Азовская альтернатива - Анатолий Спесивцев

Успокоившиеся было атаманы, снова возбудились и заорали. Кто-то поддерживал предложение Москаля-чародея, другие сильно возражали. Одним не нравилась сама идея — разбирать уже готовый военный корабль, ради строящегося. Тем более, ещё неизвестно, что у строителей получится. Другие были сторонниками гребного флота, который, как известно, может при любой погоде плыть куда надо (что на самом деле далеко не так). Новые суда строились чисто парусными, для штиля или противного ветра непригодными, считали они. Решающим оказалось слово Каторжного.

— Галер у нас сейчас больше, чем нужно. Если потом ещё понадобятся, отнимем у турок. А новые корабли будут с большими, чем на галерах, пушками. Слыхали, о чём Москаль-чародей предупреждал? Он в таких делах не ошибается.

Продолжать спор из-за пары галер, когда их столько нахватали, не стали даже самые стойкие приверженцы гребного флота.

Затем выступил характерник Свитка, доложил о положении в Османской империи и Речи Посполитой. В обоих государствах было неспокойно. В Стамбуле валиде-ханум, съев очередного визиря, по слухам (Свитка не уточнил, что эти слухи распространяются по его приказу) оказалась в опасном положении; султан Мурад требует казни своего брата Ибрагима, что может обернуться опалой и для неё. А нелады в государстве дают хорошие возможности его врагам. Например, нам, казакам. В Речи Посполитой по-прежнему властвуют магнаты, вознамерившиеся совсем извести православную веру, обратив людей в богопротивное католичество. Селян, не только холопов, да и городских мещан утесняют неимоверно, особо жестоки и беспощадны жиды-арендаторы, получившие за последние десятилетия немалую власть. Есть сведения, что некоторые из магнатов, например Вишневецкие, уже посматривают с вожделением и на земли запорожских вольностей. Простой люд часто восстаёт против утеснителей, однако без военной поддержки справиться с панскими отрядами не сможет.

Потап Петров доложил о поездке в Москву. Отношение к казакам там в этом году сильно улучшилось. Практическое прекращение татарских набегов радовало правительство, что позволило, при покровительстве князя Черкасского получить твёрдое обещание ещё одного…(забыл слово). Воеводы по пути на Москву сильно уменьшили аппетиты в хабарах. На Дон пропускалось куда больше охочих людей из России.

Есаул Фёдор Иванов отчитался о наблюдении за прикубанскими степями. В них были замечены небольшие отряды калмыков, видимо оценивавших землю для переселения на неё.

Постановили много чего. В том числе, за месяц отправить попавших вместе с освобождёнными пленниками турок обратно домой. Достроить заложенные корабли. Разрешить Москалю-чародею строить то, что он считает нужным и выделить для этого деньги из войсковой казны…

Выходя из помещения, Аркадий спросил Осипа Петрова об Острянице, которого хотел расспросить о Левобережной Малороссии.

— А что, его так и не было?

— Я выглядеть его не смог.

— Дома у него никого не было, думал, что он с семьёй в своём таборе, который ему разрешили собрать, послал и туда гонца. Должен был успеть, но потом так завертелся, что забыл и про гонца и об Острянице. Может он занемог, потому не приехал?

— Возможно и заболел. Только есть у меня какое-то нехорошее предчувствие…

— Вам, колдунам, виднее. Сегодня же учиню розыск.

— Да не колдун я! Сколько раз можно об этом говорить?

— Ага, а я святой инок.

Аркадий махнул с досады рукой (сплюнуть не решился). Ладно, когда его колдуном считают простые казаки, но атаманам же он всё сам рассказывал…

Уже по пути домой, Аркадия, шедшего с Васюринским, опять перехватил Хмельницкий. Попаданец полз домой совершенно без сил и уж, тем более, не был настроен на общение со знаменитым хитрецом. Васюринский относился к нему также сложно. Признавал храбрость и воинскую доблесть, но не любил за ту самую хитрость. Умел Хмельницкий выглядеть хорошо в глазах и ваших и наших. Однако пришлось Аркадию пригласить Богдана Зиновия к себе на чарку горилки.

В гости нынешний кошевой атаман Сечи напросился желая узнать больше о новых винтовках. Отговорки Аркадия на совете его не удовлетворили. Куда денешься, ссориться с таким человеком — рисковать всем делом. Пришлось попаданцу выкладывать правду.

Делать сложные, с колесцовым замком, винтовки в Диком поле было некому. То есть было несколько кузнецов, дай им токарные и сверлильные станки, справились бы. Тратя на это всё своё время. Куда эффективней было сделать дульнозарядные винтовки с простым, кремнёвым затвором, но стрелять из них пулями Минье, не нуждающимися в забивании молотком. Кстати, и летели такие пули вдвое дальше обычных шариков. Новацией Аркадия был и много меньший калибр новых винтовок. Особенно, по сравнению со всеми армейскими ружьями того века. По его прикидкам пули Минье и всего сантиметровый калибр ствола станут популярными уже через несколько лет после того, как появятся в сражениях. Для добивания турок новые винтовки были не обязательны, а поляки не успеют выдвинуть казацкому войску адекватный ответ. Но светить новое оружие раньше времени не стоило. Хмельницкий, выслушав пояснения попаданца, с ним согласился. Вполне возможно, его привлекала мысль о возвышении в войне с Польшей. Беседа прошла мирно и дружески, Аркадий и Богдан договорились больше друг другу не выкать. Не смотря на словесную стычку днём, попаданцу было приятно стать приятелем знаменитости. Но о работе над капсюльным унитарным патроном он не обмолвился ни словом.

Когда правозащитники не видят…

Чечня, горное пастбище, 2000 год от р.х

Русских солдат здесь явно не любили. Нет, точнее будет сказать, русских, а также других неверных, здесь не любили и презирали. И это Аркадия ни капельки не удивило, насмотрелся он на чеченцев ещё на улицах русских городов. Но самое странное, эти чеченцы, вдали от телекамер западных журналистов и готовых грудью стать на их защиту (зная, что ничего этой груди не угрожает) правозащитников, вели себя вызывающе. Нормальные люди небритых, злых вояк, не отрывавших рук от оружия, должны были бояться по определению. Особенно, на горном пастбище, вдали от СМИ и любого начальства. Будь Аркадий менее усталым и злым, наверное, он бы поостерёгся. Но история, как он тогда думал, не знает сослагательного наклонения. Случилось то, что случилось.

Его взвод, среди многих прочих, несколько дней лазил по этим, по ощущениям вполне вражеским, горам, дважды подвергался обстрелам из леса, чудом не приведшим к ранению или гибели солдат. До этого пастбища он добрался с одним из отделений своего взвода, и не надо было быть выдающимся физиономистом, чтобы из опасения за собственную жизнь, вести себя с русскими солдатами предельно вежливо. Однако, то ли из-за недостатка ума, то ли из-за избытка гордыни, но большая, семь человек, чеченская семья, от пожилого главы семьи, до его внучек и внучат, встретила русских откровенно недоброжелательно. Плотный, но не толстый, среднего роста, с густой проседью в бороде, но вряд ли достигший возраста аксакала, чеченец сразу сообщил солдатам, что здесь живут близкие родственники САМОГО Кадырова, а его два сына допущены до охраны тела нового лидера Чечни.

Но солдатам, и их командиру, в тот момент чихать хотели на человека открывающего ногой двери в самый главный кабинет России. В ответ на враждебную встречу, они устроили у чечена, при полном попустительстве командира, тщательнейший обыск, трудно отличимый от погрома. В ходе которого вскоре нашли яму с русскими рабами. Двумя живыми и одним мёртвым. При осмотре трупа бросились в глаза следы жесточайших побоев, скорее всего палкой. Освобождённые рабы, увидев своих солдат, взахлёб стали рассказывать о зверствах чинимых всеми членами чеченской семьи над ними и другими русскими, к тому дню уже замученными на смерть. Окончательным приговором чеченцам стал выкрик самого юного из них.

— Вы не посмеете нам ничего сделать! Убирайтесь прочь, грязные урусы! Я…

Автоматная очередь сбила юного гордеца на землю и услышать что он хотел сказать никому суждено не было. С несколькими дырками в лёгких не очень то поговоришь. У одного из солдат не выдержали нервы. Его очередь послужила толчком к действиям другим. Застучали автоматы остальных солдат и чеченцы, сбившиеся к тому времени в кучу, попадали один за другим. Вслед за хозяевами пали и охранявшие стадо овчарки, единственные, кто пытался оказать здесь сопротивление расправе.

У Аркадия нервы были крепче, он стрельбы не открывал. Стоял и наблюдал за расстрелом женщин и детей. Теперь ему предстояло решать, что делать дальше. Пытаться свалить вину за преступление на подчинённых было не только бесчестно, но и глупо. Виновен в таком случае всегда командир. Тем более, если правда то, чем хвастался чеченец, родство расстрелянных с Кадыровым, смерть угрожала всем участникам этого действа. Чечены продолжали жить в средневековье и кровную смерть у них никто не отменял. Психоз одного солдата, вылетевшего из Московского университета Бориса Извольского («как чувствовал, что его увлечение «травкой» до добра не доведёт») мог подставить под расправу родственников всех остальных, в том числе, его собственных.