Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники... - Василий Гиппиус

8-го февраля.

Загоскин в театре не был, но неистовствует против Женитьбы и особенно взбесился за эпиграф к Ревизору. С пеной у рта кричит: «Да где же у меня рожа крива?» Это не выдумка. [Восклицания Загоскина были использованы Гоголем в «Развязке Ревизора» (реплика Семена Семеныча). ] Верстовский просил меня написать вам, что он берется поставить Разъезд, а то дирекция возьмет его по разам. Исполняю его желание, хотя знаю наперед ваш ответ. [Гоголь не согласился на постановку «Театрального разъезда».] Обращаюсь к изданию ваших сочинений. Вообще оно произвело выгодное для вас впечатление на целую Москву, ибо главное ожесточение против вас произвели Мертвые Души. Шинель и Разъезд всем без исключения нравятся; полнейшее развитие Тараса Бульбы также. Судя по нетерпению, с которым их ожидали, и по словам здешних книгопродавцев, которые были осаждаемы спрашивающими, должно предполагать, что издание будет иметь сильный расход. — Что касается до меня и до всех моих, то трудно сказать что-нибудь новое о наших чувствах: мы наслаждаемся вполне. Конечно, новые ваши творения, например, Шинель и особенно Разъезд, сначала так нас поразили, что мы невольно восклицали: «Это выше всего»; но впоследствии, повторив в несчетный раз старое, увидели, что и там та же вечная жизнь, те же живые образы. Но я, лично я, остаюсь однако при мнении, что Разъезд, по обширному своему объему, по сжатости и множеству глубоких мыслей, по разумности цели пиесы, по языку, по благородству и высокости цели, по важности своего действия на общество — точно выше других пиес. Не говорю о других красотах его, которые он разделяет со всеми вашими сочинениями такого рода или содержания.

…Хотя я очень знаю, что действия ваши относительно появления ваших созданий заранее обдуманы: что поэт лучше нас, рядовых людей, прозревает в будущее: но (следую, впрочем, более убеждениям других, любящих также вас людей) теперь много обстоятельств требуют чтоб вы, если это возможно, ускорили выход второго тома Мертвых Душ. Подумайте об этом, милый друг, хорошенько… Много людей, истинно любящих, просили меня написать вам этот совет. [Гоголь отвечал на это: «Относительно 2-го тома „Мертвых Душ“ я уже дал ответ Шевыреву, который вам его перескажет». Ответ Шевыреву от 28 февраля 1843 г. см. ниже. ] Впрочем, ведь мы не знаем, такое ли содержание второго тома, чтоб зажать рот врагам вашим? Может быть, полная казнь их заключается в третьем томе…

«История моего знакомства».

М. И. ГОГОЛЬ — О. С. АКСАКОВОЙ

[Ольге Семеновне, жене Серг. Тим. Орфография М. И. Гоголь здесь не соблюдается (небеспокоится, тiатр и т. п.), но из знаков препинания добавлено только несколько запятых. ]

10 февраля 1843 г.

От сына моего я получила письмо из Рима еще в октябре, [Это письмо, по-видимому, не сохранилось. Просьба не беспокоиться была в более раннем письме от 19 августа ст. ст. (Письма, т. II, стр. 214); день именин Map. Ив. — 1 октября. ] в котором он поздравлял меня с именинами, и просил не беспокоиться, когда не часто буду получать его письма, что ему очень много и нужно писать, но уже пора ему написать, и я с нетерпением ожидаю его отзыва и комедий, удивляюсь, что он о сю пору не прислал мне их, как-то их примут, как они появятся в первой раз в свет, под руководством славного артиста Щепкина. Мысленно летела бы в театр, убедительнейше прошу вас, почтеннейшая Ольга Семеновна! написать мне истину, как примет публика…

С. Дурылин, стр. 75–76.

О. С. АКСАКОВА[16] — М. И. ГОГОЛЬ

19 марта 1843 г.

Поздравляю вас, почтеннейшая Марья Ивановна, со днем рождения Николая Васильевича, нам этот день чрезвычайно памятен; да продлит господь жизнь его и да укрепит здоровье его, а вам бы долго, долго утешаться его славою. Сочинения его расходятся, а более всего слушаются и начинают узнавать его разные сословия. Сергей Т. читал во многих домах Шинель, Разъезд, Игроков и проч., а Константин совсем в других домах читал нового Тараса Бульбу и проч. Теперь Щепкин читал публично «Старосветские помещики», а Садовский актер рассказ «Копейкин»; у них устроились публичные чтения по 5-ти руб., им дал Новосильцов [Петр. Петр. Новосильцев (1797–1869) — московский вице-губернатор. ] залу у Мясницких ворот в своем доме; тут еще читает Вальтер по-французски и М-elle Шамбери, но вообразите, после чтения Щепкина, когда он кончил Старосветских помещиков, никто не стал слушать Гюго, стали ходить, шуметь — Вальтер рассердился, а М-elle Шамбери, говорят, уехала; человек до 130 было, только зала и поместить может и то чрезвычайно, говорят, жарко. Сочинения его, говорят, верный капитал и, кажется, все долги его теперь уплочены, и вы, почтеннейшая Марья Ивановна, можете быть спокойны, скоро вы будете совсем обеспечены…

«Памяти Гоголя». Отд. III, стр. 69.

ИЗ «БЫЛОГО И ДУМ» А. И. ГЕРЦЕНА

Какая страшная повесть Гоголева «Шинель», — сказал раз Строганов Е. К[оршу], [Евг. Фед. Корш (1810–1897) — публицист и переводчик. ] — ведь это привидение на мосту тащит просто с каждого из нас шинель с плеч. Поставьте себя в мое положение и взгляните на эту повесть.

— Мне о-очень т-трудно, — отвечал К[орш], — я не привык рассматривать предметы с точки зрения человека, имеющего тридцать тысяч душ.

Сочинения Герцена, т. XIII, стр. 177.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А. О. СМИРНОВОЙ (В ИЗЛОЖЕНИИ П. А. КУЛИША)

[А. О. Смирнова пробыла в Риме одновременно с Гоголем с конца января до мая 1843 г. С ней был и брат ее, Аркадий Ос. Россет (1811–1881). В записках Смирновой приводимые здесь эпизоды изложены более сжато. ]

…В особенности он заглядывался на древние статуи и на Рафаэля. Однажды, когда его спутница не столько восхищалась, сколько бы он желал, Рафаэлевой Психеею в Фарнезине, [«Фарнезина» — название дворца Киджи в Риме. Из фресок этого дворца Рафаэлю принадлежит «Триумф Галатеи». «История Психеи» исполнена по рисункам Рафаэля. ] он очень серьезно на нее рассердился. Для него Рафаэль-архитектор был столь же велик, как и Рафаэль-живописец, и, чтоб доказать это, он возил своих гостей на виллу Ma dama, построенную по рисункам Рафаэля. А. О. Смирнова всходила с Гоголем на Петра, [Храм св. Петра в Риме. ] и когда сказала ему, что ни за что не решилась бы идти по внутреннему карнизу церкви (который так широк, что по нем могла бы проехать карета в четыре лошади), он отвечал:

— Теперь и я не решился бы, потому что нервы у меня расстроены; но прежде я по целым часам лежал на этом карнизе и верхний слой Петра мне так известен, как едва ли кому другому. Когда вглядишься в Петра и в пропорции его частей, нельзя надивиться довольно гению Микеланджело.