ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША - Рафаэль Сабатини

Итак, они открыто пришли в Конвент и смешались с толпой на галерее.

Происходящее внизу их мало интересовало, пока на трибуне не возникла упитанная фигурка Шабо. Собрание, к которому собирался обратиться депутат, протёрло глаза и изумлённо воззрилось на преобразившуюся знаменитость. Куда подевался немытый, нечёсаный санкюлот в красном колпаке? Перед залом стоял нарядный, словно английский денди, человек в прекрасно пошитом коричневом сюртуке, с белоснежным шарфом на шее. Аккуратная ленточка перехватывала сзади гладко уложенные волосы гражданина депутата.

Собрание оправилось от изумления и решило, что Шабо наконец последовал примеру своего кумира, великого Робеспьера.

Но заявление, которым народный представитель начал свою речь, давало чудесной метаморфозе совсем иное объяснение.

— Прежде чем обсуждать вопросы общественные, я желал бы коснуться одного сугубо частного дела, а именно, о своём намерении жениться.

После недолгой паузы последовало продолжение:

— Как вы знаете, раньше я был монахом-капуцином. Поэтому хочу изложить вам мотивы, побудившие меня к этому решению. Я считаю, что долг законодателя — служить примером добродетели. В мой адрес часто сыпались упрёки в том, что я слишком увлекаюсь женщинами. Я пришёл к выводу, что лучший способ заставить клеветников умолкнуть — это законный брак. Со своей невестой я познакомился недавно. Воспитанная, подобно многим своим соотечественницам, в величайшей скромности, она была сокрыта от глаз иностранцев. Я полюбил её за добродетельность и чистоту души. Моя репутация одарённого и стойкого патриота открыла мне дорогу к её сердцу.

Итак, Шабо во всеуслышание объявил, что влюбился, и присутствующие сделали вывод, что эта важная птица сменила будничное оперение на праздничное ради благосклонного внимания избранницы — так сказать, линька, знаменующая начало брачного сезона.

Лирическую часть выступления оратор завершил обещанием, что ни священник, ни отжившие своё церемонии не осквернят его свадьбы. Тем самым он показал, как хорошо знает аудиторию. Если коллеги-законодатели встретили его заявление сдержанными хлопками, то галёрка разразилась овацией.

Наконец народный представитель перешёл к деловой части, но сказал так мало, что стало ясно: он попросту воспользовался предлогом лишний раз появиться на трибуне.

Слушая его, Андре-Луи испытывал гнев вперемешку с презрением. Он жалел Леопольдину, и в эту минуту рассчитывал на успех своего замысла не столько в надежде восстановить власть Бурбонов, сколько ради избавления девушки от необходимости связать жизнь с негодяем.

На трибуну поднялся Жюльен — ещё один продажный отступник, и Андре-Луи подался вперёд, чтобы лучше расслышать пламенную речь, обличающую Индскую компанию. Он ведь сам вложил её в уста марионетке. Но Жюльен договорился с Делонэ усовершенствовать её и отошёл от первоначального текста. Он довольно долго и цветисто рассуждал на тему добродетели и чистоты в общественной и частной жизни. В последнее время Конвент всё глубже погрязал в подобном празднословии, и в этом словесном потоке едва не утонул вскользь брошенный намёк на Индскую компанию — одну из тех, что, по словам оратора, злоупотребили доверием государства и руководствовались целями, отнюдь не всегда выгодными этому самому государству.

Однако намёк достиг ушей слушателей, и внезапно в зале, где только что стоял гул, повисла напряжённая тишина. Кто-то потребовал выражаться яснее и, если у оратора есть в чём обвинить компанию конкретно, изложить факты, не то как бы его самого не обвинили в клевете.

— Упрёк справедливый, — спокойно произнёс Жюльен. — Вообще-то я не собирался касаться этой темы, иначе вооружился бы подробностями, необходимыми для полного разоблачения злоупотреблений, о которых, вероятно, многие из вас и сами догадываются. Ведь для наиболее наблюдательных и ревностных борцов за свободу не секрет, что Индская компания одалживала значительные суммы бывшему королю, сильно тормозя освобождение Франции от оков деспотизма.

Ловкий намёк на ревностность и наблюдательность заткнул рты возможным оппонентам. Никто из депутатов не решился, рискуя признаться в отсутствии названных качеств, противоречить Жюльену и требовать немедленно представить доказательства. На это он и рассчитывал и не стал развивать тему.

Позже, когда Базир, тоже захваченный врасплох выступлением Жюльена, спросил его, в состоянии ли он доказать своё утверждение, тот цинично улыбнулся и пожал плечами.

— Что толку в доказательствах? Важен результат. Вот завтра посмотрим, попала ли моя стрела в цель. Следи за ценой на акции.

Два дня спустя, когда цена на акции Индской компании упала от полутора тысяч до шестисот франков, попадание в цель уже не вызывало сомнений. Среди держателей акций началась паника.

Неделей позже Делонэ сделал следующий ход. Его речь всполошила Конвент. Голословные обвинения тулузского коллеги, заявил народный представитель, побудили его пристально присмотреться к делам компании. И то, что он обнаружил, его ошеломило. Далее последовали скандальные разоблачения. Делонэ подробно объяснил, каким образом компания уклонялась от налога, справедливо учреждённого нацией. Обманом лишить республику денег, принадлежащих ей по праву, значит обескровить её, перекрыть жизненные соки. Подобный обман можно без колебаний объявить кощунством.

В этом месте речь была прервана рукоплесканиями. Желчное лицо Робеспьера скривилось хищной усмешкой. Её заметили в зале и сочли знаком одобрения.

Но тут Делонэ остудил накалившиеся благодаря ему страсти неожиданным предложением: он потребовал суда над директорами Индийской компании и её самоликвидации.

Предложенное наказание столь не соответствовало степени вины, что депутаты Конвента, ахнув от удивления, граничившего с гневом, вступили в бурный спор. Председатель энергичным звоном колокольчика призвал собрание к тишине.

На трибуну взошёл Фабр д'Аглантен. Чуть выше среднего роста, изящно сложённый, ухоженный, он двигался неторопливо и уверенно. Этот человек перепробовал в жизни множество поприщ — он был и актёром, и писателем, и рифмоплётом, и художником, и композитором, и вором, и убийцей, и арестантом, но главное — он был и оставался негодяем. Впрочем, в любой своей ипостаси он оставался верен первому, актёрскому призванию, поэтому и его повадки, и речи всегда были театральны. Собрание было ему под стать, и благодаря сценическому дарованию и неистребимому позёрству Фабр добился в нём высокого положения и завоевал популярность среди масс, падких на дешёвые эффекты.