Жизнь по «легенде» - Владимир Антонов

Советская сторона в закрытой ноте сделала резкое заявление. Американцы отмолчались: дескать, мы к нарушению границы не причастны. Отмолчались и продолжили планирование разведывательных полетов над СССР.

Однако в середине апреля 1960 года президент Соединенных Штатов Эйзенхауэр заупрямился и не захотел санкционировать следующий шпионский рейд. Дело в том, что в мае должно было состояться совещание «большой четверки» — США, СССР, Великобритании и Франции — в Париже, где предстояла новая встреча главы американского государства с Никитой Хрущевым. А на июнь планировался ответный визит президента в Советский Союз (Хрущев ездил в Штаты в сентябре 1959 года). «Если один из самолетов будет потерян в момент, когда мы будем заняты переговорами, меня тем самым могут лишить возможности предпринять эффективные действия, — заявил Эйзенхауер в консультативном совете по разведывательной деятельности. — Разразится большой скандал, если самолет рухнет на землю». Но директор ЦРУ Аллен Даллес настаивал, и президент сдался. Он лишь дал указания не проводить полеты после 1 мая, установив перед парижским саммитом двухнедельный «карантин».

По плану ЦРУ в апреле должен был состояться еще один полет, но он все откладывался — мешала облачность. 1 мая 1960 года старший лейтенант ВВС США Френсис Пауэрс находился на аэродроме неподалеку от пакистанского города Пешавар, куда прибыл с напарником с базы Инджирлик (Турция). Погода благоприятствовала, и в 5 часов 20 минут утра У-2, управляемый Пауэрсом, поднялся в воздух, достигнув вскоре высоты примерно 20 тысяч метров, — операция «Оверфлайт» вступила в активную фазу. В 5 часов 36 минут самолет приблизился к советской границе.

Когда на аэродроме в Пешаваре, провожая Пауэрса, полковник Вильям Шелтон говорил ему, что у Советов нет высотных ракет, он лукавил или не обладал необходимой информацией. К тому времени в СССР возле крупных экономических центров уже стояли зенитные ракетные комплексы C-75, способные поражать цели на высотах свыше 20 тысяч метров.

…Оставив позади Ташкент, миновав Сырдарью, У-2 пролетел вдоль берега Аральского моря и повернул направо. Прошел над городами Троицк, Челябинск… Полет проходил, как говорится, без сучка без задоринки. Пройдя район Свердловска, У-2 должен был направиться к Белому морю и приземлиться на авиабазе Будё (Норвегия).

Можно ли было пресечь шпионский рейд до Урала? Истина заключалась в следующем: истребители МиГ-19 не доставали У-2, который шел на высоте приблизительно 21 тысячи метров со средней скоростью 750 км/час. Ракетные же дивизионы не стреляли по другой причине: маршрут разведполета до Урала в основном проходил вне зоны их огня.

Итак, самолет-нарушитель пересек государственную границу СССР в 5 часов 36 минут. Шел на высоте 18–21 тысячи метров со скоростью 720–780 км/час. Полет был пресечен в 8 часов 36 минут 2-м дивизионом 57-й зенитной ракетной бригады, боевой расчет возглавлял майор Михаил Воронов».

А вот как сам «Марк» позже писал в своих воспоминаниях о событиях, связанных с его обменом:

«6 мая 1960 года утром, как обычно, заключенных вывели группами в душевую рядом с камерами, и мы вымылись. Возвратившись в камеру, я занялся своими математическими развлечениями.

Вдруг — через маленькое окошечко кто-то просунул свернутую в трубку газету. Быстро разворачиваю и читаю заголовок, напечатанный огромными буквами: над Свердловском, в СССР, сбит самолет У-2. Ниже, помельче, было напечатано: «Гарри Пауэрс, пилот, схвачен русскими. Ему грозит суд как шпиону».

Вот это была новость!

Моя реакция была вполне понятной. Мои надежды на скорое освобождение из тюрьмы — надежды, которые не покидали меня все время, — теперь обрели под собой реальную почву.

…Прошел суд над Пауэрсом, и в США газетчики проливали крокодиловы слезы насчет «бесправия», «отсутствия объективности советского суда», «беспринципности защитника, назначенного судом» и тому подобного.

Писали, что Пауэрс не шпион, а лишь солдат, исполняющий приказ, и какое может быть сравнение с матерым разведчиком вроде полковника Абеля, забывая, что Пауэрс не раз пролетал над территорией СССР, проходил специальную подготовку и знал, на что он идет.

…Кончился 1960 год, наступил новый, а жизнь в тюрьме шла своим чередом. Шла моя переписка с семьей и семьи с адвокатом Донованом.

В Вашингтоне тем временем шли споры — пойти на обмен или нет. Одни — по всей вероятности, сотрудники Федерального бюро расследований — надеялись на то, что мне наконец надоест сидеть в тюрьме и я расскажу им о своей деятельности в США, и противились обмену, а другие — видимо, Центральное разведывательное управление — хотели заполучить своего летчика обратно, чтобы узнать, что именно произошло 1 мая 1960 года недалеко от Свердловска.

Время шло, наступил декабрь 1961 года. Неожиданно меня вызвал начальник тюрьмы. День был обычным в том смысле, что по этим дням недели он принимал заключенных по их личным делам. Однако я к нему ни с какими просьбами не обращался.

Я сидел в приемной и ждал очереди. Наконец я вошел, и начальник вежливо предложил мне сесть. Он протянул мне конверт, в верхнем правом углу которого было написано: «Вскрыть в присутствии Абеля Р.И.». Я возвратил ему конверт, он его вскрыл и вынул второй; посмотрев на него, он передал его мне. На втором было написано: «После прочтения уничтожить». Я снова вернул конверт, и начальник вскрыл его. Он вынул сложенный лист бумаги, взглянул на него и передал мне.

Письмо было от адвоката Донована. Он писал, что собирается поехать в Восточный Берлин в качестве неофициального представителя правительства США для ведения переговоров об обмене и просил меня написать письмо жене, объясняющее цель его поездки, с просьбой обеспечить ему соответствующий прием со стороны представителей советского посольства.

Я сказал начальнику, что напишу соответствующее письмо, и мы договорились, что в обеденный перерыв я ему передам свое послание. Это письмо было доставлено жене в рекордно короткое время — два-три дня против обычных тридцати дней. Вскоре я получил ответ, что жена предпримет нужные меры.

Машина закрутилась!

…Из Берлинской тюрьмы, куда я был доставлен накануне, меня вывели под конвоем двух гигантов. В машине со мной сидели мои «телохранители» и еще один человек из числа прилетевших вместе со мной из США.

Вначале ехали по городу, затем за городом.

Приехавший со мной из США чиновник повторил вопрос, который он задавал мне раньше в самолете:

— Вы не опасаетесь, полковник, что вас сошлют в Сибирь?

Я рассмеялся.

— Зачем? — ответил я. — Моя совесть чиста. Мне нечего бояться.