Рассвет над волнами (сборник) - Ион Арамэ

«Мирчу» тянули оба буксира, и конвой шел со скоростью, которой он до сих пор не достигал, — почти восемь узлов. Буксирный трос иногда вибрировал наподобие хорошо натянутой скрипичной струны. Путь вдоль побережья Африки, составлявший приблизительно 1050 миль, мог быть пройден в рекордное время. И команда еще раз убедилась в правильности решения Брудана: при спокойном море тянуть барк двумя буксирами, при бурном — одним (в это время второй находился поблизости в готовности вмешаться в случае необходимости).

Это предложение на совещании в штабе флота было встречено настороженно, так как буксировка судов редко осуществлялась таким способом. Брудан не сдался, привел убедительные аргументы, представил расчеты и в конце концов победил. Часть присутствовавших, даже согласившись с очевидностью математических расчетов, отступали нехотя, ссылаясь на непредсказуемость погоды в этом районе. Брудан горячился, и Профиру с трудом удалось успокоить друга, удержать его от резкостей.

Один из высокопоставленных офицеров сказал:

— Не очень-то верится, что безупречная логика устоит перед штормом.

Брудан вспылил:

— Жаль, надо бы знать!

Другой улыбался с чувством превосходства, будто хотел сказать: «Ну что ты знаешь?»

Если бы не вмешался Профир, который сказал: «Мы будем там, вот и увидим», спор продолжался бы.

Такого же мнения был и адмирал, который заключил:

— Пусть так и будет.

Теперь Профир стоял на палубе, наблюдая за полосами поднимаемой конвоем пены. Он гордился своим другом. По крайней мере, до сих пор Брудан оказывался прав. Удвоенная мощь буксиров в хорошую погоду значительно сокращала время в пути.

Плеск волн переплетался с голосами матросов, вышедших на палубу на уборку. Работали они споро, и в их точных и ловких движениях, не заметная для постороннего глаза, угадывалась радость. Они знали, что в любой момент из рулевой рубки их могут увидеть командир и старпом. Матросы уже свыклись с ним и между собой называли его Тещей, потому что он знал все уголки барка. И где бы они ни пытались скрыться от его взгляда, это им не удавалось. В этом матросы убеждались не раз. Устав от вахты, они старались продлить отдых сверх положенного времени и прятались в самых потаенных местах. Но, как назло, именно тогда появлялся Кутяну и в резких выражениях пресекал их намерения. Сейчас они не боялись колючего взгляда старпома, потому что он находился на полуюте. А матросы работали усердно, чувствуя потребность размяться после нескольких дней ленивого времяпрепровождения у причала. Драили палубу, укладывали канаты, подкрашивали на корабле те места, где облупилась краска.

Кутяну стоял рядом с Профиром и следил за расстилающимся впереди голубым простором, пытаясь отгадать, о чем думает командир. Тот, по обыкновению, невозмутимо всматривался в даль в неизменный бинокль и лишь изредка спрашивал:

— Где находимся? — И сам же отвечал: — На расстоянии стольких-то миль на траверзе острова…

Кутяну шел в каюту, быстро определял местонахождение конвоя, и, к его удивлению, слова Профира подтверждались. Это злило старшего лейтенанта и вызывало у него еще большее восхищение командиром. В какой-то момент Профир сказал:

— Мы на траверзе острова Линос.

Кутяну прошел в свою каюту. Согласно расчетам, этот небольшой остров не должен был появиться. Он вернулся в рубку и доложил:

— Товарищ командир, на траверзе нет никакого острова.

Это было для него своего рода победой. Ему хотелось доказать Профиру, что и тот может ошибиться.

Профир вытер тыльной стороной ладони вспотевший лоб и ровным голосом произнес:

— Посмотри влево.

Кутяну поднес бинокль к глазам — линзы приблизили к нему каменистый изрезанный берег. Он произвел расчеты заново и убедился, что ошибся, как новичок. Остров был, а он его не обнаружил. Но странное дело, вместо того чтобы огорчиться, почувствовать себя уязвленным, Кутяну улыбнулся. Он положил карандаш на развернутую карту и вошел в рубку. Командир был на своем месте с биноклем у глаз. Старпом подошел к нему и громко заявил:

— Вы правы, товарищ командир. Я ошибся.

Командир лишь заметил:

— Посмотри внимательно. Какое чудо сотворила природа! Здесь, посреди моря, вулканический остров. А его возраст около трехсот лет.

Кутяну вспомнил, что в школе слышал об этом острове на уроке географии, когда они изучали моря и океаны земного шара. И теперь, глядя в направлении, указанном командиром, он чувствовал себя учеником, который услышал ранее ему неизвестное.

Непосвященный, захотевший из любопытства перелистать вахтенный журнал, не нашел бы там ничего необычного. Цифры, указывающие местонахождение корабля, количество воды на борту, скорость хода да еще короткие фразы типа: «Переменная облачность», «Море спокойное», «Солнечная погода, волнение моря слабое». Но за этими фразами пульсировала жизнь корабля, жизнь и работа людей. Они заступали и сдавали вахты, производили уборку, изо всех сил тянули швартовы.

Среди матросов выделялся Саломир. Высокий, не очень разговорчивый, уравновешенный, он пользовался авторитетом у своих товарищей. И всякий раз, когда в кубрике возникал какой-нибудь спор, к его мнению прислушивались. Ни один матрос не мог пожаловаться на него, напротив, многие делились с ним своими мыслями, зная, что доверяют их человеку доброму и справедливому.

Особенно привязался к нему Юрашку, тщедушный, маленького роста, молчаливый матрос с впалыми щеками. Он был полной противоположностью Саломира, и товарищи в шутку беззлобно прозвали их «сиамскими близнецами». Ни Саломир, ни Юрашку не сердились на это. Наоборот, им даже понравилось это прозвище, они чувствовали, что их дружбу ценят другие. Случалось, что они заступали на вахту один за другим — когда вахта Саломира заканчивалась, заступал Юрашку. Во время стоянок их можно было видеть тихо беседующими и попыхивающими сигаретами.

Этой дружбой особенно дорожил Юрашку: он чувствовал себя рядом с Саломиром более сильным. Он заметил, что когда они вместе с Саломиром, никто не осмеливается отпускать шутки по его адресу, хотя в другое время его иначе как Щепкой не называли. Саломир тоже называл его Щепкой, но не оскорбительно, а скорее, ласково.

В свободное от вахт время, когда матросы собирались на палубе группками, загорали, шутили, Юрашку устраивался где-нибудь в уголке кубрика, извлекал из своего чемоданчика тетрадь и писал. Потом клал тетрадь обратно в чемоданчик, ставил его в шкаф, запирал на ключ, висевший на шнурке под тельняшкой. От пота шнурок стал серо-черным. Матросы почти ежедневно видели его уединившимся в углу и оставляли в покое, признавая право на минуты тишины, но к прозвищу Щепка добавили еще одно — Писатель. Никто не знал, что он пишет убористым почерком в своей тетради, но когда кто-нибудь из матросов проходил по кубрику, направляясь в отсеки носовой части, Юрашку вздрагивал и поспешно закрывал тетрадь.

Из матросов больше всех допекал Юрашку Алексе Джеордже, высокий, неуклюжий тип. Он считался самым сильным из матросов. Никто из них не мог противостоять ему, и он бахвалился этим. Когда нечего было делать, он усаживался за стол, засучивал рукав тельняшки и приглашал:

— Ну, кто хочет помериться силой?

С некоторого времени, видя, что на него не обращают внимания, Алексе на каждом шагу искал повод для скандала. Матросы сторонились его, а он делал все возможное, чтобы быть в центре внимания. Отпускал злые шутки, когда раздавали пищу, захватывал себе лучший кусок. Для него не существовало очереди стирать белье, натягивать гамаки, он всегда чванливо вылезал вперед, провозглашал свое право — право сильного. Даже Саломир не избежал его острого языка. Алексе называл его «дылдой» или «мамелюком», но Саломир делал вид, что не слышит обидных кличек.

Как-то в кубрике разразилась буря, хотя день был спокойным, море сверкало и искрилось на сколько хватало глаз. Свободные от вахты матросы, раздевшись, грелись под щедрыми лучами средиземноморского солнца. Плеск воды у бортов побуждал к мечтам и спокойному размышлению. Юрашку, как всегда, сидел перед своей тетрадью в кубрике, где, кроме него, никого не было. Никто его не беспокоил. Строчки красиво ложились на страницы. Матрос не заметил, как около него очутился Алексе. Он увидел лишь, как чья-то рука схватила тетрадь, как чемоданчик, на котором он писал, упал на пол и все рассыпалось по сторонам…

— Что ты там все пишешь, Щепка? Ну-ка посмотрим…

Юрашку вскочил, как подброшенный пружиной, но Алексе с силой толкнул его в грудь. Удар был таким сильным, что у Юрашку в глазах зарябило от боли. Все же он поднялся, пытаясь вырвать тетрадь. Алексе коротким ударом оттолкнул его, вышел на палубу, держа тетрадь как драгоценный трофей, и направился на полуют.