Без пощады - Александр Зорич

Я посмотрел на Колю – повзрослевшего, словно бы даже выросшего сантиметров на пять. Он посмотрел на меня – наверное, тоже пытался прочесть тайные знаки, вычерченные на радужке моих глаз событиями последних месяцев.

Я не знаю, что такое душа. Но я уверен, в тот миг друг на друга смотрели наши души.

Потом мы еще много говорили. Я рассказал ему о плене. О своем путешествии от Котла до Малой Излучины. О камушках Злочева. Обо всем.

Даже о смерти Иссы напоследок рассказал, не удержался.

Разве только несколько смазал и сократил последний наш разговор с Риши и Иссой на борту яхты «Яуза». Да и то – не столько потому, что не хотел доверять Коле этой постыдной, зудящей тайны, сколько из соображений, которые у нас в Академии назывались заповедью «не загрузи товарища своего». Не хватало еще Кольке загромождать в преддверии вылета свою умную голову рассуждениями на тему «Что было бы, если бы Риши сразу сдалась в плен осназу Свасьяна?..».

Вопреки моим ожиданиям на рассказ о двух девушках Коля отреагировал очень живо. Судя по горячечному блеску его ясных глаз, пять минут на ходовом мостике «Яузы» заинтересовали его куда больше, чем вся моя «Песнь о Глаголе». Мне даже показалось, что он с нетерпением ждет, когда же я окончу, чтобы завалить меня вопросами. Я не ошибся.

– А что сейчас с Риши? – спросил Коля, извлекая из пачки новую сигарету. – Ты случайно не знаешь, как она после ранения?

– Случайно знаю.

Коля весь напрягся, впился в меня взглядом.

– Она жива и здорова, – сообщил я. – Разве что легкое ей пересадили.

– Она с тобой связывалась? Или тебе кто-то передал?

– Представь себе, я видел ее лично. И притом совсем недавно!

Смятение Коли от меня не укрылось. Его глаза вдруг сузились, стали глубокими и холодными, какими бывали только в Очень Важные Моменты, уж я-то Колю знаю как облупленного. Гм… А ведь я был уверен, что Коля и думать забыл о девчонке, с которой когда-то, тысячу лет назад, обсуждал квантовый выход приборов, пока мы с Иссой предавались нашим целомудренным радостям между олеандрами клонской здравницы. А оказалось, он ее помнит! Еще и беспокоится о ней!

– Ты… ее… видел? – запинаясь после каждого слова, спросил Коля.

– Да. Случайно встретил на Большом Муроме. В Новгороде.

– Кой черт ее туда занес? – поинтересовался Коля. Как мне показалось, несколько нервозно.

– Знаешь, ее мать еще до войны работала в конторе Тылтыня.

– В какой еще конторе?

– Центр Диалога Культур. В общем, какие-то дипломатические дела… Я, честно говоря, не горел желанием разбираться… Ну, выпили мы с ней медового пива с орешками, почирикали, да и разбежались. – Собственно, я сам не знал, зачем соврал Коле.

Точнее, не столько не знал, сколько не смог бы объяснить. Интуиция мне нашептала, и я пошел у нее на поводу. Просто я вдруг понял: говорить Коле, что Риши прилетала на Большой Муром специально, чтобы повидаться со мной, экс-военнопленным Александром Пушкиным, категорически не рекомендовано.

– Наверное, получит теперь взбучку от своей «контры» за то, что с тобой общалась, – вздохнул Коля. – У них с этим, говорят, с каждым днем становится все строже… Звереют, гады.

– Она говорила, что уволилась из армии после ранения.

– Вот это новость так новость! А как же «армия – это моя судьба»? Любила ведь Иришка дело это… Таким специалистом была! И что? После первого же ранения – в кусты?.. Впрочем, так даже лучше! – Коля темпераментно ударил правым кулаком о левую ладонь, словно бы что-то для себя решив.

Мне стало не по себе. Дело в том, что Коля говорил о Риши так, как говорят о человеке не только близком, но и хорошо знакомом. Так говорят о тех, кто давно и хорошо тобой изучен, о тех, кто прочно прописался в волшебном пространстве твоей души и чье существование в нем уже не зависит от «объективной реальности», от повседневных событий, – о далеких любимых, об умерших родителях, о погибших товарищах.

Чувствовалось, что Коля не просто вспоминал Риши, он о ней постоянно думал, проживал вместе с ней ее далекую зороастрийскую жизнь. Признаться, я был слегка шокирован.

– И что она еще рассказывала? – старательно сохраняя внешнее безразличие, спросил Коля. – Где она теперь живет? Адреса она тебе случайно не оставила?

– Да нет… Я как-то не интересовался. Да она и не предлагала.

– Вот как? Значит, между вами больше ничего нет? – настороженно спросил Коля.

– Да никогда и не было. С моей стороны по крайней мере. А почему ты спрашиваешь? Вот уж никогда бы не подумал… Ведь тогда, на Ардвисуре, я только что силком тебя к ней не подтаскивал. Ты же всегда к ней равнодушен был! Твердил мне еще, что тебе «любовь нужна настоящая». А не всякие пошлые интрижки… Что это вдруг на тебя нашло, Коля?

– Ты ошибаешься, Сашка… Сильно ошибаешься. – Коля опустил глаза.

– Ошибаюсь – в чем?

– В том, что равнодушен… Не был я к ней равнодушен. Никогда. С первой минуты влюбился. Как пацан. Еще тогда, когда мы на пляже пиво пили. Помнишь? Это было как солнечный удар…

– Как не помнить… Я те деньки часто вспоминаю. Может, это и было оно – так называемое счастье?

– Вот и я вспоминаю. И простить себе не могу.

– Простить не можешь? Чего простить? – понизив голос, спросил я. На палубе теперь было совсем тихо. Кругом все спали. Рабочее освещение было выключено. Только красный пунктир обозначивал переборки, углы да двери.

– Что отдал Риши. Без боя.

– Отдал – мне? – робко спросил я.

– Не тебе, Саша. Если б тебе, мне не жалко было бы. Не могу простить, что так и отдал ее судьбе.

– Послушай, а почему ты тогда не… Ну, как тебе сказать… Почему ты тогда, на Ардвисуре, за ней не… ухаживал? Даже ничего ей не сказал? Просто оробел? Не хватило духу? – подсказал я.

– Не в том дело, что оробел. – Лицо Коли исказила гримаса душевной боли. – Просто я сразу тогда понял: я тебе не соперник. Она ведь в тебя влюбилась. И это было видно. Если бы ты знал, как она тогда переживала!

– Могу себе представить, – буркнул я.

– Вряд ли можешь. Чтобы себе такое представить, нужно самому в этой шкуре разок побывать. – Коля горько усмехнулся, словно бы хотел добавить: «Вот я, например, побывал». – Она так сильно в тебя влюбилась, что, когда мы с ней по клонским паркам гуляли, она только и делала, что о тебе расспрашивала… Кажется, она все у меня выведала – и каким одеколоном ты пользуешься, и какие книжки читаешь, и какие предметы в Академии тебе нравятся, а какие – не очень… Она даже хотела знать, в какой школе ты учился, я имею в виду номер, и чем знаменит город Архангельск. Это пытка была, Саша. Сущая пытка. – Коля резко тряхнул головой, словно пытался стряхнуть наваждение.

– И ты… все это время… молчал? – шепотом спросил я.

– А что мне было делать? Приставать к Риши, которая места себе не находила, со своими чувствами? Чтобы ей тошно от меня стало? Чтобы она отвернулась от меня? Это мне нужно было делать?

– Да нет, я не то имел в виду. Я хотел сказать, почему ты мне ничего не сказал? Тебе стало бы легче.

– Знаешь, только ты не подумай, что я в благородство играю… Просто у меня надежда была: а вдруг у вас с Риши что-то еще срастется? Вдруг у вас с Иссой это не всерьез? Мне так хотелось, чтобы она была счастлива!

– Ну, Достоевский… Никак не меньше, – пробормотал я. Кстати, иронии в моих словах не было.

Усталая одурь прошла – то ли стимуляторы начали действовать, то ли Колин рассказ радикально встряхнул мою нервную систему, но спать мне уже не хотелось. Мозг работал в усиленном режиме. Сотни картинок перед моим мысленным взором проносились. Мириады мыслей, среди которых главной была одна: и как это я раньше ничего не замечал? А ведь мог бы и заметить! Если бы не был так увлечен своим романом с Иссой. Если бы не привычка видеть Колю таким рассудительным, сдержанным, все раскладывающим по полочкам, живущим без утайки…

– Послушай, Саша, как ты думаешь… У меня есть шансы? – вдруг спросил Коля.

«Вообще-то нет», – сразу подумал я. Но не таким ослом я был, чтобы произнести эту фразу вслух.

– Шансы в плане Риши? – спросил я, изображая из себя тугодума.

Он кивнул.

– Я думаю, что есть. Риши мне говорила, что за ней теперь ухаживает какой-то доктор из пехлеванов. Обмолвилась, что он ей немного нравится. Я даже имя почему-то запомнил – Римуш… Стишки ей этот Римуш сочиняет, сладостями задаривает, как у них принято, всякое такое. (О заявлении в Комитет по Делам Личности я, конечно, не заикнулся.)

– Доктор? У Риши? – Глаза Коли засияли.

Видимо, по его внутренним понятиям любовная увлеченность Риши клонским доктором была в тысячу крат предпочтительней ее любовной одержимости мною. Может быть, потому что клонов Николай за серьезных соперников не держал. А может быть, как раз потому, что мог воспринимать клонского доктора Римуша именно как соперника, с которым можно и нужно бороться за право обладать Риши…