Работаю актером - Михаил Ульянов

«Что, на Ваш взгляд, самое главное в произведениях искусства? Какие проблемы Вам всего ближе?» — спрашивают меня. На этот вопрос нельзя ответить коротко. Скажу только одно: мне ближе всего те проблемы, которые кажутся близкими и вам, зрителям. Мне хочется сниматься в фильмах, которые вызывали бы споры, но ни в коем случае не оставляли зрителя равнодушным.

«Мне кажется, что бы там ни говорили, артист театра, кино очень несамостоятелен в своём творчестве. Есть драматург, режиссёр, художник, а актёр только выполняет их замысел. Что же всё-таки помогает артисту отстаивать свою самостоятельность? Как донести именно свои — свои, а не чужие мысли и чувства до зрителей?

Москва. Е. Борисов».

Самостоятельность в творчестве — это прежде всего самостоятельность мировоззрения художника, артиста. Я считаю, что у каждого артиста должна быть самая любимая тема. Тема, выстраданная им, пропущенная через его сердце. И эта тема должна проходить красной нитью через всё, что он создаёт на сцене, в кинематографе. Если же актёр выходит на сцену только для того, чтобы блистать, чтобы гримироваться, менять костюмы, чтобы показать себя, любимого, — толку не будет. Такой актёр никогда не станет самостоятелен в творчестве. Это не театр, не искусство. Каждая роль вольно или невольно обогащает художника и обогащается им. Характер героя часто укрупняется. Мало быть самостоятельным — надо быть ещё современным. А что такое современный актёр? Нет, я имею в виду не моду, не те чисто внешние, поверхностные признаки времени, которые часто выдаются за современность. Современный художник — это рупор своего времени. Современный художник — это детище своей эпохи. Он обязан, придя в мир, вовремя поставить важные вопросы. Каждая эпоха, на мой взгляд, рождает не только определённый тип героя, но и определённый тип актёра, воплощающего его. В кино, по-моему, современные актёры — это Смоктуновский и Баталов. Для меня как для зрителя очень важен и интересен круг проблем, мыслей, чувств, которые они приносят на экран. Для меня как для актёра важнее всего не утрачивать в своей работе этого чувства современности. Трагически одинок и непонятен художник, опоздавший в своём творчестве или, наоборот, явившийся несколько раньше. Быть на уровне проблем своего времени, говорить о том, что волнует моих современников, а следовательно, не может не волновать и меня, — вот что такое, на мой взгляд, творческая самостоятельность, вот к чему должен стремиться каждый актёр.

«Всё-таки очень много у нас ещё фильмов вроде бы умных, серьёзных, смотришь их даже с удовольствием, но проходит немного времени, и они легко стираются из памяти. А вот некоторые фильмы помнишь долго. Я, например, очень хорошо запомнила фильм «Золушка» — фильм моего детства. В нём была какая-то наивная бесхитростность. И ещё мне очень нравятся красивые фильмы, красочные. Не голливудские боевики, нет. Их даже красочность не спасает. Очень хочется смотреть такие фильмы, как спектакль «Принцесса Турандот», идущий у вас в Театре имени Евгения Вахтангова. Ведь и взрослые любят иногда сказки. Пусть даже не всерьёз.

Пушкино. Л. Гриневская».

В каждом из нас, даже в людях серьёзных, немолодых уже, долго живёт детская потребность удивляться, радоваться красочному, необычному, яркому. Способность радоваться иллюзии, которую дарит нам настоящее искусство. Современный зритель ждёт от нас не только духовного хлеба, но и зрелищ, зрелищ в самом хорошем и высоком смысле этого слова. Поэтому кинематограф, конечно, обязан не только вызывать споры, но и радовать людей. Он обязан быть разным — и умным, и весёлым, и серьёзным, и праздничным — таким же, как наша жизнь. Собственно, здесь нет никакого противоречия. Зрелищность, яркая, своеобразная форма никогда не помешают произведению быть одновременно умным и актуальным. Ведь та же самая «Принцесса Турандот» — не только праздничный, яркий спектакль, но спектакль очень умный и тонкий.

Москвич Буслаев написал мне: «Вы счастливый актёр, столько ролей, столько жизней удалось вам прожить. Наверное, все роли вы играли с любовью. И всё же хотелось бы узнать, была ли среди них самая дорогая, такая, о которой вспоминаешь наедине с собой».

Каждая роль в конечном счёте тебе дорога по той простой причине, что ты её создаёшь своими нервными клетками, сердцем, позицией, наблюдениями, своей жизнью. Конечно, бывают удачные, бывают менее удачные, бывают любимые, бывают нелюбимые. У меня есть роли, которые я люблю играть, есть роли, которые не люблю, но наиболее дороги и близки мне те роли, в которых отчётливо выражена гражданская, человеческая и нравственная позиции, — когда я, выходя на экран или на сцену, знаю, ради чего я это делаю, что я защищаю, против чего борюсь, что хочу проповедовать, против чего я хочу выступить, что хочу прославить, и так далее.

Короче говоря, как бы ни была выразительна и выигрышна роль, если не будет вот этой позиции, для меня она неинтересна. Я убеждён: без точки зрения, без определённости отношения к явлению, разбираемому в произведении или в роли, существовать на сцене нельзя.

Вот интересное письмо: «В последнее время много спорят о том, как должна толковаться классика на сцене и на экране. Вам не раз приходилось выступать в ролях классического репертуара. В кино это Митя Карамазов, в театре Рогожин, Ричард III. Каково Ваше мнение в этом споре?»

Этот вопрос волнует многих.

Мне думается, что справедливы позиции марксистской диалектики, утверждающей, что жизнь изменчива, нельзя смотреть на классику глазами двадцатых, тридцатых и ещё каких-нибудь годов. На классику можно смотреть только глазами сегодняшнего, современного человека. И в ней искать ответы на сегодняшние вопросы. Это не мемориал, это не Музей Бахрушина, знаменитый театральный музей в Москве, а это живой театр, который тем и силён, что он всегда современен. Как только театр теряет связи с жизнью, он становится неинтересным, какой бы он ни был знаменитый, академический и традиционный в самом прекрасном смысле этого слова.

Театр всегда интересен своей созвучностью времени. С этим спорить, я надеюсь, никто не будет. А раз так, то как же классику можно смотреть или ставить, опираясь на традиции или даже решения, которые были живыми в двадцатые — тридцатые годы. Я согласен, что не надо переворачивать классическое произведение с ног на голову, но убеждён, что надо находить в Шекспире, или в Достоевском, или в Толстом то, что тебе близко. Я лично не представляю себе решения любой классической роли, если она не помогла тебе высказать то, что тебя волнует.

Да и лучшие работы последних лет подтверждают это. Поэтому этот спор я не очень, честно говоря, понимаю. Ричард III для меня — это не историческая личность, а характер, через который я могу сказать нечто такое, что мне кажется существенно важным. Другой вопрос, что тебе кажется важным, угадываешь ли ты современную ноту в классике.

Если иногда классика берётся в союзники для выражения тех чувств, мыслей, которые сейчас не нужны, вот тут действительно получается провал по той простой причине, что даже и гениальные классики не помогут неточно, или неверно, или поздно выраженной сегодня мысли. А если эта мысль истинно сегодняшняя, трепещущая, живая, кровоточащая, то классика, конечно, оружие острое, сильное и могучее. И классическое произведение помогает лучшим художникам выразить с наибольшей силой и с наибольшей чёткостью ту или иную гражданскую, творческую, человеческую, если хотите, партийную позицию.

Вот так я отношусь к своему участию в классическом репертуаре. В этом понимании нет ничего нового. Просто я хочу подчеркнуть жестокость мысли, что без сегодняшних глаз классику ставить вообще бессмысленно. Так я считаю. Если поступать иначе — тогда это музей, удовольствие чисто литературное, а не театральное.

Очень много писем получил я после картины «Председатель». Оценивали образ Трубникова по-разному. Например, В. Тимоненко из Смоленска закончил своё письмо так: «По-моему, самое главное заключается в том, что такие, как Трубников, увлекают людей на подвиг и вселяют веру в будущее. Вспомните Нагульнова и сравните с Трубниковым. Это нравственный герой».

Эта точка зрения близка мне как исполнителю. Многие же зрители утверждали, что он деспот, диктатор и его руководство построено только на крике. Но с таким мнением я уже полемизировал выше.

С живым интересом я прочёл и запомнил письмо Геннадия Ивановича Чернова, в прошлом директора завода «Красный котельщик», в котором он сопоставлял факты, имевшие место в его жизни, с ситуацией, изображённой в пьесе «День-деньской».

У меня находят сердечный отзвук, близки мне утверждения моих корреспондентов, что «необходимы герои неистовые, страстные, те, которые стучатся в сердце, бьют в набат, будят дремлющую совесть, взыскуют, заражают своим настроением».