Ночные окна. Похищение из сарая - Альманах «Подвиг»

— На пиво, — ответил я. — Сами же просили. А потом меня заинтересовало ваше лицо, рассуждения, оптимизм и полное безразличие к собственной персоне. Словно оно, тело ваше, выдано вам напрокат: износится — нацепите другое. И не важно, как оно будет выглядеть, главное, что внутри — душа ваша. Вот ее-то вы пытаетесь сохранить. Я за вами здесь давно наблюдаю и изучаю. Вы представляетесь мне типичным русским человеком: в воде не горит, в огне не тонет.

— Наоборот, — поправил Каллистрат. — А впрочем, так даже лучше. Именно по-русски, немцу вовек не понять.

— Вот так же и сама Россия, — добавил я. — Загадочная и мистическая страна. Понять бы… Если не ее, то хотя бы себя в ней. Словом, незачем вам возвращаться к консервным банкам и пустым бутылкам, предлагаю место моего помощника в клинике. Прежний испарился, как пары эфира.

Надо подумать, — важно кивнул Каллистрат, почесав затылок, будто боялся потерять свободу. — Я дам ответ завтра.

Когда я вышел в парк, меня ошарашил неожиданной новостью Тарасевич. Его цепко держала под руку поэтесса.

— Вот, — несколько смущенно начал он, — кончилась моя холостяцкая жизнь. Теперь, видимо, остепенюсь…

— Мы с Львовичем решили пожениться, — пояснила Зара Магометовна. — Не могу, знаете ли, терпеть, когда под рукой нет какого-нибудь супруга.

«Пропал физик! — подумал я. — Хотя, кто знает? Может быть, в настоящие-то клещи попадет теперь сама Ахмеджакова?»

— Поздравляю! — произнесла рядом со мной Анастасия, я обнял ее. Меня радовало, что она сохраняет спокойный вид и душевное равновесие, а ведь столько перенесла за последнее время! Иной мужчина сломается…

— Через пару дней уезжаем, — добавил Тарасевич. — Все было очень хорошо. У меня даже родились новые идеи в вашей клинике.

— По хронофутурологии? — спросил я.

— По ядерной термодинамике, — отозвался он и подмигнул.

«Ну, теперь вслед за ним отправятся и Сатоси, и Антон Андронович, — вновь подумал я. — Делать им тут тоже больше будет нечего. Кто же остается? Один Бижуцкий в своей неизменной пижаме — как символ больного мятущегося духа на просторах России». Да и другие «гости» наверняка тоже уедут.

Я оказался прав. Уже упаковывал вещи Леонид Маркович Гох, сухо поблагодарив меня и попрощавшись, даже не взглянув в сторону Анастасии: ему, должно быть, было тяжело видеть ее.

Пришла машина из казахского посольства за Олжасом Сулеймановичем Алимовым. Он (она?) крепко обнял меня и расцеловал, обдав гремучим перегаром рисовой водки. Затем, подумав немного, приложился к ручке Анастасии.

— Да, — ответил он на мой молчаливый вопрос. — Теперь — в Бразилию. К донам Педро. Прощайте.

Где-то за воротами клиники надрывно зазвенела цыганская гитара. Стало немного грустно и печально. Но вскоре одинокий перебор струн сменился ударами бубен, веселыми звуками других гитар, песенной вольницей, которая завораживала душу. Жизнь продолжалась… И не могло быть иначе.

— Ну что? — спросил вдруг у нас Мишель Зубавин. — А не хотелось бы полетать?

— Очень бы хотелось, — ответила за меня Анастасия. Глаза ее радостно заблестели.

— Да там у вас в приборном щитке какую-то детальку Левонидзе вывернул, — сказал я.

— А мы и без деталек полетим! — уверил Мишель. — Мой крылатый конь на голом энтузиазме пашет. Ну, пошли, что ли?

— А я, а я? — спросил оказавшийся тут же Бижуцкий.

— Ты, отрок, в другой раз, — ответил Зубавин и похлопал его по плечу.

Мы залезли в маленькую кабинку, плотно уселись, пилот стал щелкать переключателями, лопасти завертелись. Через несколько минут вертолет взмыл вверх. Некоторое время «стрекоза» кружила над нашим Загородным Домом. Внизу стояли маленькие люди и махали нам руками. Но лиц я уже не различал. Знал лишь, что я люблю их всех. Какими бы они ни были.

Вертолет поднялся еще выше, взял курс на северо-восток. Клиника и табор остались позади. Внизу тянулась серебристая лента реки, мелькали крошечные домики, расстилалось широкое поле, чернел массив леса. И все это — Россия с ее необъятными, таинственными просторами, а моя клиника в ней — лишь маленькая точка. Я отчетливо понимал, что выздоровление всего и всех близится. Это зависит только от нас самих.

— Ну как, нравится? — прокричал Зубавин.

— Кажется, я лечу прямо в небесный рай, — сказала Анастасия.

— Почему нет? — произнес я. И подумал, что путь к счастью лежит через открытые врата. Нужно лишь не ошибиться дверью.

Евгений Камынин Похищение из сарая

пр

Коренной костромич Пантелеймон Корягин проснулся от шума во дворе своего дома. Он сунул ноги в стоптанные домашние тапочки и крадучись подошел к окну, чуть-чуть отодвинув занавеску. Во дворе стояли трое в масках и целились из автоматов в его окно.

Пантелеймон замертво упал на пол и притворился раненным. В это время грянул залп. Одна из пуль попала в основание люстры, и та, как спрут, рухнула на Пантелеймона. Плафоны и лампочки при этом разбились.

«Что я теперь скажу своей жене Вере Павловне?» — подумал Пантелеймон, выбираясь спустя два часа из-под разбитой люстры.

Жена пришла где-то в середине дня.

Она работала диспетчером в одной из таксомоторных фирм и имела подработку еще в четырех местах. Поэтому дома появлялась очень редко, лишь для того, чтобы убедиться, что муж ее еще жив.

Пантелеймон же нигде не работал. Зимой он зарабатывал себе на жизнь рыбной ловлей на Костромском море, а летом сбором грибов на его побережье.

А в межсезонье он вместе со своими друзьями (они же рыбаки и грибники) часто отправлялся куда-нибудь на шабашку, так как в прошлом был неплохим сварщиком.

— Что у тебя здесь произошло? — строго спросила супруга, бросив взгляд на лежащую на полу разбитую люстру и дырки от пуль в оконном стекле.

— Стреляли, — лаконично ответил Пантелеймон.

— А-а-а! — протянула Вера Павловна, привычным движением сунула мужу две пятидесятирублевки на жизнь и торопясь убежала на свою очередную подработку.

Оставшись один, Пантелеймон сделал то, что делал всегда, когда у него появлялись деньги. Он пошел в соседний супермаркет и купил там бутылку родной «Старорусской» водки.

Домой он шел в приподнятом настроении. И все время повторял рекламный слоган, который некогда тиражировался на пакетах, в коих продавалась продукция местной «ликерки»: «Старый друг лучше новых двух».

Оказавшись во дворе своего дома, он в первую очередь решил заглянуть к себе в сарайку, где у него был устроен настоящий погреб с ледником и где хранились запасы его рыбацкой и грибной деятельности. Цель его визита была — взять на закуску из погреба баночку соленых рыжиков.