Приз - Бренда Джойс

— Нет. Меня перевели на его корабль и…

Девлин схватил ее за руку.

— Вам незачем утомлять графиню подробностями, — предупредил он.

Она попыталась вырвать руку:

— Вы ублюдок! Отпустите меня!

Он молча повиновался.

Вирджиния наградила Девлина еще одним убийственным взглядом. Возможно, она наконец возненавидела его.

Девлин обратился к графине, не сводя глаз с Вирджинии:

— Боюсь, Элизабет, я должен просить тебя уйти.

— Да, мне пора. — Графиня внимательно посмотрела на Вирджинию. — Ты обидел ее?

Он поднял брови:

— Едва ли.

Вирджиния покраснела:

— Со мной все в порядке — учитывая все обстоятельства.

— Не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Вирджиния, вы слишком молоды, если не возрастом, то духом, для такого человека, как Девлин. Я боюсь за вас, дорогая.

Вирджиния не знала, что сказать.

— Он лает страшнее, чем кусается, — произнесла она беспечным тоном и добавила: — Обычно.

Графиня переводила взгляд с одного на другую.

— Не совершайте той ужасной ошибки, которую совершила я. Не позволяйте себе влюбиться в него. Он никогда не полюбит вас.

Она вышла с печальной улыбкой.

Слишком поздно, подумала Вирджиния. Она подошла к двери, глядя вслед графине и восхищаясь ее достоинством и гордостью. Ее терзала печаль.

Глава 18

Девлин мерил столовую напряженными шагами. Он посмотрел на свои карманные часы — было начало восьмого. Он взглянул на дверь, но Вирджиния не появлялась.

Стол сиял хрусталем, фарфором и позолотой, вся утварь была привезена с корабля. Накрытые тарелки стояли между канделябрами. Вирджиния опаздывала.

Она избегала его три дня после визита Элизабет, но это было к лучшему, потому что становилось все труднее и труднее доверять себе рядом с ней, безжалостно использовать ее как орудие мщения. Девлин отлично знал, что их сделка и ее игра лежат на ней тяжким бременем. Конечно, в Лондоне было бы легче.

Он вспоминал ее дразнящий юмор, искреннее желание дружбы, страсть и негодование, желание быть свободной.

Если он освободит ее, искушение исчезнет.

«Эти люди заставили меня чувствовать себя шлюхой».

А ему не давало покоя чувство вины. Это чувство редко посещало его. Ему хотелось отхлестать плеткой Эстона и поколотить Джейсона, но вместо этого он продолжал игру. И теперь незрячие глаза Джералда обвиняли его в предательстве, а не молили о правосудии.

В висках у него стучало. Обвиняющий взгляд Джералда напоминал глаза Вирджинии, расширенные от обиды, — выражение, которое он так хорошо знал. Он искренне желал, чтобы она не встречалась с Элизабет.

Но Вирджиния пыталась утешить ее и подружиться с ней. Она была самой непредсказуемой женщиной, которую он когда-либо встречал. А также самой доброй и самой искренней.

…Он представлял ее обнаженной в ванне: ее маленькие, совершенные по форме груди, длинные стройные ноги и волнующее лоно, прикрытое темными завитками…

Девлин знал, что Вирджиния не понимает, как трудно ему жить с ней вот так. Ей неизвестно, что он спит в библиотеке и приходит в свою импровизированную кровать только перед рассветом. Он давал понять слугам, что страдает бессонницей и работает допоздна.

Наконец Девлин поднялся по лестнице. Вина продолжала терзать его. Стезя мести, некогда гладкая, стала извилистой каменистой дорогой. Он делал то, что должен был делать, что хотел бы от него отец, — исполнял долг сына Джералда О'Нила. У него просто не было иного выбора. Его жизнь была наполнена ненавистью и местью, а Шон посвятил свою семье и любви.

Девлин споткнулся на ступеньках. О чем он думает? Семья и любовь? Эти понятия не имели к нему никакого отношения и никогда не будут иметь.

Но он не чувствовал уверенности. В его ушах звучали печальные слова Элизабет, ее совет Вирджинии: «Не влюбляйтесь в него. Он никогда вас не полюбит».

Девлин не стал стучать, думая застать Вирджинию в ванне, и вошел в спальню. Но она лежала в кровати в своей детской ночной сорочке и читала книгу.

Вирджиния слегка улыбнулась:

— Простите. Я не присоединилась к вам во время ужина. Боюсь, у меня нет аппетита.

Очевидно, она больше не сердилась на него.

Девлин задержался у изножья кровати. Сорочка, возможно, была детской, но он знал каждый дюйм тела, скрытого под ней, — тела взрослой женщины.

— Вы больны?

— Нет. — Она закрыла книгу. — Вы никогда не любили ее, верно?

Ему едва ли хотелось обсуждать с ней Элизабет.

— Нет, не любил.

— Она также была частью вашей мести?

— Да.

Он невольно скорчил гримасу. Вирджиния глубоко вздохнула:

— Это отвратительно, Девлин, — гнусно и отвратительно.

— Разве? — Девлин почувствовал гнев. — Элизабет наслаждалась каждой минутой в моей постели. С моей стороны не было ни притворства, ни неискренности, ни обещаний! Но она осмелилась перешагнуть линию, которую я четко прочертил, — влюбиться в меня. Мне жаль, что это случилось, жаль, если я обидел ее, но я не чувствую за собой вины. Истфилд заслуживает куда худшего.

— Тогда почему вы просто не убьете его и не покончите с этой глупостью раз и навсегда? — воскликнула Вирджиния и села в кровати.

Ее маленькая грудь вздымалась, а щеки покраснели.

— Я думал об этом, — ответил он, надеясь шокировать ее и зная, что это ему удалось. — Но давно решил, что смерть слишком легка для него.

— Поэтому вы надеетесь заставить его страдать. — Она покачала головой, как будто не могла представить себе это. — Пожалуйста, скажите, что вы чувствуете себя виноватым, используя Элизабет таким образом.

— Но я не чувствую. Я не был ее первым любовником, Вирджиния. Не был ее первой внебрачной связью. Она хотела моего внимания и ясно давала это понять. Это мало чем отличалось от нашей сделки.

Девлин сердито смотрел на нее. Становилось все труднее играть с ней в покер, как он играл со всем миром. Каким-то образом Вирджиния вызывала в нем реакции и чувства, которые не мог вызвать никто другой.

— Очень отличалось, ведь вы знали, что она чувствует, и это продолжалось шесть лет. Вы шесть лет занимались любовью с этой женщиной! — крикнула Вирджиния; на ее щеках заалели два пятна.

— Я никогда не занимался любовью ни с ней, ни с кем бы то ни было, — сказал он и тут же устыдился своих слов.

Вирджиния побледнела и вскинула голову.

— Конечно, не занимались, — прошептала она.

Девлин знал, что причинил ей боль, и ненавидел себя за это. Он ненавидел сам факт, что лишил ее невинности, научил страсти, и то, что она сейчас казалась такой уязвимой. Но что он ненавидел больше всего, так это то, что он знал, что Вирджиния хочет его любви. Однако любовь была не для него.