Новая царица гарема - Георг Борн

IV. Глас пустыни

Там, где на протяжении дороги, ведущей из Каира в Суэц, извивается караванный путь в Акабу по пустыне Эль-Тей, где Синай в конце пустыни гордо подымает свою священную вершину, а Красное море с обеих сторон гонит свои волны до Суэца и Акабы, по одинокой пустыне шел человек, один, без всякого провожатого. Это редко, чтобы один человек блуждал по песчаному морю. Никто не рискует один идти навстречу опасностям пустыни, и к тому же без лошади или верблюда. Путешественники всегда соединяются в караваны. Человек же тот в оборванном кафтане отважился на чрезвычайное. Спокойно, мерным шагом, сгорбившись, шел он по песку пустыни, между тем как после жаркого дня наступил уже вечер.

Одинокий путешественник опирался на пилигримский посох. Зеленая арабская головная повязка, концы которой развевались по обе стороны, прикрывая необычайно бледное лицо, обвивала его голову, а под ней в ярких огненных лучах вечерней зари сверкала узкая золотая маска. Рваный желтовато-серый плащ походил на полинялую орденскую мантию. На ногах одинокого путешественника были кожаные сандалии, которые укреплялись широкими ремнями выше лодыжки. Седая длинная борода спускалась на грудь, но почти ничто не выдавало глубокой старости этого человека; походка его была тверда и уверенна, фигура отнюдь не старческая и весь его вид среди пустыни был полон таинственности. Кругом, насколько мог объять глаз, не было видно ни одного живого существа. Далеко вокруг, до самого горизонта, ничего, кроме песка, облитого красноватым светом вечерней зари. Ни одной тропинки не было видно, ничто не указывало на место отдыха, ничто не показывало направления. Как море, эта необозримая водная пустыня, через которую направляет мореход свой корабль, окружало песчаное море путника в оборванном плаще. Но все же был след, обозначавший большую, ведущую через пустыню дорогу: большие караваны из Мекки оставили следы на пути. Тут лежали полусгнившие остатки овцы, там сандалия, в другом месте – оборванный мех для воды, посох, остатки головной повязки и тому подобные вещи, обозначая место, где караван отдыхал и откуда уже продолжал свой дальнейший путь.

Ни деревца, ни кустарника, ни былинки, насколько может объять глаз, ничего, кроме страшной пустыни смерти. Ни пения птицы, ни жужжания жука, ни плеска воды – всюду могильная тишина. Пагубна эта тишина, мучительна, страшна эта пустыня, и смертельный страх овладевает всяким, кто в первый раз отважится пуститься в это песчаное море. Но путник в оборванном кафтане не чувствовал, по-видимому, ни страха, ни ужаса. Он, казалось, привык к опасностям пустыни.

Когда же вечерняя заря мало-помалу погасла и горизонт оделся сначала в пурпурно-красный, затем в фиолетовый цвет, когда в туманной дали песок пустыни, казалось, слился с небом и наступил час молитвы, тогда одинокий путник опустился на колени и, обернувшись лицом к Мекке, тихо произнес молитву. Едва на далеком западе зашло солнце, как на востоке уже взошла луна и тихо поднялась на небе, проливая свой серебристый свет на необозримую пустыню.

Человек в лохмотьях встал. Теперь, при бледном лунном свете, со своей длинной тенью выглядел он еще призрачнее в уединенной, безлюдной пустыне. Только что хотел он продолжать свой путь, как заметил перед собой вдали полузакрытое туманом, но все-таки очень заметное явление пустыни, ту фата-моргану, которая зовется Караваном духов. Точно так же, как это бывает вблизи некоторых берегов, кажется, будто в этом песчаном море или над ним несется длинный-предлинный ряд молчаливо двигающихся фигур, навьюченных верблюдов, с трудом передвигающих ноги лошадей, одним словом, целый караван. Путешественникам пустыни хорошо знакомо это странное явление, которое вследствие миража совершенно естественным путем переносит и приближает к удивленным глазам созерцателя нечто такое, что удалено на несколько миль, и, несмотря на это, при виде такого Каравана духов каждого невольно охватывает тайный ужас.

Одинокий путник, глядя на призрачное шествие, узнал в нем караван богомольцев, который правитель Египта, подобно султану, обязан ежегодно отправлять в Мекку. Он также посылает постоянно два драгоценные ковра в Мекку и Медину, один из них, называемый Кисвей-эль-Торбей, зеленого цвета и украшен изречениями из Корана. Он предназначен лежать на гробе пророка в Медине. Другой, из черного штофа с зеленой бахромой, называемый Кисвей-эль-Неббен, предназначен украшать кровлю Каабы в Мекке. Верблюд в роскошной сбруе везет эти дары в дорогой палатке на спине. Кавасы окружают верблюда, и отряд кавалерии сопровождает караван через пустыню для защиты его от хищнических набегов арабов.

Перед глазами одинокого путника прошел этот караван с его богомольцами и всадниками, с его чиновниками и дервишами и с необходимой принадлежностью каждого каравана – безумными богомольцами, которые на Востоке, как состоящие под особым божьим покровительством, причисляются к святым. Они составляют постоянно самостоятельную часть каравана и отправляются почти каждый год в Мекку. Между ними можно увидеть таких, все тело которых, смуглое и худое, блестит от жира, которым они мажутся каждый день, между тем как с головы свисают длинные заплетенные или всклокоченные волосы; другие же гладко бреют голову и обвешиваются старыми горшками, сковородами и котлами; третьи, почти совсем обнаженные, носят на теле вериги или железные кольца на шее; четвертые увешиваются пестрыми лохмотьями и трубят в рога антилоп.

При виде этого длинного каравана человек в рваном кафтане остановился и, сложив руки на груди, ждал до тех пор, пока воздушная картина снова не обратилась в ничто, из чего она и возникла. Затем он продолжил свой путь и свернул в сторону с караванной дороги.

Тут вдали на горизонте выплыла едва видимая черная точка. К этой-то точке и направился одинокий путник. Точка все росла по мере того, как он к ней приближался. Скоро показалась темная, громадных размеров пирамида. Из песка пустыни, из бесконечной гладкой равнины выдавалось это мощное, воздвигнутое из больших плит здание, которое стоит здесь целые тысячелетия как огромный знак давно минувшего времени, как исторический памятник старины, который никакая сила не в состоянии была разрушить, который устоял против разрушительного действия времени. Это была одна из тех, в Египте еще чаще здешнего встречающихся пирамид, которые служат надгробными памятниками правителям, жившим тысячелетия назад, и здесь в пустыне она возвышалась, производя удивительное впечатление своим видом. Огромное здание среди песков пустыни заключало в себе нечто строгое, нечто мощное, и его величественность внушала уважение. Освещенное луной, оно выглядело еще таинственнее. Как немой исполинский сторож, как сверхчеловеческое произведение и все же воздвигнутое человеческими руками, как необыкновенный колосс, внутри которого, глубоко скрытая в каменной массе, заключена мумия того царя, в царствование и по приказанию которого было воздвигнуто это исполинское сооружение, так представлялось оно в своей величественной прочности, в своем мощном объеме глазам одинокого путника, который в сравнении с ним казался карликом.