Тайная история атомной бомбы - Джим Бэгготт

Специальные совещания с участием Стимсона и Гровса, а также несколько первых заседаний Временного комитета позволили Бирнсу в общих чертах понять круг стоящих перед организацией задач. Первое заседание, на котором в полном составе присутствовал весь комитет, в том числе и его научный отдел, состоялось в Пентагоне 31 мая. Кроме того, на собрание пригласили начальника штаба сухопутных войск генерала Джорджа К. Маршалла, Гровса и несколько консультантов.

Отдельные члены комитета по конкретным вопросам быстро выработали свои собственные позиции. Оппенгеймер выступал за свободный обмен информацией по атомной программе с акцентом на мирное применение ядерной энергии, причем еще до использования бомбы. Согласно его точке зрения, это бы значительно повысило моральный авторитет Америки. Разумеется, у него на душе осталось невысказанное желание: чтобы потомки запомнили Манхэттенский проект и его лично — директора Лос-Аламосской лаборатории — в связи с улучшением условий жизни человека, а не в связи с оружием массового поражения.

Но по обмену информацией возник вопрос: как именно должна быть построена международная контролирующая организация, которая будет регламентировать случаи и цели, оправдывающие обмен такой информацией? Стимсон чувствовал себя неуверенно: «Госсекретарь спросил, надзор какого рода может быть эффективен и какова будет позиция демократического правительства по сравнению с тоталитарными режимами по такой программе международного контроля, одновременно предусматривающей свободное научное сотрудничество». Прежде всего сами тоталитарные режимы не были склонны к строгому соблюдению международных договоренностей. Под этими словами, конечно же, подразумевалась предполагаемая реакция Советского Союза.

Оппенгеймер верил в советских ученых и подчеркивал, что в России всегда очень внимательно относились к науке. Возможно, Советский Союз — очень осторожно — можно было бы ознакомить с Манхэттенским проектом в самых общих чертах, чтобы обеспечить дальнейшее сотрудничество. Это утверждение смутно напоминало о той беседе, что состоялась между Оппенгеймером, Пашем и Джонсоном в августе 1943 года. Тогда он сказал, что не хотел бы, чтобы засекреченная информация об атомных разработках попала в СССР по теневым каналам. Теперь он искал каналы, которые находились бы на виду и позволили сделать шаг навстречу концепции «открытого мира», предложенной Бором.

Оппенгеймера неожиданно поддержал Маршалл: он высказался, что неуступчивость СССР скорее надуманна, нежели реальна. В реальности же недостаточная готовность СССР к сотрудничеству проистекала из вполне обоснованного беспокойства русских за безопасность собственного государства. «Генерал Маршалл был уверен: нам не следует бояться того, что русские, узнав о нашем секрете, раскроют его японцам. Он поднял вопрос, насколько желательно пригласить двоих передовых советских ученых, чтобы они были свидетелями испытания [„Троицы“]».

Если бы на этой дискуссии присутствовал Черчилль, то было бы не сложно представить его реакцию на предложение Маршалла. Черчилля не было, а присутствовал Бирнс. «Мистер Бирнс высказал опасение: если мы поделимся информацией с русскими, даже в общих чертах, Сталин захочет стать нашим партнером. Он считал такое развитие событий вероятным, поскольку подобные договоренности и поручительства существовали между нами и британцами… [Он] высказался о том, что наиболее желательно было бы как можно активнее форсировать исследования и производства, связанные с ядерной программой, чтобы быть уверенными: мы опережаем русских — и в то же время прилагать все усилия для улучшения наших политических связей с СССР. С этим предложением согласились все присутствующие».

Это был давно отработанный метод, позволявший надежно закрыть ту дверь, которую Оппенгеймер желал широко распахнуть. Бирнс считал, что знает об атомной бомбе достаточно много для понимания того, насколько ценным козырем может быть ядерное лидерство США в послевоенных советско-американских отношениях. Иными словами, он совсем не знал, что такое атомная бомба. Активное стимулирование производства и исследований могло дать только один итог. И это был совсем не тот итог, к которому стремился Бирнс.

Собравшиеся удалились на ланч и вернулись к обсуждению в 14:15. Из тех, кто был на встрече утром, отсутствовал только Маршалл. Перед ланчем стали обсуждать вопросы, связанные с предстоящим применением бомбы против Японии, и после перерыва тему продолжили.

Если растущие сомнения морального характера и беспокоили некоторых членов Временного комитета, в протоколе совещания это никак не отразилось. Единственная проблема, которая обсуждалась довольно продолжительно, касалась психологического воздействия от ядерного взрыва. Звучало мнение, что эффект не должен сильно отличаться от того, который произвело разрушение японских городов зажигательными бомбами.

Поскольку все еще оставалась существенная неопределенность, какова именно сила ядерного взрыва (Комптон оценивал силу взрыва в диапазоне от 2000 до 20 000 тонн в тротиловом эквиваленте), Оппенгеймер не оспаривал этих цифр. «Однако доктор Оппенгеймер утверждал, что визуальный эффект от применения атомной бомбы будет чудовищным. Взрыв вызовет яркое свечение, которое распространится в атмосфере на 30–40 тысяч километров. Выброс нейтронов, который произойдет при взрыве, будет опасен для жизни в радиусе как минимум километра»[146].

Последовало обсуждение типов целей, и Стимсон следующим образом резюмировал предварительные итоги заседания комитета:

Госсекретарь высказал заключительное решение. Его основным аспектом стало соглашение о том, что мы никак не должны предупреждать японцев об атаке; о том, что эпицентром бомбардировки не должна быть гражданская зона; и о том, что нам следует произвести глубокий психологический эффект на как можно большее число местных жителей. Согласившись с доктором Конэнтом, госсекретарь указал, что наиболее предпочтительной целью станет важный военный завод, на котором занято большое количество рабочих и который окружен жилищами этих рабочих.

Такое решение сложно было назвать компромиссным. Стимсон хотел избежать ненужных жертв среди гражданского населения, но фактически уже все население Японии мобилизовали для удовлетворения военных нужд. Бомбардировка японского военного завода, окруженного домами рабочих, означала массовое убийство мужчин, женщин и детей. Без предупреждения.

В Лос-Аламосе Оппенгеймер доказывал, что еще до конца войны миру следует узнать о бомбе и о производимом ею эффекте. Манхэттенский проект должен был просуществовать как минимум до момента испытания бомбы. Ему удалось убедить своих коллег. И даже примирить их с таким развитием событий. Но Оппенгеймер не сказал, что демонстрация эффекта бомбы на самом деле означает уничтожение множества рабочих, их жен и детей без предупреждения. Именно на это он сейчас соглашался.

Казалось, что никто из собравшихся не задался вопросом, какой психологический эффект такая бомбардировка окажет на СССР.

На протяжении всего заседания Гровс был совершенно спокоен — как минимум такой вывод можно сделать из протокола. Когда встреча уже завершалась, Гровс взял слово и поставил вопрос о некоторых ненадежных ученых «с сомнительными убеждениями и недоказанной лояльностью», которые наносили вред атомной программе с самого начала ее существования. Гровс знал о встрече Сциларда с Бирнсом и о попытках Сциларда повлиять на решения Временного комитета, поэтому не возникло никаких сомнений, о ком именно он говорил. Комитет пришел к соглашению отложить любые радикальные решения хотя бы до испытания и использования бомбы, после чего следовало принять меры по «исключению таких ученых из программы».

Оппенгеймер ничего на это не сказал.

Доклад Франка

Четверо членов научной комиссии договорились о новой встрече в Лос-Аламосе, которая должна была состояться 16 июня. На этой встрече предполагалось окончательно оформить рекомендации по использованию атомной бомбы. Ученым запрещалось раскрывать факт собственного членства во Временном комитете, а также говорить о тех решениях, которые уже были приняты, но Комптон, вернувшись в Чикаго, сообщил сотрудникам «Метлаба», что хотел бы узнать их мнения по этому вопросу. Он попросил ученых в течение двух недель подготовить предложения — их Комптон собирался озвучить на следующем собрании научного совета.

Просьба Комптона инициировала бурную деятельность. Ученые «Метлаба» разделились на группы и стали рассуждать о будущих организациях, связанных с изучением атомной энергии, об исследованиях, образовательных программах, безопасности, о производстве веществ для ядерных исследований, о политических и социальных проблемах, которые вызовет применение бомбы. Сцилард отказался возглавить производственную группу. Он предпочел заняться политическими и социальными проблемами, вступив в группу, руководимую Джеймсом Франком, — когда-то Оппенгеймер работал вместе с Франком в Геттингене. В эту группу также входили Гленн Сиборг и уроженец России биофизик Евгений Рабинович.