Королева Таврики - Александра Девиль

— Но разве сил кафинского гарнизона и ополчения хватит, чтобы сражаться с целым княжеством? — спросил Донато, демонстрируя наивную простоватость.

— Сражаться будут татары, а мы им помогать. Ведь это тот случай, когда интересы Генуи совпадают с интересами татарского хана. Солхатский князь Джанкасиус не просто предлагает, а требует, даже принуждает кафинцев поддержать его властителя Мамая.

— Мамай — это, кажется, какой-то татарский царек?

— Ты уже много месяцев живешь в Таврике, а еще не разобрался, кто здесь главный татарин и почему, — упрекнул его Джаноне. — Похоже, твоя голова забита только любовными переживаниями. Это плохо для военного человека.

— Но, по правде сказать, я уже отвык от военного ремесла.

— Ничего, привыкнешь снова. До конца лета еще есть время.

— Поход начнется в конце лета?

— Вряд ли это будет раньше.

— Увы, я не чувствую себя готовым к такой службе. — Донато вздохнул и развел руками.

— Не хочешь служить? Тогда на что ты рассчитываешь в Кафе, на какие средства? Если у твоей возлюбленной строгая семья, то они не дадут за девушкой приданого, пока не повенчаешься, а повенчаться ты не сможешь.

— Я и не думал о приданом. Но у меня есть некоторые средства. Мой дядя по материнской линии оставил мне небольшое наследство, и я даже успел купить дом вблизи селения Отузы.

— Вот как? — Джаноне недовольно поморщился. — Ты не хочешь идти на службу, а я не могу помочь тебе получить развод. Ты же видишь, мне сейчас не до таких мелочей. Тогда зачем ты отнимаешь мое время? Или у тебя есть еще какие-нибудь просьбы?

Донато тут же нашелся:

— Только одна. Прошу вас, ваша милость, дать мне разрешение на покупку некоторых земель вокруг моего дома.

— Хочешь стать заурядным помещиком? — Консул удивленно поднял брови. — Это совсем не похоже на бывшего корсара и кондотьера. Вряд ли ты привыкнешь к такой скучной оседлой жизни.

— Возможно. Но пока у меня есть большое желание пожить именно такой жизнью рядом с любимой девушкой.

— Как порой незамысловаты бывают человеческие желания, — хмыкнул Джаноне. — Это все флорентийские поэты, болтуны, навеяли нашей молодежи любовные бредни. Ну что ж. Если ты достаточно богат, чтобы купить не только дом, но и земли вокруг него, то, я думаю, у тебя хватит средств помочь кафинской коммуне организовать ополчение.

Донато понял, что такова будет плата за разрешение владеть землей, и после небольшой паузы ответил:

— Я готов пожертвовать некоторую сумму на нужды коммуны.

— Хорошо. Оговоришь подробности с викарием.

— А условия покупки земли — тоже с ним?

— Да, я это поручу ему. — Консул помолчал и добавил с церемонной сухостью: — Теперь ступайте, мессер Донато. Я вас не принуждаю, но все-таки подумайте о службе. Многие ищут то, что я вам предлагаю.

— Я подумаю, ваша милость, благодарю вас. — Донато поклонился и вышел.

Он и сам еще совсем недавно хотел наниматься на службу к консулу и добивался бы этого, если бы с ним не случилось чуда и он не нашел бы сокровище далеких предков.

Но теперь Донато имел возможность не подчинять свою жизнь приказам и служебным обязанностям в ущерб делам сердечным. Все, что могло отдалить его от Марины, было для него невыносимым и неприемлемым. Он мог бы смириться с некоторой несвободой, если бы любимая девушка была его женой, принадлежала ему по закону; но положение не супругов, а любовников делало их союз уязвимым, а потому Донато решил выбрать тот образ жизни, при котором всегда мог быть рядом с Мариной, не удаляясь от нее ради служебного или воинского долга. Чудесно обретенное богатство позволяло ему жить так, как он хотел. И, несмотря на то что для полного счастья Донато не хватало свободы от уз ненавистного брака, он все же в целом был доволен своим визитом к консулу. Во-первых, ему удалось договориться о покупке земли, которая теперь могла стать для него источником постоянного дохода. А во-вторых, он выполнил данное Марине обещание и узнал о намерениях генуэзцев в отношении войны с русичами. Теперь ему будет что рассказать ей на празднике святого Георгия. И там же, среди праздничной толпы, он надеялся незаметно договориться с девушкой об ее отъезде из родного дома. Нет, это будет даже не отъезд, а скорее побег — побег в ненадежное будущее, в тот самый дом, где она стала женщиной и где будет жить как невенчанная жена чужеземца Донато Латино. И если девушка, воспитанная в строгих правилах и предрассудках, решится на этот побег — значит, ее любовь не надуманная, не детская, не малодушная, а настоящая, смелая и страстная — такая же, как его собственное чувство к ней. Думая об этом, Донато по-мальчишески волновался, и на сердце у него порой становилось тяжело от мысли, что его мечта может не осуществиться.

Дни, оставшиеся до праздника, он потратил на получение бумаг, закрепляющих его права на землю. Стремясь завершить сделку как можно быстрее, Донато не скупился на взятки и подарки. И если раньше гордому римлянину претило общение с продажными чиновниками, то теперь для него все способы были хороши, лишь бы поскорее соединиться с любимой и жить с ней в своем доме, на собственной земле.

Готовиться к обустройству такой жизни он начал сразу же по возвращении в Кафу после полугодового отсутствия. Обратив в деньги те несколько драгоценностей, что взял из клада, он поехал в Отузы, где оговорил с Баттистой условия покупки дома и дал ему задаток. Затем нанял слуг для охраны дома и в первый же вечер, напоив их вином и отправив спать в пристройку, сам поехал в горы за ларцом, который привез в дом под покровом ночи и спрятал в заранее приготовленный тайник. У Донато не было в Кафе никого, кроме Марины, кому бы он мог доверить тайну этого хранилища, и римлянин невольно вздыхал, думая о своем одиночестве на чужой земле. Впрочем, теперь эта земля должна была стать его второй родиной, ибо возвращение в Италию оставалось для него невозможным.

И вот наконец все принадлежало ему — и дом, и земля, а в доме все было обставлено с надлежащей дворянину роскошью. Но теперь осталось сделать самое главное — заполучить ту, ради которой он так стремился обустроить свою жизнь в чужом краю.

Он ждал праздника, чтобы встретиться с Мариной и узнать ее ответ.

Кафа всегда пышно отмечала день святого Георгия. Этого святого одинаково чтили как православные, так и католики. А для генуэзцев он был еще и божественным покровителем их родного города.

В день праздника именным разрешением консула позволялись многие отступления от правил, предписанных Уставом. Горожане могли гулять всю ночь и не гасить свет в девять часов вечера, не закрывать лавки, таверны и притоны. По улицам уже с утра бродили музыканты, наполняя город праздничными звуками; виночерпии выкатывали бочки, пекари выносили пироги; церкви, ратуша и все значительные здания украшались коврами и знаменами.