Осада - Джейк Хайт

— Держитесь! — закричал Лонго. — Не отступайте! Если нас вытеснят из пролома, мы пропали!

Двое сзади подняли щиты, уперлись Лонго в спину, налегли. Повсюду христиане напряглись, принажали. Стальные панцири надежно защищали их от давки, турок же в их легких кожаных доспехах и в кольчугах удавливало в толпе до смерти. Первые ряды янычар, обессилев, перестали рваться вперед, и две враждебные толпы замерли, не в силах сдвинуться ни на дюйм. Все новые и новые орды теснились позади, но строй христиан было не стронуть с места.

— Толкайте, толкайте! — кричал Лонго. — Мы держимся, мы побеждаем!

Затем от задних рядов прилетел вопль: «Ворота открываются! Это подмога! Подкрепление прибыло!» Вскоре все христианское войско разразилось криками радости. Но внезапно они оборвались.

Стоявшие позади воины прекратили налегать, и Лонго обернулся посмотреть, в чем дело. Он только вымолвил в растерянности:

— Матерь Божья!

Не подкрепление пришло — в ворота набежали турки и атаковали с тыла. Под ударами с двух сторон строй христиан быстро рассыпался. Вскоре Лонго оказался в маленькой группке — император, Тристо, Далмат и шестеро гвардейцев. Все выстроились кругом, защищая императора. Турки так и напирали — всем хотелось славы, все стремились поразить главу христиан.

Слева от Лонго сражался Далмат, справа — Тристо. Тот бросил топор и пластал огромным четырехфутовым мечом. Увесистый клинок рассекал железо и кожу, сносил головы и разрубал клинки на едином взмахе. Далмат бился двумя короткими кривыми мечами, молниеносно отбивая, разя, отбивая снова. Лонго рубился своим длинным, чуть изогнутым азиатским клинком и орудовал маленьким щитом, ударяя смертоносно и точно.

Рядом с Далматом осел наземь гвардеец, проткнутый копьем. Оставшиеся теснее сомкнулись вокруг императора.

— Долго мы так не протянем! — выкрикнул Тристо. — Нужно что-то делать!

— Пробиваться к воротам! — отвечал император. — Если отобьем их, то сумеем удержать внутреннюю стену!

— К воротам! К воротам! — заорал Лонго, и его крик подхватили остальные.

Повсюду вокруг уцелевшие христиане пробивались, куда было сказано. Но турки быстро сообразили, что происходит. Когда христиане приблизились к воротам, янычары сплотились и дружно атаковали, ведомые гигантским воином с огромным ятаганом в руках. За миг до того, как турки обрушились на разрозненные группки христиан, Лонго узнал в их предводителе Улу.

Натиск расшвырял пробивавшихся, и Лонго остался в одиночестве, яростно сражаясь за свою жизнь. Он уклонился от меча, отразил удар копьем, увернулся от клинков пары турок, полоснув обоих по животам. Янычар набросился с воплем:

— Аллах, Аллах!

Лонго нырнул под удар, врезался плечом под дых, перекинул врага через себя. Ткнул мечом, добивая, повернулся разделаться со следующим — и в груди вспыхнула боль. Лонго зашатался, отступил на шаг и посмотрел вниз: из-под правой ключицы торчало оперение арбалетной стрелы. Кровь заструилась из раны, окрашивая доспехи алым.

Выстреливший из арбалета янычар обнажил меч, желая прикончить подранка. Ударил, целясь в живот. Лонго сумел отбить удар, однако, когда клинки столкнулись, ужасная боль пронзила грудь. Генуэзец отшатнулся, упал на колени. Янычар замахнулся, чтобы довершить дело, но выронил оружие и рухнул наземь, рассеченный без малого пополам огромным мечом Тристо. Великан переступил через мертвое тело и склонился над командиром.

— Давайте уходить отсюда.

— Сзади, — прошептал тот, указывая на Улу, решительно направлявшегося к ним. Тристо выпрямился и повернулся к врагу.

— Не беспокойтесь. Я управлюсь с этим громилой.

Подошедший Улу отпихнул янычара, намеревавшегося броситься на Тристо, и прорычал:

— Этот — мой!

Оба гиганта замерли, оценивая друг друга. Тристо был на добрых три дюйма выше, шире в плечах, но тяжел, кряжист, с жирком. Предводитель же янычар являл собой сплошные мускулы, без капли жира. Улу держал длинный ятаган одной рукой, Тристо свой четырехфутовый меч — двумя.

Улу напал первым, с удивительной ловкостью и быстротой, ударил, целясь в живот. Тристо отбил удар, развернулся, секанул, метя в голову. Улу отпрыгнул, и генуэзец ударил снова, нацеливаясь в грудь. На сей раз Улу подставил ятаган, клинки соприкоснулись, и воины налегли, щеря зубы от натуги.

— Сильный ты, сукин сын! — проскрежетал Тристо. — Но чем больше урод, тем легче мне сделать вот это!

С этими словами он ударил головой янычару в лицо и одновременно — коленом в пах. Улу шатнулся назад, открывшись, Тристо же пырнул его в грудь. На мгновение Лонго показалось: попал, — но ятаган Улу взвился, в последнюю секунду отбив удар. И все-таки лезвие пробороздило бок янычара, тут же взмокший от крови. Но рана, казалось, лишь добавила тому сил и ярости. С ревом Улу принялся рубить, и Тристо отступил под градом тяжких ударов. Однако пробить его защиту янычар не сумел и, увлекшись, ошибся. Слишком далеко подался вперед, споткнулся о мертвое тело, и Тристо тут же ударил, целясь в шею. Но Улу на самом деле лишь притворился, будто споткнулся. Удара он ждал, уклонился, отбил меч Тристо в сторону и, развернув свой клинок, поразил генуэзца в голову. Он попал в участок над ухом, раскроив череп, — Тристо умер, даже не успев понять, что произошло.

Страшный, полный животной ярости крик вырвался из груди Лонго. Сердце бешено застучало, гнев заглушил боль в груди. Лонго встал, отшвырнул щит, взялся за меч обеими руками. Бросился на врага. Но тот ждал и в последнее мгновение, уклонившись, ударил в ответ, целясь в голову. Лонго увернулся, ткнул в живот, но Улу отразил удар, и, когда клинки встретились, грудь Лонго пронзила дикая боль. Он едва не выронил меч и отступил, шатаясь. Улу немедля воспользовался слабостью, рубанув со всего маху. Лонго увернулся снова, ударил ногой прямо в живот, но тот был подобен каменной стене, так что Улу не шелохнулся. Зато генуэзец едва уклонился от безжалостного ятагана.

Оба замерли, тяжело дыша и глядя друг другу в глаза.

— Я уже однажды пощадил тебя, Лонго, — сказал янычар. — Теперь пощады не будет.

— Не жди ее и от меня, — прохрипел Лонго и, стиснув зубы, превозмогая боль в груди, атаковал, осыпав Улу градом быстрых ударов.

Тот отступал, но защищался уверенно и точно. Не раз Лонго думал, что сию вот секунду пробьет, наверное, однако в последние мгновения ятаган Улу отбивал удар. Лонго ослабил натиск, изнуренный, но снова вдруг увидел бездыханное тело Тристо, и ярость вернула силы. Он рубанул снизу, вынуждая Улу опустить ятаган, и, собрав все силы, развернул меч, ударил в голову, но янычар снова успел подставить свое оружие. Они уперлись клинок в клинок, Улу надавил, навис, приблизившись, и, ухватив свободной рукой торчавшую из груди Лонго стрелу, повернул ее. Лонго охнул от боли, все поплыло перед глазами, колени задрожали. Но он успел увернуться от удара, нацеленного в шею и наверняка бы перерубившего ее.

Теперь атаковал Улу, и Лонго уклонялся, увертывался, отступал, чтобы только не парировать, не принимать удар на клинок, и всякий раз при этом тело пронзала страшная, слепящая боль. Улу сделал очередной выпад, метя в живот, Лонго попятился и ощутил за лопатками стену. Все, дальше отходить было некуда. Улу рубанул с размаха, Лонго отбил, клинки скрестились. Янычар навалился, и генуэзец, крича от боли, старался удержаться, но Улу был намного сильней. Лонго вдавился спиной в изъязвленную стену, а вражеский клинок все приближался и находился уже в дюймах от лица.

— Прощай, старый друг, — сказал Улу.

— Не сейчас, — вдруг выдохнул Лонго.

Он выпустил меч, падая на колено, и, завопив от боли, выдрал стрелу из груди. Улу шатнулся вперед, утратив равновесие, и Лонго, пользуясь его растерянностью, приподнялся и вогнал наконечник стрелы в горло врага.

— Это тебе за Тристо.

Улу выронил ятаган, отшатнулся, схватившись за горло. Выдернул помеху — и хлынул фонтан крови. Турок удивленно посмотрел на стрелу и рухнул ничком, бездыханный.

Лонго подобрал свой меч, сделал несколько шагов и повалился рядом с Улу. Он посмотрел на дыру в доспехах, откуда с каждым ударом сердца выталкивалась живая кровь. Разжал руку, выпустив меч и ожидая смерти. Но к его удивлению, никто из янычар не напал. Напротив, они отступили, взирая на Лонго с удивлением и страхом. Кто-то выкрикнул в ужасе:

— Улу погиб!

Известие о гибели командира побежало, как огонь по сухим листьям, и натиск янычар ослаб. Началось беспорядочное отступление. Оставшиеся пребывали в растерянности, не зная, что делать дальше. Невдалеке от Лонго император собрал воинов и начал теснить врага.

— Лонго! — послышался знакомый голос, и генуэзец увидел бегущего Уильяма.

— Где София? — выдохнул генуэзец, морщась от боли.