Не страшись урагана любви - Джеймс Джонс

— Да. Не хотел бы быть полевым ниггером и жить здесь, — сказал Дуг.

Где же правда? Правдивая правда? Правдивая правда была в том, что Декамерон Л.Грант, гой, англо-саксонский белый протестант со Среднего Запада (люди которого и приплыли на «Мэйфлауэр», и встречали судно, как обожал говорить его дед — на четверть индеец Чероки) хотел, чтобы все в мире любили его. Или если не любили бы, то хотя бы он им нравился, и он думал, что он достойный парень. Даже Дуг Исмайлех, о котором меньше думать, чем он думал, просто невозможно. И все остальные. Это довольно трудно, когда с одной стороны — красный Китай, а с другой — правительство США. Или два мужских существа у одного чрева. Фу-у-у. Он продолжал притворяться, будто увлечен осмотром.

После Фэлмауса было пять миль топких соляных равнин, не похожих на низины Флориды в Киз, и оба они молчали все это время. Грант все еще кусал себя за язык за то, что говорил так много. Затем, как сговорившись, они продолжали ехать молча следующие двенадцать миль до окраины Монтего-Бей. Только когда справа появились роскошные прибрежные отели, Дуг задрал нос и начал командовать.

— У подножья холма есть обрыв, который зовут дорогой Королевы. Давай вокруг аэропорта по побережью. Это… Вот! Прямо!

Грант затормозил и свернул налево, на извилистую дорогу, которая вела мимо большого аэропорта справа, изгибаясь вокруг высокого холма, и падала прямо в зной, в пыльный, безлиственный город. На спуске они миновали вход в теннисный клуб, а слева крутая дорога вела прямо в горы. Дуг показал на нее.

— Нам нужно туда. Это славные парни. Выпивохи и гуляки, и они знают, что, где и когда происходит.

Они ехали в непривычной жаре к отелю-ресторану родственников Дуга. Он располагался на Юнион-Стрит — одной из главных восточно-западных улиц, бегущих из гавани в горы. Дорога изгибалась вокруг множества деревьев, чтобы освободить место белым или почти белым домам получше. Отель Хантурянов (так их звали), четырехэтажное, современное кирпичное здание, стоял среди многих домов Чарльза Аддамса, построенных из дерева, с высокими крышами из рифленой жести и мансардами, в нем был бар и столовая на первом этаже и три этажа номеров. Бар, темный и уютно освещенный, был, как заметил Грант, в два раза больше столовой и практически пустовал. Столовая абсолютно пуста. Именно в этом баре они почти сразу встретили сэра Джона Брейса.

Дуг, конечно, должен был поздороваться с родственниками. Восклицания, хлопки по спине, крики — они ведь не виделись больше двух лет. Хотя из всей семьи (отец, мать и пять неженатых сыновей) присутствовало только двое, работавших, естественно, в баре и столовой, шум стоял такой, что негр, нанятый для помощи, вздрогнул и прибежал посмотреть, а несколько сидевших там и сям пьяниц пробудились от своих мечтаний, когда братья Хантуряны потащили своих гостей в бар — Дуга и его друга — «кто бы вы ни были!». Именно в баре в одиночестве стоял Джон Брейс.

Сэр Джон, а он притворялся, будто очень не любит, когда его так называют, но как оказалось на самом деле вовсе не возражает против такого обращения, сидел за третьим мартини нью-йоркского размера и собирался идти обедать. Высокий, с лошадиным лицом и огромными металлическими зубами, скошенным подбородком и смехом, похожим на ржание, он был такой карикатурой на англичанина из высшего общества, что как актера его можно было бы использовать только в злобной сатире. Но сэр Джон не был актером. Предложив выпить за его счет, он рассказал им, что занимался недвижимым имуществом и был наследником потомственных баронетов из семьи, занимавшейся издательской деятельностью. Позднее они узнали — конечно, от его друзей, а их у него было много, и все они ненавидели его за деньги, хороший характер и особенно за титул, — что публикации, с которыми связана его семья, — это британские налоговые бланки, отсюда и титул; и что недвижимое имущество, которым он занимался, — это недвижимое имущество ссылки: ему купили фирму (которой руководила его семья, чтобы он не жил в Англии), и в этой фирме он ничего не делал или почти ничего — и это не имело значения, говорили его друзья, — поскольку ему высылали значительный паек, и он был счастлив, потому что был глуп. Рон и Дуг, естественно, сразу полюбили его. Он говорил необычайно высоким голосом с совершенно королевским английским акцентом, но с неуместными вкраплениями сленга Мэдисон Авеню, которые он произносил с сильным американским акцентом. Причиной тому были несколько ежегодных поездок в Нью-Йорк «во время сезона», откровенно пояснил он, когда Рон спросил об этом. Он видел все пьесы Рона и обе пьесы Дуга, и они все без исключения нравились ему. «Умер бы от восхищения, если бы мог что-то написать. Наподобие вашего. Знаете ли, не могу написать и свое имя». Он был примерно одного возраста с ними и был офицером гренадеров в Италии во время пехотной войны. «Могли бы написать об этом, а? Никаких проклятых краснорубашечников».

Именно сэр Джон, как ищейка, вывел их прямо на натурщиц: «Я вам говорю! Я говорю, если вы, котята, по-настоящему хотите пару деньков расслабиться, я знаю где. «Бьюик» или «Дж. М», или другая американская машина привозит сюда высоких «романтических тропических» девочек из рекламы. И они — настоящие цыпочки! Их штаб в «Хаф Мун Отеле». Что, если мы попрем туда пообедать прямо сейчас, как?»

Они поехали в его машине. Войдя туда (на нем были непристойные шорты, которые британцы обожают носить в тропиках, рубашка навыпуск и соломенная шляпа с короткими полями в стиле Мэдисон Авеню) и вежливо потребовав от менеджера, чтобы его представили, он пригласил обедать всю команду: фотографов, художника по костюмам, всех, — и за его счет. «Нет, нет. Я собирался сделать все это сам, — он нервно хихикнул, когда Рон и Дуг предложили разделить счет. Он заржал. — Подождем, пока местный шпион сообщит об этом семье!» И после надменного изучения менеджера («И я уверен, что он один из них!») он снова зашептал: «Я теперь понял, что они будут работать днем в Теннисном клубе. Мы могли бы пойти с ними, поплавать, погудеть со всеми и взять их с собой на вечер. Как?» Он нежно глазел на девушек и сказал с американским акцентом: «Есть в них кой-чего?»

В них это было. Высокие, стройные, длинноногие», с подтянутыми упругими животами, животами настолько плоскими, что они были практически втянутыми, у всех — бедра женщин, и очевидно было, что они хорошо умеют ими пользоваться, и им было наплевать, что все это знают. Всем меньше двадцати или чуть-чуть больше, и они держали весь мир за задницу двумя пальцами, как будто он был их личным, собственным шаром для боулинга, и пока они не бросили развеселую жизнь и не стали примерными женами и матерями, их ничего не интересовало, кроме вечеринок, денег, титулов, путешествий и знаменитостей. То, что им когда-то придется платить за грехи молодости, казалось весьма сомнительным. Все они были слишком красивы, чтобы вообще за что-то платить, и что было важнее всего — они это знали. Если ни одна из них не была особенно яркой, ясно было, что ни одна из них никогда не должна была быть такой.