Ходоки во времени. Освоение времени. Книга 1 - Виктор Васильевич Ананишнов

физики явления. Даже не мог придумать, хотя бы для собственного успокоения, хотя бы фантастическую или сказочную гипотезу. Как могут существовать в разных мирах подвижные и неподвижные тела? В реальном и в поле ходьбы?

Взять хотя бы эту мебель. Стоит тут, может быть, годами, но в поле ходьбы её нет, и всяких украшений нет, даже краска на стенах, и та отсутствует…

Он лихорадочно думал и беспричинно, как ему казалось, нервничал, как будто почувствовал за собой охоту не известно с чьей стороны.

Успокоился только с появлением Кароса.

– Всё в порядке, – сказал он. – Нас ждут!

– Надеюсь, – коротко отозвался Иван и не стал вдаваться в подробности найденного Каросом порядка и сведений о тех, кто там и где их ждёт. Может быть, и будет интересно его послушать, но стоит ли пускаться сейчас в объяснения?

Переход

Напель лежала на его руке и, хотя и с улыбкой на милом лице, но серьёзно выслушала Ивана. Он сетовал на неприятности с Каросом – как трудно его вести во времени, о злоключениях с ним.

– Боюсь, Ваня, – сказала она с вздохом, – так будет со всеми. Это лишь ты непостижимым образом не ощущаешь динамику времени даже рядом с Поясом. Ни нелинейности, ни постоянных изменений. И это хорошо, что Карос всё-таки прошёл, иначе нам пришлось бы действовать вслепую.

– Он кто, Карос?

– Неважно, Ваня. Что поменяет, если я скажу, кто он?.. Ты так вздыхаешь, будто тебя это так волнует.

– Да нет, вообще-то, – Иван понял тщетность своих попыток разговорить Напель и узнать хоть что-то о её подручных или, быть может, рабах.

Напель поцеловала его в щёку.

– Боюсь, – продолжила она, – не всем удастся пройти с тобой дорогу до замка. И о себе думаю со страхом. Знаешь, когда мы были с тобою там, меня окружила такая чаща, что даже не знаю, протолкнусь ли я сквозь неё.

– Всё может быть, – уныло согласился Иван. – Но… Подожди, подожди… Но ты же всё-таки следовала за мной и сквозь чащу.

– Не следовала, а продиралась сквозь неё. Ты, Ваня, не внимательный. Посмотри на это.

Она подняла руку, и Иван увидел на её коже следы от царапин.

– Милая моя…

– Если так будет и на пути к замку, я пройду, но другие могут не пройти. И чем их будет больше, тех для нас хуже.

Ему не нравилось предположение Напель. Если она права, то к каждому её человеку при ходьбе во времени придётся приноравливаться уже в дороге, искать способы провести их до заданного места. Придётся попотеть и помыкаться с ними, а потом вернуться опять сюда ни с чем.

– Ладно, – сказал он, – мы с тобой всё-таки прошли, да и остальных я провёл немало. Ты не поверишь, но это я видел сам. И тебя в том числе, Но всех ли, сказать не могу.

Он потянулся и прикрыл глаза. Так бы вот и лежал и лежал, ощущая под рукой упругую нежность Напель…

К сожалению, всё хорошее кончается всегда очень быстро. А то, что приходит на смену, не всегда связано с предшествующим, и потому иногда может быть, в сущности, тоже по-своему хорошим, но уже совершенно иным. По вековому опыту многих людей, а опыт порождает законы, так что, исходя из них, этих законов, обычно идёт чересполосица хорошего и плохого.

У Ивана как раз закончился первый период. Перед законом бесполезны все ухищрения: технические и психофизиологические. Бессильны и те, кто ходит во времени, используя его пассивно, как ходоки, так и те, кто этим временем может активно управлять. События идут своим чередом, хотят или не хотят того Иван Толкачёв или Пекта Великий и его присные.

Иван готовился к трудностям по переводу людей Напель через временной интервал или из одного времени в другое. Он сам придумывал возможные ситуации и пытался загодя решить некоторые из них, чтобы не медлить на дороге времени. Но, как говорят, действительность превзошла все ожидания. Так он потом признался самому себе, когда ему вдруг вспоминались те часы, растянувшиеся, казалось, на многие дни.

Дорога времени для тех, кого ему пришлось протаскивать или, вернее, по истине пробивать представлялась в таких неожиданных ракурсах, что порой головоломка – как вести очередного клиента – становилась почти неразрешимой.

Поле ходьбы изощрялось, ощетинившись всеми своими защитными возможностями против насилия над ним. Чего только оно не подкидывало Ивану. Оно проявлялось для его ведомых той или иной своей, чаще всего негативной, стороной, подвергая каждого из них, а значит, и Ивана, невероятным испытаниям.

Бесконечные лабиринты каналов и путей: подземные щели, длинные анфилады комнат, бесчисленные подъёмы и спуски… Водные преграды: изрезанные береговые линии, всевозможные потоки, водовороты, гиблые болота… Немыслимые атмосферные явления: ураганные ветры, снисходящие и восходящие потоки, снежные бури, дожди и морозы…

Всё это обрушивалось на пробиваемых Иваном людей неожиданно. Они не понимали происходящего с ними, оттого не подчинялись требованиям неистового ходока, не знали, как вести себя в подобных условиях. Они терялись, пытались вырваться из рук Ивана, безумно сопротивлялись его действиям…

Зато в нескольких шагах до замка мир для них озарялся, и путь становился чистым. Они восхищённо ахали и с любопытством осматривали окружающий их новый мир.

Зато для Ивана каждый такой выход к замку приходился в другое, непредсказуемое место, и надо было найти дорогу к известному входу в замок, чтобы оттуда начать путь в тот коридорный тупичок, где можно было выйти в реальный мир. А это – переходы и лестницы, километры и километры…

Течение времени в замке, по-видимому, никаким законам не подчинялось. Иван появлялся и уходил, затрачивая на каждый переход часы и дни. А тот он, пришедший сюда в первый раз с Каросом, сидел и отсиживал свои недолгие пару часов, с удивлением глядя на свою изнурительную работу в будущем.

Так оно и было: проходили часы, они складывались в дни. Иван валился от усталости. Напель, как могла, поощряла его, заставляла есть и пить, но ведомые по дороге времени люди с каждым разом становились тяжелее, а его руки и ноги всё больше наливались чугунной тяжестью.

Двоих, сколько он ни пытался и ни изощрялся, провести к замку не удалось. На них он потратил не менее трети всего времени своих усилий по переводу людей Напель.

Один из них, молодой, смирный парень с открытым полудетским лицом (маска была сброшена по просьбе Ивана), молча вынес всю жёлчь, накопившуюся в ходоке и выплеснутую на него. С виноватой улыбкой он беспрекословно выполнял все команды Ивана, описывал виденную им картину поля ходьбы с такими подробностями, как если бы его заставили разбирать грамматические правила и исключения из них. Но картина эта всегда оставалась одной и той же, на первый взгляд, очень простой: это была монолитная стена. Верхняя