Красные цепи - Константин Образцов

Я знаю, что индуцированный приступ мизантропии это не выход, но продолжаю заводить себя, всматриваясь в бесконечное хаотичное движение пустых лиц. Поношенная девица в вызывающе нарядном вечернем платье и с маленькой сумочкой, выглядящая на редкость нелепо в демократичной обстановке бара. Тип в плохом костюме с болтающимся ослабленным галстуком — видимо, сбежал сюда прямо из офиса. Краснорожая туша, с утробным рыком наваливающаяся на спины в стремлении пробиться к алкогольному водопою. Клетки бессмысленной животной массы.

Я делаю глоток, жидкий огонек обжигающего торфяного пламени присоединяется к разгорающемуся пожару внутри. Снова доливаю себе виски, и в этот момент стены опять вздрагивают от оглушительного акустического удара, а у дверей возникает какое-то новое движение: кто-то останавливается, кто-то оборачивается, человеческая масса беспокойно колышется, и в ней образуются просветы, как бывает, когда сильный ветер рвет плотный слой облаков. Сначала я вижу машину: черные глянцевые бока тяжелого «Continental», припаркованного прямо у входа, блестят от дождя, как шкура породистой лошади. А потом я вижу ее.

Она входит в бар, как инопланетная принцесса, сверкающей звездой спустившаяся с ночных небес другого мира — бесконечно прекрасная и бесконечно чужая. Вокруг нее сразу образуется свободное пространство; она легко поводит плечами, и стоящий у двери охранник Гера бросается вперед, чтобы подхватить темно-красный кожаный плащ. Он держит его на вытянутых руках, глядя то на машину, то на нее так, как и следует глядеть человеку на внезапно представшее ему неземное существо, а потом бережно вешает плащ на давно уже переполненную вешалку у входа, сбросив для этого на пол несколько пальто, которые сейчас смотрятся невзрачными тряпками. Она идет прямо к стойке, и толпа расступается, словно волны Красного моря перед Моисеем. Учитывая тесную давку, это кажется чудом не меньшим, чем библейское. Мир вокруг поблек, как старая черно-белая фотография, и в нем остались только несколько ярких цветов: глубокий черный цвет волос, ниспадающих гладкой блестящей волной, красный оттенок губ и ослепительно-белый цвет майки на лямках, оттеняющий золотистый теплый бархат смуглой кожи. Кажется, даже динамики вдруг поперхнулись грохотом, а ведущий Пауль, худой паренек в оранжевой футболке, вытянув шею, смотрит на нее со своего места изумленно вытаращенными глазами. Я мотаю головой и несколько раз моргаю, прогоняя наваждение, и в этот момент она видит меня, улыбается так, что от людей остаются лишь тени, и подходит к стойке.

— Родион, привет! Не ожидала вас тут встретить, очень рада!

Высокий барный стул у торца стойки рядом со мной освободился так быстро, что я не могу вспомнить, кто на нем сидел.

— Здравствуйте, Кристина. Не знал, что вы тоже тут бываете.

Кристина садится, откидывает волосы и снова улыбается.

Мир вокруг еще раз качнулся и снова стал прежним: взревел музыкальный грохот, толпа сбилась в плотную массу тел, и все вокруг словно бы делало вид, что ничего не произошло, и только женщины бросали на Кристину быстрые косые, недобрые взгляды.

Она забрасывает одну длинную ногу на другую — голубые джинсы, длинные черные сапоги на шпильках — и подается ко мне, чтобы лучше слышать друг друга в окружающем шуме. Сквозь перфорированную ткань треугольного декольте в виде орла с распростертыми крыльями я вижу, как мягко движутся теплые тени и блестит золотая цепочка. Предплечья длинных рук обвивает тонкий рисунок татуировок, похожий на браслеты в виде переплетенных растений и змей.

— Я здесь не бываю, заехала первый раз. Просто много слышала про это место, говорят, тут весело, — она обводит взглядом бар, и он сразу начинает казаться грязнее, теснее и темнее. — А вы сюда часто заходите?

— Я тут живу, — отвечаю я.

Кристина смеется, закидывая голову, и смотрит на меня сияющими темными глазами.

— Ну тогда рассказывайте, что здесь стоит попробовать.

Я пытаюсь определить, сколько ей лет. Тогда, в доме Галачьянца, мне казалось, что ей за тридцать, а сейчас едва ли можно дать двадцать пять.

— Полагаю, мне нужно предложить вам что-нибудь безалкогольное, — говорю я. — Вы за рулем.

— Я все-таки рискну и выпью какой-нибудь коктейль. Ради нашей случайной встречи.

— Тогда попробуйте местный «лонг-айленд». Он изготавливается здесь по особому секретному рецепту.

Она улыбается и кивает.

Секретный рецепт здешнего «лонг-айленда» прост и эффективен: бармены просто смешивают в высоком стакане весь крепкий алкоголь, до которого могут дотянуться, а потом добавляют немного колы для цвета — страшное и действенное оружие соблазнения. Снежана, с ревнивым любопытством прислушивавшаяся к нашему диалогу, кивает мне с понимающей улыбкой и начинает готовить эту адскую смесь.

— Не боитесь за машину? — спрашиваю я. — Здесь часто бывают эвакуаторы.

— Ерунда, — Кристина небрежно машет рукой. — «Bentley» сразу не эвакуируют. Проверят номера, увидят, чья машина, встанут рядом и будут охранять. А потом будут клянчить немного денег за услуги.

Снежана ставит на стойку перед Кристиной стакан с коктейлем. Я поднимаю свой бокал, и мы выпиваем за встречу.

— А тут мило, — замечает Кристина.

— О да, — отвечаю я. — Очень. Муж не против того, что вы гуляете по ночам одна?

Она щурится, как большая кошка.

— Герман мне не муж. Я сама решаю, где мне гулять и с кем.

Я ловлю на себе мужские взгляды: одобрительные, восхищенные, завистливые. На Кристину местные охотники за удовольствиями на одну ночь посматривают украдкой и пока боятся приближаться к ней, по-шакальи затаившись в углах. Ее красота и исходящее ощущение какой-то чарующей энергии пугают их и обостряют комплексы неполноценности.

Кристина внимательно смотрит на меня.

— Вы невеселы, Родион. Тяжелый день?

В голове у меня уже гудит, постепенно разгораясь, пламя торфяного пожара.

— Тяжелая ночь, — отвечаю я. — Позавчера. И неожиданно для самого себя добавляю: — Я не смог спасти человека.

— Понимаю, — протяжно говорит она. — Вы же врач.

Снова этот внимательный взгляд. Она знает, или понимает, или догадывается, а у меня нет никакого желания играть.

— Я не врач.

Кристина молча кивает и потягивает коктейль.

Я делаю большой глоток виски и смотрю ей в глаза. Они черные, как глубокий бархат ночного неба, и я вижу в их глубине серебряные искры далеких звезд. Внезапно я чувствую, что мы остались наедине: грохот музыки словно отделяет нас от остального мира незримыми стенами, и я начинаю говорить. Мне хочется рассказать ей все: про Марину, про виски и одиночество, про несчастную девушку, погибшую по моей вине, даже про серую тень, которую я безуспешно преследовал. Слова путаются, и речь мою вряд ли можно назвать связной, но Кристина смотрит и слушает так внимательно, что уже не важно, как и о чем я говорю. Важно, насколько близко к моей руке на стойке бара лежит ее изящная рука, а я смотрю ей в глаза, и в этот момент мне кажется, что ничего и никого прекраснее я в жизни не видел. Может быть, причина этому скотч, а может быть, это что-то большее. И сейчас я хочу думать именно так.