Ориентирование (ЛП) - Станич К.М.

— Приготовь сливочный крем, он сам не приготовится.

Я закатываю глаза, но делаю, как он велит, добавляю яйца в миксер и взбиваю их, пока они не станут густыми и пенистыми. Пока всё это готовится, я насыпаю в кастрюлю сахар и воду и нагреваю их до тех пор, пока термометр не покажет двести сорок градусов по Фаренгейту (прим. — 115 градусов).

Рейнджер ставит кексы в духовку и наблюдает за мной, пока я медленно выливаю горячую сахарную смесь в миску со взбитыми яйцами, помешивая, пока она не остынет до комнатной температуры.

— Ты уверен, что с тобой всё в порядке? — спрашиваю я его, пока он нарезает кубиками две пачки сливочного масла. Мы добавляем по одному за раз, давая ему впитаться в смесь, прежде чем добавлять следующий. — С тем, что твоя мама приезжает в город и всё такое.

Теперь, когда его бабушки и дедушки больше нет, отец в тюрьме, сестра давно похоронена, я понимаю, что, кроме мамы, мы — всё, что есть у Рейнджера. Я тянусь к его руке, накрывая её своими пальцами. Он замолкает, откладывая нож в сторону, чтобы посмотреть на меня.

— Я не могу перестать думать о Дженике, — признаётся он, наконец-то открываясь мне. Я не ожидала, что он за одну ночь превратится в другого человека, но я рада, что мы добиваемся прогресса. Всё лето он открывался мне. Каждый раз, когда он это делает, я чувствую, что мы становимся ещё чуточку ближе. — Если бы она была здесь, то пришла бы на церемонию обручения.

Рейнджер добавляет последний кубик сливочного масла, и я нажимаю кнопку миксера. Как только это готово, мы добавляем ваниль и соль, помешивая, пока смесь не станет кремообразной и однородной. Я неуклюже выкладываю сливочный крем в кондитерский мешок, и Рейнджер ставит его застывать в холодильник, пока мы ждём кексы.

— У меня есть кое-что для тебя.

Я поднимаю палец, показывая, что он должен подождать, а затем ухожу, открывая ящик кофейного столика и доставая завёрнутый предмет, который я приготовила здесь на днях. Я собиралась подождать до дня свадьбы, чтобы подарить это ему, но думаю, что это нужно ему сейчас.

Я вручаю подарок Рейнджеру, и он скептически приподнимает бровь, прежде чем взять его.

— Что это? — спрашивает он, но я просто качаю головой.

— Открой, и узнаешь.

Он прищуривается, глядя на меня, и собирается сорвать бумагу.

— Если это что-то извращённое… — начинает он, и кажется, что очень взволнован этой идеей. Внутри ничего подобного нет, но не думайте, что я не подумывала о том, чтобы вернуться в тот секс-шоп в городе и купить кое-какие вкусности. Я прочищаю горло и сцепляю руки за спиной.

Рейнджер заканчивает вскрывать упаковку и позволяет обёрточной бумаге упасть на пол. Он стоит как вкопанный, лицо его наполняется грустью, когда он изучает фотографию в рамке, которую держит в руке. Это одна из фотографий Дженики в академии. На самом деле это именно то фото, которое я обнаружила в женском общежитии. Я попросила Йена Дэйва прислать мне копию из школьного архива и напечатала её на реально качественной бумаге. И даже прикрепила золотой ключ, который Дженика оставила в своей комнате, к одному углу с помощью пистолета для горячего клея.

— Я знаю, что это всего лишь фотография, но я подумала, что если мы поставим её на стул во время обручения…

Мои слова прерываются, когда Рейнджер обхватывает меня рукой за талию и притягивает к себе, целуя так, словно я только что подарила ему весь мир. Мои руки покоятся на его широких плечах, когда он завладевает моим ртом, как будто он принадлежит ему.

Когда парень отстраняется, я понимаю, что у меня кружится голова и я дезориентирована, ошеломлена силой такого поцелуя. Рейнджер прижимается лбом к моему.

— Спасибо тебе, Шарлотта.

— Не за что, — шепчу я в ответ, слегка вскрикивая, когда он поднимает меня с пола, всё ещё обнимая одной рукой за талию. Рейнджер усаживает меня на край столешницы, а затем проводит пальцем по кружевному фартуку.

— Сними его.

Когда Рейнджер говорит мне, что делать, я не спорю. Мне нравится видеть его с этой стороны, такого грубоватого и властного. Он, несомненно, правая рука Черча, блюститель дисциплины в нашей вечной команде. Я с радостью сбрасываю фартук на пол, чертовски точно зная, что эти кексы… они не для репетиционного ужина. Мы не подаём другим скомпрометированные блюда, приготовленные в голом виде.

Утром нам придётся приготовить ещё одну порцию.

Но я почти уверена, что Рейнджер знал об этом.

Он берёт один из кондитерских пакетов и изучает меня, словно я чистый холст, уголок его рта приподнимается в дьявольской ухмылке.

— Найди удобное положение, — инструктирует он, и вот я сижу, слегка раздвинув ноги, положив руки на бёдра, гадая, что же он планирует со мной сделать. Покрыть меня глазурью и трахать, пока не испортит? Он обещал.

Рейнджер делает шаг вперёд и сжимает пакет, накладывая несколько жёлтых лепестков глазури вокруг дерзкого розового соска. Я задыхаюсь от странного ощущения, и его сапфировые глаза поднимаются, чтобы встретиться с моими аквамариновыми. Он оглядывается на свою работу, заканчивая цветок на одной груди, прежде чем перейти к другой. Когда он расправляет лепестки, мой сосок становится центром цветка.

— Черт, я всё испортил, — говорит он. Это ложь, но у меня не было возможности уличить его в этом. Он наклоняется вперёд и начисто обсасывает мою грудь, в то время как я зажимаю рот рукой, чтобы сдержать стоны.

Я не могу забыть, что мой папа спит всего этажом ниже нас. Конечно, в нём много дорогого шотландского виски Черча, но всё же. Другие парни тоже там, и, хотя я бы не возражала, если бы они присоединились, я чувствую, что Рейнджеру действительно не помешало бы провести вечер со мной наедине.

— Такой лжец.

Мои слова звучат как мольба, как будто я умоляю его снова солгать мне и «испортить» цветок, над которым он работает. Он одаривает меня простой улыбкой, чёрные волосы с голубыми прядями падают ему на лоб, когда он меняет жёлтую глазурь на зелёную, проводя длинными изогнутыми стеблями вниз по моему животу. Листья, которые он добавляет следом, заставляют меня резко вдохнуть, втягивая мышцы живота и на этот раз портя рисунок по-настоящему.

Рейнджер слизывает его и продолжает, когда я откидываю голову назад, гладкое, прохладное ощущение от того, как он покрывает моё тело глазурью, — то, что я вряд ли когда-нибудь забуду.

— Я не добавлял в неё сахар, так что она не сладкая, — говорит он мне, и я на мгновение задаюсь вопросом, зачем он это сделал, когда парень раздвигает мои ноги и проводит морем зелёных виноградных лоз по внутренней стороне моих бёдер. Сейчас я так тяжело дышу, что сомневаюсь, не потеряю ли сознание. Это один из самых напряжённых моментов, которые я когда-либо переживала, сидя в своём новом доме в приглушенном свете стеклянных подвесок над моей головой, отдавая себя на милость артистичных рук Рейнджера.

Возможно, это так близко к небесам, как я когда-либо была или буду.

— Никогда не стоит смешивать вагины с сахаром, — я пытаюсь пошутить, но это не очень смешно, когда он стоит передо мной, одетый только в фартук, и пристально смотрит на меня, как на закуску.

— Да, это так.

Рейнджер ухмыляется и переключается на шоколадную глазурь, добавляя корешки к своим цветам, которые обвиваются вокруг моего пупка и спускаются вниз, встречаясь с виноградными лозами на моих бёдрах. Он продолжает, кладёт цветы лаванды мне на ноги, розовые розы мне на плечи, покрывает моё горло глазурью. Время от времени он «совершает ошибку», и ему приходится счищать её языком. Сначала я предполагаю, что он намеревается слизать всё это, но потом глазурь становится гуще, рисунок более компактным, и я сижу, дрожа всем телом, покрытая глазурью из сливочного сыра от шеи и ниже.

Глазурь изначально была прохладной, но из-за температуры моего тела она со временем растает. На самом деле, цветки на титьках выглядят немного увядшими…

Рейнджер замечает это и отступает назад, держа кондитерский мешок в одной руке и разглядывая меня.