Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

— Уступки хороши, если не скованы иллюзиями, — сказал Щавель. — Есть люди, которые никогда не будут довольны собой и окружающим по причине терзающих душу демонов. Именно они обычно становятся зачинщиками смуты. С ними нельзя договориться, их нельзя разжалобить, их нельзя надолго подкупить. В силу умственной деформации, они всегда будут против. Несогласных по мере обнаружения следует сажать на кол в назидание простому, не склонному к безумию люду.

— Такъ! — воскликнул князь Пышкин. — Этих деятелей давно следовало упечь на торфоразработки, но покойный генерал-губернатор всё тянул, будучи гуманистом. Компромисс — достойный метод, кроме тех случаев, когда является продуктом слабости. Получается, что мы показали слабость, и теперь стоим перед лицом общегородского погрома и анархии.

— Чтобы попасть в рабство, порой достаточно лишь дать кому-то волю, — заметил Щавель.

— Учитывая ваш опыт, прошу помочь, э-э… обуздать строптивых. Показать им берега. Задача несколько сложнее поимки убийцы генерал-губернатора. Надо не допустить митингующих на наш берег. Пусть останутся на Болотной стороне. Демонстрантов из пролетарских кварталов будет отсекать полиция и жандармерия, но на прикрытие моста сил не хватает. Возникла проблема — ахтунги отказались участвовать. Решили поберечь свою задницу и выдвинули лозунг «Народ и ахтунги едины!» Они согласны обеспечивать порядок на Болотной стороне, но в заслон ставить некого, а вас как раз семьдесят человек.

— Два артиллерийских рассчёта и прикрытие, по две десятки конных с флангов, — Щавель представил угол Воровского и Набережной улицы, в голове командира нарисовалась картина расстановки сил. — Мне потребуются два орудия, дающие широкую осыпь картечи.

— В арсенале есть литые гладкоствольные пушки, аккурат под картечь, — мэр Великого Мурома с сомнением посмотрел на посланца новгородского князя. — Не находите ли вы, что сие, в некотором роде, перебор? Это же… мясорубка!

— Прежде мы испробуем все аргументы, начиная с самых безобидных, — успокоил его Щавель. — Если не подействуют приказы и копья конницы, выстрелим для острастки холостым. Однако мне нужно подстраховаться, вдруг они вздумают прорваться через наш заслон. Быдло хорошо понимает палку, но картечь куда лучше. Никому не нужно повторения того, что погромщики учинили с ходями. Лучше немного фарша единомоментно, чем куча трупов в ходе массовых беспорядков.

— Вам будет выдано предписание, по которому получите в арсенале всё необходимое, — легко согласился князь Пышкин.

— Что я получу взамен? — улыбка тронула морщины на лице старого лучника, но глаза остались ледышками, холодными и хищными.

— Звание почётного гражданина Великого Мурома, — щедро предложил мэр.

— Деревни для лова, — по челу Лучезаврова опричника скользнула тень разочарования, сменилась мимолётной иронией и опять устоялся плотоядный интерес людоеда. — Святой Руси нужны рабы.

Глава двадцать седьмая,

в которой Ерофей Пандорин накрывает обитель кровососа, бард Филипп исполняет балладу, а Щавель предстаёт глашатаем Закона

Руины усадьбы в устье Оки и Карачаровской старицы были дырой даже по меркам Болотной стороны. На них не покушались самые чмошные старьёвщики с дальней свалки. Флигель с провалившейся крышей, выбитыми окнами и полуоторванной ставней, смотрелся, на взыскательный вкус Пандорина, чересчур опереточно, чтобы вампир отсыпался в его подвале на куче могильной земли. Тем не менее, дверь во флигель оказалась заперта изнутри. Опера ловко расставили сети напротив лазеек. Взбираться по гнилым стропилам никто не отважился, но сыскари приготовились открыть огонь, если нечисть попробует улизнуть в теле нетопыря. Для спецоперации сотрудники получили боеприпасы особого учёта, расход которых мог недёшево обойтись бюджету департамента сыскной полиции — пули были отлиты из чистого серебра.

Ерофей Пандорин вынул из открытых набедренных кабур, висящих на красивом поясе-патронташе со щёгольской пряжкой, два крупнокалиберных, богато отделанных золотом револьвера. Мельком отметил, что у него длиннее, чем у отца Мавродия. Оборотился к личному составу. Приказал хрустальным голосом:

— В плен не брать. Стрелять на поражение. Добивать не прикасаясь. И чтобы без потерь!

Сыскари, по примеру начальника занюхавшие операцию снежным порошком, способным повышать реакцию для эффективного противоборства вампирам, не возражали.

Четверо взялись за скобы, раскачали таран. От удара железной болванкой открывавшаяся наружу дверь слетела с петель и повисла на засове. Пинок снял её с последнего упора, доски рухнули, подняв облако сухой прели.

Старший опер достал из кармана тужурки тупоносый револьвер.

— Слышали? Гасить наглушняк.

Он был единственный, кто не нюхал шведский порошок.

Вытянул руку с керосиновым фонарём, снабжённым отражателем из полированной стали. Круг света озарил маленькую прихожую, кухню. В полу возле треснувшей печки виднелась квадратная крышка люка и протоптанная в пыли дорожка к ней. Сор возле лаза был обметён, подполом часто пользовались. Сыскари столпились вокруг люка, наставили стволы.

— Открывай! — приказал Пандорин.

Сыщик подцепил ржавое кольцо, дёрнул. Тяжёлая крышка со скрипом поползла из пола. Закряхтел натужно, отшагнул, таща кольцо за собой. Подвал раскрылся как пасть грабоида, в него упали жёлтые лучи фонарей. Полицейские заглядывали в темень, а оттуда шибало вонью сенной трухи, сопревшего тряпья и сырным запахом трупья. В кругах света виднелись какие-то осклизлые жерди, приставная лестница из бруса, практически целая, с обломившейся нижней ступенькой, под ней серела подстилка из слежавшейся соломы. Лезть в грязную и опасную берлогу никому не хотелось.

— Там кто-то есть!

Сыщики отпрянули. Пандорин сообразил быстрее и успел собрать волю, чтобы сдержать паническую реакцию. Он не шелохнулся и, заметив испуг, приосанился и расправил плечи.

— Полиция! — громогласно объявил он, придавая уверенности личному составу, который, как начало казаться Пандорину, раболепно посматривал на шефа снизу-вверх. — Уголовный розыск! Выходите с поднятыми руками или будем стрелять.

Выждал. Не зря. В недрах зашевелилось. В лучах закружилась пыль.

— Внимание! — крикнул Пандорин. — Приказываю выйти. На счёт «три» кидаю бомбу.

Специально обученный полицейский вытащил из сумки толстостенный картонный цилиндр величиной с предплечье взрослого мужчины. Светошумовая граната была снаряжена смесью чёрного пороха и магниевых опилок. Предолагалось, что она способна ненадолго оглушить вампира. Практических испытаний на нечисти не проводилось ввиду её полного отсутствия в Великом Муроме, но величина заряда была такова, что гипотеза вполне могла оказаться оправданной.

— Считаю! — предупредил Пандорин.

Взрывотехник достал зажигалку, откинул колпачок. Положил большой палец на колесцо.

— Раз…

Полицейские затаили дыхание.

— Два…

Внизу затихарились.

— Три…

Сыскари подались прочь от люка. Из подполья донёсся скрипучий вой, словно застонал сам флигель в преддверии погибели. Взрывотехник посмотрел на шефа. Ерофей Пандорин кивнул. Палец твёрдо двинулся вниз. Зубчатое колесико прокрутилось, выгрызая из кремня сноп искр. Пропитанный спиртом фитиль занялся синим пламенем. Взрывотехник поднёс к колеблющемуся язычку огнепроводный шнур. Секунду ждали, когда порох прогреется. Если преступнику когда можно было выйти и сдаться, а полицейскому выдернуть шнур из гранаты, то самый край — сейчас, но этого не случилось. Вой стих, под полом раздалось копошение и невнятные горловые звуки, будто сбрендившее существо разговаривало само с собой.

Вспыхнул и зашипел порох внутри оплётки. Взрывотехник выждал, когда шнура останется на дюйм, а потом метнул бомбу в темноту, стараясь угадать поближе к источнику шума, подальше от люка. Ерофей Пандорин одним движением поднял тяжёлую крышку и захлопнул её прежде, чем огнепроводный шнур догорел.

Это была не маленькая отвлекающая граната, которую забрасывают в помещение, чтобы отвлечь преступника, ворваться вслед за ней и повязать негодяя. Граната была шоковая, от которой человек надолго слепнет и глохнет, а потом не может нормально соображать. Сыскари знали, чем она грозит, все разом зажмурились и зажали уши. Внизу громыхнуло так, что подпрыгнули доски и заныли пятки. Сквозь щели в половицах прорвался такой яркий свет, от которого через закрытые веки полыхнуло красным.

Когда все разжмурились, комната была в дыму. Белая магниевая сажа крутилась в воздухе, взлетев до самого потолка.

— Во дало! — заценил старший опер.

— Положили мы его? — едва расслышал Пандорин слова молодого оперативника и отрицательно покрутил своей головой из стороны в сторону в знак отрицания, потому что признавал за нежитью изрядную мертвостойкость, превосходящую жизнестойкость человека во вмного раз, пусть даже этот человек будет засиженным каторжником, укреплённым побоями до практически полной бесчувственности.