Черный призрак - Владимир Лосев

Как только мои мысли потекли в этом направлении, так у меня сразу появилась идея, которая показалась сначала очень глупой. Я подумал о том, что если девушку поместить в лечебную грязь, то она ее оживит.

А может, и не очень глупая мысль. Кто ее знает, эту лечебную грязь? Она меня не раз с того света вытаскивала. Все раны залечивала, без нее давно бы умер. Да и читал где-то, что человек умирает не сразу: не меньше трех суток проходит, пока умирает последняя клетка мозга, а последняя клетка тела умирает только через сорок дней…

Если это правда, то у меня есть шанс ее оживить. Даже если часть клеток мозга погибла, лечебная грязь их восстановит.

Тут главное — дотащить девушку до этой грязи, профессор поможет…

Я попробовал встать, это удалось далеко не с первой попытки, а только с пятой — тело все еще болело и не хотело двигаться. Долго стоял, держась за камень, привыкая к новому состоянию и учась заново держать равновесие. Когда почувствовал, что смогу идти, одним рывком взвалил Настю себе на плечи и потащился к подъему, жалея заранее самого себя.

Подниматься здесь и без девушки нелегко, а с ней будет совсем невозможно. Сорвусь, разобьюсь, погибну… Я же не Геракл, мышцы у меня не стальные тросы, да и болит все тело от этого жуткого лабиринта, самому бы выжить, а не других спасать…

Так, приговаривая, полз вверх, цепляясь окровавленными руками и периодически взвывая от боли. На последних метрах перед уступом мне помог Сергей Сергеевич. Он сразу положил девушку на землю и стал слушать пульс. Когда поднял голову, лицо у него стало белым, а губы посинели, сразу подумал, что еще один умрет на моих глазах, а двоих мне до ям не донести.

— Не дышит. Пульса нет. Что вы собирались с ней делать, юноша?

— Лечебная грязь поможет. — Я стоял перед ним, вздрагивая, как лошадь после тяжелого забега. Сесть не решался, боялся — потом не поднимусь. — Туда и потащу. Только сначала немного отдышусь.

— Моя дочь мертва, а грязь помогает только живым.

— Пусть, — не стал возражать я. — Наверно, так и есть, только все равно потащу. Вы только забросьте мне ее на спину, и пойду.

Что-то, должно быть, послышалось в моем голосе такое, что заставило профессора помочь мне поднять Настю, и я побрел дальше, охая и вздыхая, как перегруженный мул. Сергей Сергеевич бежал рядом, как-то суетливо пытаясь мне помочь, но чаще только мешал.

Я даже прикрикнуть на него не мог, силы берег. Их у меня оставалось совсем мало, а дорога предстояла длинная и тяжелая.

Пот с меня тек рекой, потом перестал. Остался только собственный хрип в ушах, покачивание профессорской спины перед глазами да глухой стук сердца. Ни одной мысли, ни одного желания.

Шаг и еще шаг, потом еще шаг. Сто, двести, триста. Бесконечный счет — это все, что мне осталось. И еще вечность, которая никогда не кончается.

Меня шатало, ноги подламывались, но я шел и шел, удивляясь сам себе. Никогда до этого не предполагал, что во мне столько горя и отчаяния, которые могут заменить силы.

Когда профессор снял с меня девушку, я не заметил. А когда очнулся, то увидел, что лежу на земле и тяжело хриплю, захлебываясь своим дыханием. Сергей Сергеевич сидел возле ямы, придерживал голову Насти, чтобы та не ушла под воду, и смотрел с тоской на меня. Лицо его было усталым и печальным, но все лучше, чем белое и безжизненное.

Настя не шевелилась и не дышала. Мертвая, как и была. Грязь не помогла.

У меня болело все тело, сил давно не осталось, но и мне надо выживать, хоть уже и не знал зачем. Я дополз до края ямы, перевалился и упал в мутную воду прямо в комбинезоне. Когда вынырнул, то закрыл глаза и потерялся в бесконечности.

Очнулся от пронзительного крика, меня кто-то тряс за плечо. Глаза открывать не хотелось, жить, впрочем, тоже.

И кто вообще придумал, что надо жить?

Почему бы сразу после рождения не умирать? Все равно первый шаг младенца — это шаг к его смерти. Если это рано или поздно произойдет, то зачем мучиться так долго?!

Наконец я неохотно открыл глаза, подумав о том, что следует раздеться, да и на Настю посмотреть, а вдруг ожила. Чудеса иногда бывают, пусть не со мной…

Сергей Сергеевич улыбался, от его бледности не осталось и следа:

— Вы представляете, юноша, она сначала кашляла, потом хрипела, а теперь уже нормально дышит. Такого не бывает!

— Живая? — спросил я, стягивая комбинезон. Вопрос глупый — понятно же, если дышит, то жива, но мне все еще было плохо. Дышал через раз, да и сердце билось надсадно и очень болезненно.

— Ожила, только глаза не открывает. Видимо, еще не все восстановилось. Мне ее, наверное, стоит раздеть, чтобы кожа дышала. Я просто обрадовался и решил вам рассказать.

— Что вы тут обсуждаете? — послышался слабый голос Насти. — У меня такое ощущение, что меня сбросили со скалы, настолько все избито, а голова болит так, словно в ней поселился какой-то зверь из тумана.

— Тебе нельзя вылезать из воды, ты еще не восстановилась.

— А я и не вылезаю, а перелезаю. Все в порядке, папа. И тут в мою яму упала девушка, едва меня в ней не утопив, хорошо, что в этой грязи много солей и утонуть невозможно, но хлебнуть этой гадости я хлебнул. Настя легла на спину, повернув ко мне голову, чтобы лучше видеть.

— Это ты меня вытащил из лабиринта?

— Кажется, — пробормотал я, по-прежнему пытаясь снять свой комбинезон, что в тесной яме оказалось проблематично. — Зря, наверно? Надо было тебя там оставить? Ругать станешь?

— Я словно во сне видела, как ко мне идешь, вид у тебя усталый и больной, спотыкался и падал, но шел. Почему-то глаза у тебя были закрыты. А когда умирала, то знала, что ты где-то рядом и тебе так же плохо, как и мне. Зачем полез в лабиринт?

— Тебя спасать. — Я все-таки выпутался из мокрой тряпки и вздохнул с облегчением. — Правда, глупо?

— Раз ты такой глупый, то и мне комбинезон снимай…

— Вот еще, у меня сил нет…

— Настя, прекрати!

— Папа, он мне жизнь спас. — Девушка слабо улыбнулась. — А по нашим законам он теперь даже больше, чем родственник. Не стесняться же мне его? Да и поздно…

— Так нельзя! Ты же девушка и должна заботиться о своей репутации!

— Папа, перед кем мне здесь о ней заботиться? Перед Григом? Так он уже знает, какая я испорченная. А потом, зачем мертвой девушке репутация? А я такой была совсем недавно, помнишь?

Сергей Сергеевич помрачнел:

— Да, я думал, ты не выживешь. Это Григ вытащил тебя оттуда. Ты не дышала, и сердце не билось, я думал, что сойду с ума. А он положил тебя на плечи и понес сюда…

— Я знаю, что именно он меня вытащил с того света, поэтому дай нам побыть вдвоем. Тебе бы тоже не помешало в яме посидеть, выглядишь ужасно: какой-то бледный, усталый, больной…

— Да, да, — засуетился профессор, мне на него почему-то было тяжело смотреть. Он смущался, как мальчишка. Ему было неудобно. Вот что значит старая выучка! Никак такие не могут привыкнуть к тому, что в сегодняшние времена все стало гораздо проще в отношениях между мужчиной и женщиной.

— Я рядом буду… — Сергей Сергеевич разделся, оставшись в больших синих семейных трусах. — Если что… позови…

— Ты лучше дальше будь, а не ближе. — Настя снова повернулась ко мне и посмотрела своими серьезными глазами, не было в них ни чувственности, ни желания, а только глубокая усталость. — Сними с меня комбинезон, пожалуйста, у меня сил нет.

Я осторожно снял с нее мокрую, потерявшую цвета тряпку, и она со вздохом облегчения прижалась ко мне всем телом, закрыв глаза. Я понял: ничего ей от меня не надо, кроме тепла, зря профессор беспокоился. Мне от нее, кстати, тоже ничего не нужно, на любовь силы требуются, и немалые, а их у нас нет.

Мы лежали молча, обнимая друг друга, и нам было хорошо.

Иногда достаточно просто знать, что рядом с тобой находится кто-то живой и теплый, и тогда все остальное становится неважным.

Мы здесь, рядом, и этого вполне достаточно для того, чтобы найти в себе капельку мужества и жить дальше.

От Насти шло тепло и еще что-то вроде признательности, доверия и, наверное, все-таки любви, хоть я по-прежнему не знал, какой она бывает.

Слишком сложное это чувство, состоит из многих компонентов, которые трудно найти и собрать вместе, а если нет хотя бы одного, то это уже не оно, а что-то другое…

— Ты зачем в лабиринт полезла? — вернул ее вопрос просто так, чтобы ни о чем не думать.

— Ты правда хочешь это узнать? — Она открыла глаза и посмотрела на меня мутным усталым взором.

— Хочу…

— А если скажу, что была дурой, тебя устроит?

— Нет. — Я помотал головой, насколько это было возможно в плотной грязи, да еще обнимая девушку, висящую на шее. — Тогда еще больше возникает вопросов.

— Каких?

— Почему раньше казалась умной?

— А… — Она поцеловала меня в щеку, и на мгновение мне все стало неважно. — Я и раньше была дурой, только не знала об этом. Или… вот второй ответ, он чуть лучше — заразилась глупостью от тебя. Нравится?