В общем, ты сам разобрался, когда рыцарем духовности прошелся по нашей Земле.

С остреньким любопытством взглянув на гостя, Саврасов осторожно спросил:

— А сам… Сам ты из какого мира? Из будущего?

— Из потустороннего, из божественного, — усмехнулся Гюнтер и коротко рассказал о видении, посетившем его в горах Центральной Америки.

— Вот как! — немного удивился Саврасов. — Конечно, я догадывался, что ты, так сказать, не от мира сего. Но я предполагал, что ты нечаянно, утратив память, упал в нашу эпоху из будущего, когда все люди станут всесильными богами.

Гюнтер рассказал о неоднократных попытках инопланетян восстановить луч связи, о том, как после сорвавшихся попыток следовали неясные видения о его прежних существованиях.

— Ты, однако, основательно, тысячу лет внедрялся в нашу жизнь. Никто из нас не мог и подумать о таких фазах обогащения, о перевоплощениях.

— Разве не на это намекал, когда говорил, что я мутант?

— Мутант? Какой мутант? Ах, да! Еще на первом симпозиуме… Нет, это я просто так сказал. Надо же было что-то ответить.

— А я — то переживал, — с улыбкой признался Гюнтер.

Он обратил внимание, что хозяин иногда морщился и хватался за левую щеку.

— Зуб? — участливо спросил он.

— Он, проклятый. Все некогда поставить новую пломбу.

— Покажи.

— А что? — улыбнулся Саврасов. — Хочешь сотворить маленькое чудо?

Через минуту он подошел к зеркалу и воскликнул:

— Ты же здоровый зуб вернул! Прежний!

И с любопытством спросил:

— Инверсия?

— Да. Пожалуй, это хороший термин. Локальная инверсия.

— О ней я начал догадываться давно, после того, как ты вернул к жизни студента. Он проучился четыре года, однако после воскресения уверял, что закончил всего три курса. Ты не только вернул его к жизни, но и омолодил на целый год.

— Тогда я хватил лишку. Перестарался.

— Постой! А как ты оказался в Москве? Не шел же пешком по волнам Атлантического океана?

— В горах Центральной Америки я представил себе центр Москвы. Не знаю, как точнее выразиться. Вернее, я просто пожелал очутиться на Красной площади, и мое желание мгновенно исполнилось.

— Похоже также на инверсию, на смещение. Но уже не времени, а пространства. Об этом надо поговорить со специалистами.

— Но я хотел бы… — начал смущенно Гюнтер.

— Понимаю. Ты хотел бы поведать человечеству о себе и о мире, который представляешь?