Троцкий - Дмитрий Антонович Волкогонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй удар подряд Троцкий получил, когда Центр не согласился с его планом, в соответствии с которым главный удар по Деникину должен был наноситься через Донбасс. В ЦК замысел не поддержали, хотя спустя некоторое время вернулись к этой идее. (А в годы триумфаторства Сталина разработку этого плана Ворошилов приписал генсеку.) Тогда вторично униженный Троцкий, будучи очень честолюбивым, подал в отставку с поста Председателя Реввоенсовета и наркомвоена. Пожалуй, тот момент в военной карьере Троцкого был самым тяжелым: отмена его приказов, директив, несогласие с его стратегическими замыслами. Но Ленин видел в этом только сложную диалектику войны, и ничто иное. Именно по настоянию вождя в июле 1919 года было принято постановление:
«Оргбюро и Политбюро ЦК… рассмотрев заявление т. Троцкого и всесторонне обсудив это заявление, пришли к единогласному выводу, что принять отставки Троцкого и удовлетворить его ходатайство они абсолютно не в состоянии… Твердо убежденные, что отставка т. Троцкого в настоящий момент абсолютно невозможна, была бы величайшим вредом для Республики, Орг и Политбюро настоятельно предлагают тов. Троцкому не возбуждать более этого вопроса и исполнять далее свои функции максимально…
Ленин, Каменев, Крестинский, Калинин, Серебряков, Сталин, Стасова»{524}.
Троцкий подчинился, но пережил мучительно трудные дни; он почувствовал, что не только Ворошилов, Гусев, Смилга, С. Каменев не согласны с ним, но и что Предсовнаркома отвернулся от него… Это было особенно невыносимо. И Ленин, будучи неплохим психологом, тут же уловил внутренний кризис в состоянии Троцкого и поддержал его.
Итак, Л. Д. Троцкий остался во главе военного ведомства.
Впереди было еще немало боев на фронтах Гражданской войны.
Еще не были разгромлены армии Колчака, Деникина, Юденича, Врангеля, Пилсудского, которые мертвой хваткой вцепились в горло молодой Советской Республики, державшейся на пределе человеческих сил. Выстоять помогли беспредельная самоотверженность большевиков, жестокая диктатура, заставившая крестьян воевать на стороне советской власти, высокая сознательность рабочих и огромная вера в то, что после долгих, долгих лет империалистической и гражданской войны, после голода, мучений, крови наступит наконец долгожданный мир и хоть какое-то благополучие. Веру в светлое будущее поддерживали такие комиссары, как Троцкий. После разгрома Польши, который казался неминуемым, желанное было рядом. Свой приказ войскам Западного фронта Троцкий озаглавил необычно:
«Герои, на Варшаву!
Герои! Вы нанесли атаковавшей нас белой Польше сокрушающий удар… Сейчас, как и в первый день войны, мы хотим мира. Но именно для этого нам необходимо отучить правительство польских банкротов играть с нами в прятки. Красные войска, вперед! Герои, на Варшаву!»{525} Предреввоенсовета был уверен в полном успехе войны с Польшей, не предполагая, сколь разочаровывающим для Москвы будет ее конец. В своей шифровке на Западный и Юго-Западный фронты он сообщал Сталину и Смилге, а также Раковскому, Склянскому, главкому, ЦК: «…необходимо усилить натиск для скорейшего разгрома белогвардейской Польши и оказания польским рабочим и крестьянам содействия в деле создания советской Польши…»{526}. Троцкий верил, что Гражданская война – лишь этап к мировой революции: «Число наших противников неисчерпаемо, и что это будет продолжаться до тех пор, пока мы не перебросим нашу революцию и в другие страны, пока и там власть не будет в руках рабочего класса»{527}. Война катилась к концу. Троцкий еще не знал, что с ее окончанием начнет тускнеть и его звезда, столь стремительно поднявшаяся после Октября 1917 года. Через пять-шесть лет одного из главных героев Гражданской войны официальная историография жирной черной чертой вычеркнет из своих списков…
По решению Политбюро в 1928–1930 годах был подготовлен и выпущен трехтомник «Гражданская война 1918–1921 годов». В предисловии к первому тому, написанному А. С. Бубновым, автор на протяжении почти 40 страниц умудряется ни разу не упомянуть имя Троцкого (а он еще не был выслан и находился в Алма-Ате). Называя фамилии Кржижановского, Крицмана, Новицкого, Рыкова, Шварца, других функционеров, Бубнов не счел необходимым (а может быть, возможным) хотя бы просто сказать, кто руководил Наркоматом военных и морских дел, кто был Председателем Революционного Военного Совета Республики!
События развивались быстро. Уже в третьем томе, в 1930 году, появились имена, которых совсем не было в первой книге. После подчеркивания исключительной роли В. И. Ленина в Гражданской войне идет знаменательная фраза. Судите сами: «В деле установления важнейших стратегических направлений (т. е. общего стратегического руководства) громадная роль принадлежит и ряду представителей старой большевистской гвардии, и прежде всего т. Сталину»{528}. Представителей «старой большевистской гвардии», конечно, не упоминают, а Троцкого тем более. Начался долгий, мрачный период цезаризма, сопровождавшийся циничным перекраиванием и переписыванием истории. Троцкий окончательно подпал под действие древнеримского «Закона об осуждении памяти». Из героя Гражданской войны он превратился в ее антигероя.
Глава 4
«Гипноз революции»
Русская революция стояла под знаком рока…
Н. Бердяев
Менее чем за четыре месяца до своей смерти Троцкий напишет открытое письмо советским рабочим «Вас обманывают!», в котором будут слова: «Цель Четвертого Интернационала – распространить Октябрьскую революцию на весь мир…» Находясь на чужбине, будучи загнанным в каменную ловушку своего последнего прибежища, в любую минуту ожидая нового сталинского покушения, Троцкий заканчивает свое письмо призывом, ставшим высшим смыслом его жизни: «Да здравствует мировая социалистическая революция!»{529}. История знает немного примеров столь фанатичной веры в идею, которая при всей своей относительной исторической реальности оказалась полностью эфемерной. Но этого Троцкий никогда не узнает. Он умрет с верой в революционную идею, с глубокой убежденностью в торжестве коммунистических идеалов…
Выступая в мае 1924 года с докладом о международном положении СССР на V Всесоюзном съезде профсоюза строительных рабочих, встреченный на трибуне долгими и бурными аплодисментами, Троцкий вновь высказал надежду на быстрый приход мировой революции. Он поднял к близоруким глазам бумажку, которую ему только что подали из-за кулис:
– Мы имеем сейчас сведения, что Германская компартия получила, кажется, 3 600 000 голосов… В Германии пока некоммунистическое правительство. Но рабочая власть придет!!!{530}
Новый взрыв аплодисментов поглотил последние слова человека, который всю жизнь находился под гипнозом неугасимой веры в очищающую силу революции, ее непременного, почти фатального торжества. Тогда, в мае 1924 года, он и не предполагал, что кроваво-красные угли, отлетевшие от российского октябрьского костра 1917 года, не смогут зажечь мировой революционный пожар. Троцкий был человеком, которого буквально преображала перспектива слома старого мира. Окаменелость социального бытия, увековечивающего «нормальность» существования двух полюсов: богатства и нищеты, истины и лжи, тирании и рабства, казалась ему нетерпимой. Думаю, в душе он был согласен с афоризмом Д. Мережковского: «Всякая государственность – застывшая революция; всякая революция – расплавленная государственность»{531}. Весь смысл своего существования, своей борьбы, утверждение своего «я» Троцкий видел в конечном счете в поддержании такой революционной температуры, при которой плавилась бы эксплуататорская государственность. И плавилась непрерывно… Такие люди нам кажутся сегодня полной аномалией. Но без них нам невозможно представить историю XX века.
Перманентная революция
Каждый человек «приговорен» к своей судьбе. Троцкий «приговорен» к тому, чтобы его имя всегда стояло рядом со словами, для непосвященного загадочными: «перманентная революция».
Незадолго до своей депортации из СССР Троцкий, работая над рукописью «Перманентная революция и линия Ленина», написал: «Как только освобожусь от более важных и неотложных дел, я закончу свою работу о перманентной революции и разошлю товарищам. Французы говорят: «раз бутылка откупорена, надо выпить вино до дна»{532}. Да, свое трагическое и горькое вино Троцкий выпьет до дна, но честь откупорить теоретическую бутылку перманентной революции принадлежит не ему, а А. Л. Парвусу.
Об этой сложной, противоречивой и во многом необычной личности в русской и советской литературе, кажется, никто подробно не говорил, кроме Солженицына. Российский, а затем германский социал-демократ, родившийся в Одессе в 1869 году, эмигрировавший в Западную Европу, он был заметным публицистом и теоретиком.
