Красная площадь - Мартин Смит

У него подогнулись ноги, и они медленно опустились на колени. Потом он, не выпуская ее, упал на спину…

Ирина через голову сняла кофточку, обнаружив округлые груди с темными твердыми сосками. Он почувствовал, что снова набирает мужскую силу.

Аркадий взял широко открытым ртом ее грудь. Она наклонила к нему лицо, и он почувствовал солоноватый вкус ее слез, падающих теплыми каплями. Слезы прощения. Ирина отпускала грехи ему и себе…

Они лежали на полу ванной, словно в постели. Она положила голову ему на грудь, нежно гладя рукой его истерзанное тело. И что с того, что они были испачканы кровью? Разве это имело какое-нибудь значение? Интересно, как бы выглядели Орфей и Эвридика, если бы они невредимыми выбрались из преисподней?

Даже в полумраке Ирина выглядела измученной.

— По-моему, ты ошибаешься. Макс не убийца. Он хитер и умен. Как только в России начались реформы, он сказал, что это не реформа, а крах. Его огорчало, что наши с ним отношения не сложились так, как он надеялся. Он хотел вернуться героем.

— Перебежав еще раз?

— Заработав денег. Он говорил, что он больше нужен москвичам, чем они ему.

— Должно быть, он прав.

«Если бы не так, Макс ни за что не вернулся бы в Германию», — подумал Аркадий.

— Он хочет доказать, что он умнее и хитрее тебя.

— Так оно и есть.

— Нет, нет, ты несравненно лучше и умнее. Я говорила, что никогда в жизни не подпущу тебя к себе, и видишь, что из этого вышло.

— Ты считаешь, что мы с Максом можем уладить наше недоразумение?

— Он помог тебе попасть в Мюнхен, помог добраться до Берлина. Поможет опять, если я попрошу. Потерпи.

Они в темноте сидели на полу у окна комнаты. «Типичные беженцы», — промелькнуло у Аркадия. Он — в брюках, Ирина — в его рубашке. Подсохший порез на спине был похож на застежку «молния».

Куда им податься? Полиция ищет убийцу Махмуда и Али. Допустим, она действует на манер милиции. Тогда немцы передадут по радио и телевидению его приметы, возьмут под наблюдение аэропорт и вокзалы, предупредят больницы и аптеки. Тем временем Борины люди и чеченцы будут обшаривать улицы. Конечно, чеченцы будут также охотиться и за Борей.

После полуночи движение было незначительным. До того как увидеть автомашины на улице, Аркадий определял их по звуку: астматический хрип «Траби», ритмичное тиканье дизелей «Мерседеса»… Белый «Мерседес» проехал со скоростью лодки, распустившей сети.

— Хочешь помочь?

— Конечно.

— Оденься и поднимись на свой этаж, — он протянул ей номер телефона Петера. — Скажи человеку, который ответит, где мы находимся, потом жди меня.

— А почему не пойти вместе? Можешь позвонить сам.

— Я буду у тебя через минуту. Жди звонка, пока не ответят. Иногда он не сразу снимает трубку.

Ирина не стала спорить. Она надела юбку и босиком вышла в прихожую. Короткий проблеск света показался ослепительным.

Между тем белый «Мерседес» проехал еще раз. Аркадий услышал странные звуки «Даймлера» и уж потом увидел, что он приближается с противоположной стороны. Максу и Боре приходилось не только охотиться за ним, но и оберегать друг друга от чеченцев. Наверх поднимется Макс, но Ирина права, ее он не тронет.

Две автомашины встретились напротив дома и покатили дальше, каждая своей дорогой.

Через несколько лет, когда закончится реконструкция, Фридрихштрассе будет функционировать, как всякая нормальная магистраль с ее магазинами, закусочными, экспресс-кафе. А пока у Аркадия было такое ощущение, будто он глядит на кладбище, каким стал бывший Восточный Берлин.

Обе машины появились снова с тех же сторон, что и раньше. Они, видно, кружили вокруг квартала. «Мерседес» встал на противоположной стороне улицы. «Даймлер» повернул в гараж дома.

В квартире без мебели не очень-то укроешься. Аркадий поставил саквояж прямо перед дверью, чтобы прежде всего к нему привлечь внимание вошедшего. Он лег на пол напротив двери — подальше от нее, чтобы быть как можно меньшей мишенью. Доски пола дали знать, что лифт заработал. Аркадий сомневался, чтобы Макс был один. Хрустальные бра в лифте светили ярко, и ему хотелось, чтобы зрачки у Макса и его приятелей, ослепленные светом, сузились до размеров булавочной головки. У пистолета имелась складная проволочная ложа, которую Аркадий развернул и приложил к плечу. Он до отказа перевел переключатель скорости огня и положил перед собой три остальные обоймы, как запасные карты. Черный прямоугольник двери был в окантовке света, проникающего из коридора. И по этой светящейся рамке было заметно, как дверь слабо вибрирует.

В прихожей остановился лифт. Он слышал, как раздвинулись двери, остановились, потом закрылись. Лифт пошел на шестой этаж.

В дверь постучали. В комнату проскользнула Ирина. Она отыскала глазами Аркадия.

— Так и знала, что ты не поднимешься наверх.

— Звонила?

— Ответил автомат. Я продиктовала, что ты просил.

— Ты разминулась с Максом, — сказал Аркадий. — как раз сейчас он едет наверх.

— Знаю. Я в это время спускалась по лестнице. Не старайся заставить меня уйти. Однажды я уже так сделала. Это было моей ошибкой.

Аркадий не спускал глаз с двери. «Макс на время будет сбит с толку, обнаружив, что Ирины нет», — подумал он. Правда, лифт стоял на шестом этаже уже целых десять минут, дольше, чем имело смысл, если только Макс не воспользовался лестницей. Но когда лифт заработал, то спустился прямо в гараж, а спустя несколько секунд Ирина сказала, что видит, как выезжает «Даймлер», а за ним следует «Мерседес».

— Я всегда пыталась представить, — кто с тобой, — говорила Ирина. — Почему-то мне представлялась очень молоденькая, маленькая брюнетка, яркая и страстная. Я думала о том, где вы сейчас гуляете, о чем говорите. Когда я хотела помучить себя, то весь день воображала себе пляж — одеяла, песок, солнцезащитные очки, плеск волн. Она крутит коротковолновый приемник, ищет лирическую музыку, случается, слышит и меня. Останавливается, потому как в конечном счете станция передает по-русски. Затем крутит дальше, и ты ее не останавливаешь, не говоришь ни слова. Тогда я придумывала месть. Она едет в Германию. Случайно мы оказываемся в одном купе. Дорога длинная, и мы разговариваем. Разумеется, я узнаю, кто она такая. Мы, как правило, оказываемся на обледеневшей платформе в Альпах. Она, конечно, милая женщина. Но я все равно толкаю ее с платформы. За то, что заняла мое место.

— Значит, ты убиваешь ее, а не меня?

— Я еще не сошла с ума.

С их этажа звуки были похожи на накаты волн. По потолку пробегали лучи фар.

Аркадий увидел, как примерно в квартале от их убежища на Фридрихштрассе остановилась машина. Он не мог разглядеть марку, но заметил, что из нее никто не вышел. Вторая машина остановилась примерно на том же расстоянии от них, но с другой стороны.

По мере того, как тянулось время, он рассказывал ей о Руди и Яаке, о Максе и Родионове, о Боре и Рите. Ему самому было интересно. Он вспомнил свою прогулку с Фельдманом, профессором-искусствоведом, его рассказ о революционной Москве. «Площади — наши палитры!» «Мы сами палитры, — усмехнулся Аркадий. — Скрытые возможности. Внутри Бори Губенко живет Борис Бенц. Внутри валютной проститутки, известной под именем Рита, владелица берлинской художественной галереи Маргарита Бенц».

Ирина сказала:

— Это еще вопрос, кем мы станем, если выберемся живыми. Русскими? Немцами? Американцами?

— Кем хочешь. Я буду как воск.

— Когда я думаю о тебе, такое сравнение не приходит на ум.

— Могу стать американцем. Свистеть и жевать резинку.

— Когда-то ты хотел жить, как индейцы.

— Теперь поздновато, но ковбоем можно.

— Веревку в руки и верхом?

— Перегонять скот. Или остаться здесь. Разъезжать по автобанам, карабкаться по Альпам.

— Стать немцем? Это легче.

— Действительно легче?

— Ты не сможешь стать американцем, если не бросишь курить.

— Это можно, — заверил Аркадий, закуривая очередную сигарету. Он выдохнул, разглядывая дым.

Вдруг он погасил об пол сигарету, приложил палец к губам и махнул рукой, чтобы она отошла в сторону. В одно мгновение он понял, что дым колышется из-за того, что из-под двери сквозит. Тянуло с лестничной клетки, хотя если бы он не лежал на полу, то не почувствовал бы сквозняка.

Он приложил ухо к полу. Выходит, он еще годился в индейцы. Услышал в прихожей скрип ботинок.

Ирина стояла у стены, не пытаясь спрятаться или сжаться.

Аркадий смотрел на свет, падающий из-под двери на саквояж. С одного конца светлая полоска постепенно сходила на нет.

Он вдавил живот в доски пола. Будь он более тощим, прополз бы под дверь. Посмотрел на Ирину. Ее взгляд — словно руки, оберегающие от падения со скалы.

Дверь распахнулась. Хлынул свет, и порог переступила знакомая массивная фигура.

— Петер, так можно нарваться на пулю, — сказал Аркадий.