Спецслужбы России за 1000 лет - Иосиф Линдер

14 декабря офицеры-мятежники затемно были в казармах и вели среди солдат своеобразную агитацию. Она основывалась не на идеях равенства граждан, сокращения срока службы или других демократических ценностях, знакомых современному российскому обществу, а на банальной лжи! Солдатам Московского полка А. А. Бестужев говорил, что их (солдат) обманывают: государь (Константин Павлович) не отказался от престола, а закован в цепи; шеф полка (Михаил Павлович) задержан под Петербургом и тоже в цепях. Солдатам Гренадерского полка он же говорил, что к ним (солдатам) его прислал Константин Павлович, поэтому второй раз присягать не следует. Лейтенант А. П. Арбузов уверял матросов Гвардейского экипажа, что в окрестностях столицы стоит армия, которая уничтожит всех присягнувших Николаю. Подобных свидетельств в материалах Следственного комитета по делу декабристов имеется множество.

Утверждение заговорщиков о незаконности новой присяги базировалось на следующих постулатах: Николай узурпировал власть; законный государь Константин I и великий князь Михаил Павлович арестованы. Последнее утверждение было для солдат особенно важным: части, активную агитацию в которых проводили мятежники, входили в состав 1-й гвардейской дивизии, находившейся под командованием великого князя. Столь постыдный для офицеров обман объясняется тем, что подтолкнуть к мятежу прошедших Отечественную войну солдат можно было только под предлогом, что они выступают за правое дело.

План мятежников осуществился только на этапе агитации и только в трех частях: Гвардейском экипаже, частично в Московском и Гренадерском полках. Когда наступило время действовать и рисковать своей жизнью, организаторы заговора повели себя далеко не самым лучшим образом: Каховский отказался выступить в роли террориста-одиночки; Булатов и Якубович вовсе не явились в полки и не приняли командование своими отрядами; Рылеев и Трубецкой также не явились на Сенатскую площадь. «Диктатор» Трубецкой за один и тот же день изменил и императору, и своим товарищам по обществу. Большинство заговорщиков поступили так же: 14 декабря безропотно присягнули Николаю I в составе своих полков.

Необходимо особо отметить поведение личного состава гвардейских рот, несших 14 декабря караульную службу по городу. Всего в караулах находилось 16 рот: по две – Московского и Гренадерского, четыре – Финляндского, пять – Павловского и три – Учебного карабинерного полков. Дежурный по караулам 1-го отделения полковник А. Ф. фон Моллер решительно отказал мятежникам. Его поддержали все подчиненные офицеры: подпоручик Н. Д. Тулубьев (2-й внутренний караул Зимнего дворца), штабс-капитан Прибытков (главная гауптвахта Зимнего дворца), подпоручик Куткин (присутственные места на Гороховой), поручик Зейфарт (караул у Адмиралтейства), подпоручик Я. Насакен (караул у Сената). Караулу при Адмиралтействе пришлось пробиваться сквозь толпу лейб-гренадер. Особенно трудное положение сложилось для караула Насакена у здания Сената.

На пост у дома князя А. А. Лобанова караульная смена проходила сквозь цепи восставших. Две смены в 24 штыка, выведенные Насакеном, простояли под ружьем лицом к лицу и почти вплотную к каре восставших, отдавая честь, когда вдали показывался Николай. Роты Гренадерского полка, несшие караул в Кронверке и Петропавловской крепости, также остались в руках правительства. Начальник караула у Нарвской заставы поручик А. С. Кушелев отказался от предложения М. Бестужева захватить Михаила Павловича при въезде в Петербург. 4-я фузилерная рота Московского полка (командир Куприянов), занимавшая караул в Измайловском полку, присягнула вместе с измайловцами. Сменивший Одоевского во внутреннем карауле князь В. А. Долгоруков[354] на вопрос Николая I, может ли он на него рассчитывать, ответил: «Я – князь Долгоруков». Ни один из караулов не выступил на стороне мятежников.

Пришедшие в полки заговорщики действовали так. Во время церемонии в Московском полку Д. А. Щепин-Ростовский, М. А. и А. А. Бестужевы уговорили часть солдат 1-й гренадерской, 2-й, 3-й, 5-й и 6-й фузилерных рот не присягать. Командир бригады генерал-майор В. Н. Шеншин, полковой командир П. А. Фредерикс и полковник П. К. Хвощинский, пытавшиеся противодействовать мятежникам, получили тяжелые ранения. В итоге заговорщики вывели на Сенатскую площадь чуть более 670 штыков. В Гренадерском полку на стороне восставших оказались большая часть 2-й гренадерской, 1-й, 4-й, 5-й и 6-й фузилерных рот и отдельные люди из 2-й и 3-й фузилерных рот, оставшиеся от караула, примерно 1250 штыков. Под командованием адъютанта 2-го батальона Н. А. Панова они двинулись сначала в Зимний дворец, затем на Сенатскую площадь. В Гвардейском экипаже мятеж поддержали все 8 строевых рот и артиллерийская команда (около 1100 штыков из штатного числа 1280). Мятежные части вышли без артиллерии, а матросы Гвардейского экипажа – без патронов, с учебными деревянными кремнями в ружьях (всего около 3000 штыков при 30 офицерах).

В самом начале восстания действия правительства носили спонтанный характер. Николай I и его приближенные знали о факте заговора и возможности вооруженного выступления, но не знали ни планов противника, ни сил, которыми он располагает. Должностные лица, отвечавшие за безопасность в столице – военный губернатор Милорадович, комендант города генерал П. Я. Башуцкий[355] и обер-полицмейстер генерал А. С. Шульгин[356], – не сумели выявить это и предотвратить такое развитие событий. Командующий гвардией генерал А. Л. Воинов растерялся, поскольку никогда не имел дела с подавлением мятежей в собственных войсках. Император допустил серьезную ошибку, приказав большинству старших офицеров собраться к 11 часам во дворец на молебен: в результате многие подразделения на некоторое время остались без высшего командования. В этих условиях государь заявил Бенкендорфу, что если они умрут, то умрут, исполнив долг.

«Вскоре засим (после отъезда полковых командиров. – Примеч. авт.) прибыл ко мне граф Милорадович с новыми уверениями совершенного спокойствия. <…> Приехал генерал Орлов, командовавший конной гвардией, с известием, что полк принял присягу; поговорив с ним довольно долго, я его отпустил. Вскоре за ним явился ко мне командовавший гвардейской артиллерией генерал-майор Сухозанет с известием, что артиллерия присягнула, но что в гвардейской конной артиллерии офицеры оказали сомнение в справедливости присяги, желая сперва слышать удостоверение сего от Михаила Павловича, которого считали удаленным из Петербурга, как будто из несогласия его на мое вступление. Многие из сих офицеров до того вышли из повиновения, что генерал Сухозанет должен был их всех арестовать. Но почти в сие же время прибыл наконец Михаил Павлович, которого я просил сейчас же отправиться в артиллерию для приведения заблудших в порядок.

Спустя несколько минут после сего явился ко мне генерал-майор Нейдгардт, начальник штаба гвардейского корпуса, и, взойдя ко мне совершенно в расстройстве, сказал: „Государь! Московский полк в полном восстании; Шеншин и Фредерикс тяжело ранены, и мятежники идут к Сенату; я едва их обогнал, чтобы донести вам об этом. Прикажите, пожалуйста, двинуться против них первому батальону Преображенского полка и Конной гвардии“. <…> Разрешив первому батальону Преображенскому выходить, дозволил Конной гвардии седлать, но не выезжать; и к сим отправил генерала Нейдгардта, послав в то же время генерал-майора Стрекалова, дежурного при мне, в Преображенский батальон для скорейшего исполнения. Оставшись один, я спросил себя, что мне делать? и, перекрестясь, отдался в руки Божии, решил сам идти туда, где опасность угрожала. <…> Поставя караул поперек ворот, обратился я к народу. <…>В то же время пришел ко мне граф Милорадович и, сказав: „Дело плохо, они идут к Сенату, но я буду говорить с ними“, – ушел, и я более его не видал…»[357]

Милорадович, несмотря на его попытку вести при дворе собственную игру, в последний свой час повел себя как храбрый солдат и верный слуга императора. Он лично выехал на площадь перед восставшими и попытался убедить их вернуться в казармы, что, скорее всего, ему бы удалось. Понимая это, Каховский из пистолета, а Оболенский штыком смертельно ранили генерала.

Тем временем Николай I продолжал действовать: «Надо было мне выигрывать время, дабы дать войскам собраться, нужно было отвлечь внимание народа чем-нибудь необыкновенным. <…> У кого-то в толпе нашелся экземпляр (манифеста. – Примеч. авт.), я взял его и начал читать тихо и протяжно, толкуя каждое слово. Но сердце замирало, признаюсь, и, единый, Бог меня поддерживал. Наконец Стрекалов повестил меня, что Преображенский 1-й батальон готов. Приказав коменданту генерал-лейтенанту Башуцкому остаться при гауптвахте и не трогаться с места без моего приказания, сам пошел сквозь толпу прямо к батальону. <…> Батальоном командовал полковник Микулин, и полковой командир полковник Исленьев был при батальоне. Батальон отдал мне честь; я прошел по фронту и, спросив, готовы ли идти за мной, куда велю, получил в ответ громкое молодецкое: „Рады стараться!“ <…> Никакая кисть не изобразит геройскую, почтенную и спокойную наружность сего истинно первого батальона в свете в столь критическую минуту. Скомандовав по-тогдашнему: „К атаке в колонну, первый и осьмой взводы, в полоборота налево и направо!“, повел я батальон. <…> Узнав, что ружья не заряжены, велел батальону остановиться и зарядить ружья. <…>