Герцоги налево, князья направо - Киран Крамер

Тетя Шарлотта, прижав ладонь к груди, бросилась к племяннице со словами:

— Я должна взять картину, — спокойно ответила Поппи и двинулась к лестнице.

— Нет! — выдохнула тетя Шарлотта.

— Все в порядке, тетя. Это моя картина, и я могу…

— Я не об этом, моя дорогая. Огромный гусь преследует князя Сергея неистово, как одурманенный! Просто великолепное зрелище!

И тетя Шарлотта оставила Поппи.

Николас поистине перестарался, злодей этакий. Но Поппи было не до развлечений, глядя на проделки гусака леди Колдуэлл. Она почти что добралась до лестницы, от верхней площадки которой отходил коридор с альковом, а в алькове и висела картина. Ей бы только пробиться через мешанину из людей, гусей и собак, а там уж… Ох, скорее бы домой!

Краем глаза Поппи заметила, как Николас, не обращая внимания на слуг с подносами, тоже пробивается к лестнице.

Поппи ускорила шаг.

Сейчас или никогда, сказала она себе, добравшись до нижней ступеньки, и бегом поднялась вверх по лестнице. Осторожно пошла по коридору. Никого не было видно. Слуги покинули свои посты и старались восстановить порядок в бальном зале.

Как и говорил граф Ливен за чаем, картина помещалась в алькове под окном, на особой подставке, и была задрапирована полотнищем красного шелка.

Она должна нести картину вниз по лестнице для слуг к черному ходу.

Поппи никогда еще так не волновалась, не испытывала такого возбуждения, как в ту минуту, когда взялась обеими руками за раму и приподняла картину. Господи, какая она тяжелая! Куда тяжелее, чем ей думалось. А проклятая драпировка сползла вниз и запуталась у Поппи в ногах.

— Стой на месте, — произнес глухой, строгий голосу нее за спиной.

Но это ее ничуть не испугало. Да и с чего, собственно? Ведь то был всего лишь Николас.

Поппи бросила на него быстрый взгляд.

— Нет, — произнесла она твердо и настойчиво. — У меня мало времени, а ты бы лучше сходил и посмотрел на документ. Тебя не беспокоит, что Грап твой родной дядя?

Его, негодника, это явно не волновало, по крайней мере в настоящий момент. Достаточно резким движением он высвободил картину из рук Поппи и спросил:

— Как ты считаешь, чем ты сейчас занимаешься?

Она попробовала отобрать у него картину, но Николас был намного сильнее Поппи, так что у нее ничего из этой затеи не вышло.

— Я краду картину, — сообщила она громким шепотом и снова потянулась за картиной, но Николас поднял ее выше своей головы.

— Ты не можешь ее украсть.

— Более чем уверена, что могу. Она принадлежит мне.

— Это я ее краду, — заявил Николас и направился к лестнице. — Для тебя, дерзкая ты девчонка, а не для секретных служб, так что, пожалуйста, уйди с дороги!

— Нет, ох нет! — вскрикнула она и сделала еще одну отчаянную попытку дотянуться до картины и таки уцепилась за уголок рамы. — Ой, погоди, что ты сказал?

— Я прощаюсь с секретными службами. И краду картину для тебя.

— Это правда?

— Да. И в настоящий момент я и крысиного хвоста не поставлю на то, что Грап — мой дядя, но ты поступила умно, сделав попытку сразить меня этим. Ты все, что имеет для меня смысл и значение, ты, неугомонная Старая Дева, только ты.

— Правда? — только и нашла что сказать Поппи, Которой показалось, что весь мир вокруг озарился ясным светом.

До них вдруг донеслись звуки какого-то движения на лестнице.

— Быстрей! — скомандовал Николас. — Спрячемся за шторами.

Он снова пристроил картину на подставку. Поппи набросила на портрет красное шелковое покрывало, и они оба скрылись за шторами.

Поппи прижалась всем телом к Николасу и закрыла глаза — не потому, что ей стало страшно, а потому, что ей было так чудесно снова оказаться радом, вдыхать его мужской запах, опираться на его твердую грудь.

— Как ты считаешь, что мы должны сделать? — ноющим голосом задал вопрос, видимо, кто-то из слуг, громко топая башмаками по ступенькам.

— Не знаю, — отозвался другой голос. — Это прямо какой-то конец света. Вынесем картину отсюда и бросим куда-нибудь.

— Да, а проклятый гусь возьмет да и начнет ее клевать.

Поппи запрокинула голову и посмотрела Николасу в глаза, исполненные веселья. Она зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться вслух.

И тут взгляд его загадочных серых глаз, которые Поппи обожала, смягчился.

— Я люблю тебя, — тихо-тихо проговорил он.

Слуги тем временем ходили туда-сюда по коридору, обсуждая сложную проблему: как быть с портретом? То ли нести его в бальный зал прямо сейчас, то ли подождать и прийти за ним еще раз, когда все успокоится.

Поппи надеялась, что лакеи предпочтут второй вариант, и тогда они с Николасом заберут картину сами и благополучно удалятся. Догадается ли Николас, на что она рассчитывает?

Он наклонился и поцеловал ее. Быстрым поцелуем, который тем не менее сказал о многом. Николас понял ее. Он вообще понимал ее лучше, нежели кто бы то ни было. И когда Поппи ответила на его поцелуй, то дала этим понять, что и она понимает его лучше всех.

И они предназначены друг для друга.

— И я люблю тебя, — тоже очень тихо сказала Поппи.

Николас привлек ее к себе и надолго прижался губами к ее макушке.

Покой осенил ее душу, и сердце у Поппи забилось ровно.

Лакеи наконец решили оставить картину в алькове и вернуться в хаос бального зала.

Едва смолк звук шагов, Николас сжал локоть Поппи.

— Теперь давай поспешим, — прошептал он.

— Ты прав, надо поспешить, — отозвалась Поппи тоже шепотом.

Итак, им придется украсть картину вместе. Ни один из них не сказал об этом вслух, но те минуты, которые они провели вдвоем в укрытии, несомненно скрепили тот союз, который едва не был разрушен Николасом.

Он сознавал, что сейчас не время для выражения нежных чувств. Но любовь была с ними, большая, горячая и как бы родившаяся заново.

Но в эти минуты Николас не думал о любви. Не думал о поразительной новости о Грапе. И о том, что теперь ему предстоит именовать себя лордом Максвеллом. Кстати, последнее его ничуть не беспокоило.

Поппи уже подошла к лестнице для прислуги.

— Иди сюда, — негромко позвала она Николаса.

Они уже спустились на пять ступенек, когда услышали громкие голоса внизу: две служанки, будучи в состоянии полной истерики, требовали от кого-то, чтобы им немедленно выдали веники, и явно намеревались подняться по лестнице.

Справедливость их с Поппи миссии прибавила Николасу решимости, и он сказал:

— Мы просто вынесем картину через парадную дверь.

Поппи широко раскрыла глаза, в изумлении.

— Неужели у нас нет иного выхода?