Год колючей проволоки - Александр Афанасьев

— Раз так — за него отвечаешь.

— Есть.

— Проверь, как стреляет. Сегодня же.

— Есть.

— И потом… скажи Миронычу, пусть по танку с ним полазает. Если толковый пацанчик — лишним не будет…

— Так танков же лишних нет, тащ майор.

— Моя проблема.

— Так точно. Разрешите идти?

— Иди… с глаз моих долой…

Капитан вышел из кабинета, коротко бросил «за мной». Вышли из штабного здания, попетляли по траншеям, пока не дошли до курилки. Яма, посыпано песочком, в центре ведро — окурки бросать. Все культурно.

Капитан вытащил пачку «Петра», приглашающе протянул.

— Будешь?

— Нет.

— Не куришь, что ли? — изумился капитан.

— Нет, товарищ капитан. Не курю.

— И что… не пробовал?

— Ну… было пару раз.

Капитан спрятал пачку в карман, усмехнулся, тяжело хлопнул по плечу.

— Молодец. У меня в группе не курит никто. Кто жить хочет. Местные курево за километр чуют, даже если не куришь. Если куришь — и за два. Понял, куда попал?

Думать, как ответить, было некогда, поэтому Юрьев ответил просто:

— На войну…

Капитан коротко хохотнул.

— И в самом деле, на войну. Тут такие дела творятся… Короче, я капитан Белый Олег Станиславович, командир нештатной рейдовой группы особого назначения. Позывной — Заяц, кликуха — та же. Здесь у всех должны быть клички, настоящее имя и фамилию лучше вообще забыть, потом поймешь почему. Задачи группы — борьба с терроризмом, ликвидация особо опасных бандглаварей, борьба с басмачеством, перекрытие троп доставки наркотиков, уничтожение наркокараванов и наркокурьеров. Часть задач группы являются противозаконными, отдаваемые приказы нигде не фиксируются. В плен сдаваться нельзя — не только нам, но и вообще кому-либо. Последнего, кто сдался, — изнасиловали все вместе, потом посадили на кол. В качестве привилегий — жрачка от пуза, делай, что хочешь, никаких нарядов — только рейды и засады. Работа такая — день отдыхаем в расположении, день — в поле. Выслуга — год за два, боевые — по пятнадцать суток — но с гарантией закрывают, больше, увы, — только в штабе. Наркотики на базе запрещены, на первый раз посадят в зиндан, на второй раз — поганой метлой. В группе ты рядовым бойцом быть не можешь, потому как сержант — но у меня нет замка. Заместителя командира группы. Личный состав — сам видел. Либо ты их сожрешь — либо они тебя. Полкопосыльцев здесь нет — только полководцы, из офицеров в поле бывают все, даже батя. Если не устраивает — со следующим конвоем обратно в Ташкент отправлю. Поедешь нефтяников охранять или еще куда. На блоках, к примеру, стоять, как тот соловей-разбойник — на перекрестке дорог сидел, свистел и дань взимал. Ну?

Больше всего, чего бы сейчас хотелось Юрьеву, — хоть немного подумать, разложить свалившуюся на него груду кирпичей, каждый по своему месту.

— И думать долго нельзя, — сказал капитан, — в поле думать некогда. Или ты — или тебя. Решение принимается максимум на счет «три». Раз…

— Согласен, — сказал Юрьев, сам не зная почему.

— Ну и дурак, — вдруг сказал капитан, — сам не знаешь, на что согласился. Пошли.

Несмотря на не такое уж большое пространство, отведенное под базу, — на базе был отличный стрелковый полигон, такой, какого нет во многих учебных центрах. Это была яма длиной примерно сто пятьдесят метров, шириной двадцать пять и глубиной аж шесть — весь грунт вынули отсюда экскаватором и пустили на укрепление строений и на вал второй линии обороны. Рядом была вырыта еще одна яма той же ширины, глубины метра три и длины метра четыре. В эту яму вели ступеньки, выкопанные в грунте и утоптанные, в яме стояли столы для сборки-разборки и разряжения оружия и большой ржавый контейнер, закрытый на висячий замок. В самой яме были несколько огневых рубежей, отделенных друг от друга где рядами покрышек с землей внутри, а где — просто барьерами из земли, и были мишени. Самое главное — полигон был устроен так, чтобы в нем можно было стрелять на триста шестьдесят градусов из всего, в том числе из пулемета «ПК» без риска, что пуля полетит куда-то не туда — а как, шесть метров глубина! Управления мишенями не было, сами мишени были простые, бумажные. В конце полигона была имитация дома — стены и положенная сверху бетонная плита. Дверь была выбита.

— Из чего учили?

— Сотый у нас был, «АК семьдесят четыре».

— Подствольник?

— Нет.

— «ПК»?

— Стреляли, — со вздохом сказал Юрьев.

— Сколько?

— Сотку выпустили.

Капитан выразился кратко, но нецензурно.

— «Стечкин»?

— Как факультатив, дали магазин выпустить.

— «ПЯ»?

— Это учили.

— И сколько?

— Патронов двести дали отстрелять.

— «СВД»?

— Я же не снайпер.

— Тяжелое? АГС там, «ДШК».

— Никак нет.

— Так что же у вас, б…, за училище такое, — сорвался капитан, но тут же пришел в себя: — Ничего. Научим. Жизнь заставит. «Семьдесят четвертый», говоришь, знаешь?

— Так точно.

Капитан полез за ключом, отпер замок на контейнере. Вытащил старый «АКС-74», еще с рамочным прикладом и деревянным цевьем.

— Такой?

— Никак нет. У нас приклад другой, и пластик.

— Почти такой же. Этот c длительного хранения пришел, восемьдесят второй год. Тогда еще такого бардака не было, как надо делали. Держи!

Сержант принял автомат, покачал в руках — развесовка у училищного была точно такая же. В прикладе у этого — изолентой был замотан ИПП.

— Правила такие. Двадцать мишеней, на время. Потом… там лестница есть, внутри, в здании… увидишь, в общем. Бегом — ко мне. Как только добежишь — секундомер выключается. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ капитан!

— А вот это брось. Нет здесь ни товарищей, ни капитанов. Есть Заяц. Понял?

— Так точно.

— Смотри, ногу не вывихни. По сигналу — прыгай, и вперед.

— Това… Заяц, а сколько тут лучшее время?

Капитан усмехнулся.

— Потом узнаешь. На исходную!

Сержант подошел к черте, отмеченной белым, вкопанным в землю кирпичом, поставил на него носок ноги. Автомат с разложенным прикладом — к плечу, все-таки чему-то их, но учили в учебке.

За спиной оглушительно бахнул пистолет, так что сержант дернулся.

— Вперед! — оглушительно заорал Заяц.

Внизу оказалась не ровная земля, а груда битых кирпичей; Юрьев жестко приземлился на нее, удар был неожиданным, болью прострелило ногу… красная волна боли в глазах… вывих, перелом?.. вперед. Вперед! Он с трудом, но удержался на ногах и увидел мишени, хромая — каждый шаг отзывался взрывом боли — подбежал к огневому рубежу, от боли мутилось в глазах. Выстрел, еще один… мишени были не стандартные, просто листки из принтера с распечатанными душманскими рожами… еще выстрел, еще. На шестом автомат заклинило, он жал на спуск, но выстрела не было, проклятый автомат не стрелял. Через пару секунд он догадался передернуть затвор, выбросить несработавший патрон, еще выстрел, еще, снова осечка! Снова рывок затвора, палец жмет на спуск — и снова осечка! От боли слезились глаза, хотелось выть, плакать, хотелось бросить этот чертов автомат и топтать его ногами. Дистанция была детской, от тридцати до сорока метров, он поразил все мишени и побежал… похромал дальше. Выскочил на второй рубеж, мишень оказалась совсем рядом, в двух метрах, никто и никогда не учил их стрелять из автомата на два метра, он выстрелил в мишень, и она почему-то оглушительно бабахнула, плеснула огнем ему в лицо, сожгла волосы, он упал на землю…

— Вперед! — заорали со спины.

Поднялся, подхромал к следующему рубежу, начал стрелять. В этот момент позади оглушительно ударила очередь, визг рикошетов и звук рядом летящих пуль, он обернулся, вскинул автомат — но никого, кроме стены, не увидел. Отстреляв еще пятерых противников, он побежал дальше. Проблем он ждал у третьего рубежа, уже понял, что это за полигон и кто его делал, — но проблемы начались раньше. На уровне щиколоток была натянута тонкая, но прочная проволока, он не заметил ее и с размаху ахнулся о землю, раскровянив себе нос, палец инстинктивно нажал на спуск, и автомат бахнул, визгнул рикошет… так можно и в ногу себе засандалить. На третьем рубеже осталось только три мишени, он поразил их, потом похромал в помещение, сложенное из железобетонных плит. Там тоже была «растяжка», но он ее заметил, даже в темноте, и переступил, пусть и потерял на этом время. Освещения не было… темно, как в склепе, он еле обнаружил мишени и поразил-таки их. Тыкаясь, как слепой кутенок, он нашел-таки дверь, толкнул ее — за дверью был лаз, в котором надо было идти, согнувшись в три погибели, а за лазом был колодец, ведущий наверх. И в колодец был сброшен… даже не канат, как можно было бы предположить, в колодец был сброшен толстый старый трос, по которому хрен залезешь, и шесть метров — до поверхности. Но делать было нечего — обдирая руки и отталкиваясь от колодезной стенки больной ногой, скрипя зубами от боли, — сержант полез наверх. Автомат был у него на ремне за спиной.