America Latina, или повесть о первой любви - Владимир Динец

Не успели ящерицы забраться в нору после захода солнца, как из нее появились «сменщики». Сначала легким облачком выпорхнули летучие мышки Tonatia, потом вдруг вылезла здоровенная зверюга с полосатой мордой и великолепными черными усами — равнинная вискача (Lagostomus maximus). Учуяв печенье, которое я в этот момент ел, она радостно кинулась мне на руки, и мне стоило большого труда отойти от нее на пару шагов и сфотографировать. Чтобы не отдавать ей все печенье, я отнес полпачки к своему рюкзаку, а когда вернулся, его уже доедал зеленый попугайчик-калита.

С наступлением сумерек в траве послышались резкие шорохи — это прокладывали себе путь тяжелые броненосцы. Чтобы узнать, с кем из них имеешь дело, достаточно резко осветить зверька фонариком. Ушастые Dasypus убегают смешными скачками, толстые Cabassous с фырканьем подпрыгивают на месте и потом пытаются незаметно удрать, медлительные Euphractes прижимаются к земле, а маленькие Tolypeutes и вовсе сворачиваются в шар. В пальмовые рощи броненосцы почему-то не заходили, но там сновали полчища крыс Bibimys с ярко-малиновыми носами.

Шагая в темноте по саванне, я увидел впереди черно-белое пятно, которое оказалось гигантским муравьедом (Myrmecophaga tridactylus). Фантастический зверь с длинным, как клюв ибиса, носом и роскошным флагом-хвостом словно сошел с картин Дали. Позже я узнал, что и сам художник заметил поразительное сходство между творением природы и персонажами своих картин

— он даже держал дома ручного муравьеда.

На этот раз я вышел к другому ручью, который петлял по неширокой болотистой пойме. На дороге появились странные следы, очень похожие на отпечатки копыт тапира, но чуть поменьше. Я долго ломал голову, кто бы это мог быть, пока не увидел капибару (Hydrochoerus hydrochoreus). Последний уцелевший из гигантских грызунов прошлого, капибара напоминает рыжеватую морскую свинку, но она ростом с барана и вся какая-то квадратная. Когда я вышел на мост через ручей, из-под него выплыла самка с парой совсем маленьких детенышей. Отчаянно загребая воду копытцами, капибарята едва поспевали за матерью. Увидев меня, они нырнули, но были отлично видны в прозрачной воде. Метров через десять троица выскочила на поверхность и с треском удрала в камыш.

Больше на ручье мне никто не встретился, кроме кошки-ягуарунди, которая здесь не черная, как в сельве, а рыжая. Я переночевал под деревом, в кроне которого наутро обнаружил гнездо пальмовых дятлов (Melanerpes flavifrons)

— они черные с красной головой, полосатыми боками и ярко-желтой грудью.

Меня ждал неприятный сюрприз: к рассвету укушенный глаз совершенно заплыл, а вся половина лица распухла так, что я стал похож на монстра из фильма ужасов.

Естественно, никто не хотел меня подвозить, и мне пришлось часами торчать на раскаленной дороге, поглощая коробками закупленный в супермаркете молочный шейк (это вроде коктейля).

Очередная попутка оказалась допотопным «Трабантом» с небритым старикашкой-немцем за рулем. С ним мне удалось проехать довольно далеко — почти через всю провинцию Entre Rios (Междуречье). Пыльные пастбища и эвкалипты тянулись по сторонам, сбитые машинами скунсы и опоссумы валялись по обочинам. Сначала старикан рассказывал о тяжелой жизни немецкой общины, потом вдруг похвастался, что он — бывший штурмбанфюрер СС и находится в розыске как военный преступник. Я, конечно, не поверил, но он вытащил из бардачка крест и еще какие-то награды.

Я начал лихорадочно соображать. С одной стороны, я просто обязан был его немедленно придушить (дорога была достаточно пустая). С другой стороны, посты ГАИ в этой части страны стоят через каждые 50 км, и перед очередным постом машину мне пришлось бы бросить. Решил, что проеду последний пост перед своей развилкой, а потом убью мерзавца. Мы доехали до КПП, и я уже полез в карман рюкзака за веревкой, но тут старая сволочь вдруг заявила:

— Совсем забыл, хозяин той фермы мне должен. Навещу-ка его, подлеца. Вылезай.

Я снова оказался на липком асфальте в отвратительном настроении. Увидев мое лицо и Индульгенцию, полицейский побледнел, выскочил на дорогу перед первым же грузовиком и лишь потом спросил, куда мне, собственно, надо ехать. Грузовик оказался попутным. Офицер отвел шофера в сторону и сказал ему что-то такое, что тот всю дорогу называл меня не иначе, как «senior comandante».

Вечером на обочинах появилась фауна: целые стада черных крысовидных хомяков Scapteromys, белобрюхие мерзкие опоссумы (Didelphus albiventris), серпокрылые козодои (Eleothreptus anomalus).

Кстати, должен предупредить, что у многих южноамериканских животных нет устоявшихся русских названий или есть, но неудачные. Поэтому мне иногда приходится придумывать их самому, а следом на всякий случай писать латинское название.

Прошла короткая гроза, и снова стало жарко. Я переночевал в городке на берегу широченной мутной Параны, а утром перешел по мосту в провинцию Chaco. Снова потянулись сухие пастбища в дымке от пожаров — пастухи жгли сухую траву и кустарник. Я много читал о знаменитых аргентинских «ковбоях»

— гаучос, об их богатых традициях и красочных костюмах. Но везде скот почему-то пасли люди в джинсах, кедах и футболках.

Наконец у одной деревни мне встретился настоящий гаучо — в широкополой шляпе и богато расшитой рубахе с бахромой, с огромным ножом за широченным поясом и золочеными шпорами на мушкетерских сапогах. Сей былинный персонаж подъехал ко мне, участливо оглядел пыльный рюкзак и столь же пыльную морду и спросил:

— Вэйзмир, куда ты едешь по такой жаре? Сорок пять в тени!

Оказалось, что деревня населена евреями — иммигрантами из Польши. Познакомиться с ними поближе я не успел, потому что подошла попутка. Меня высадили в семи километрах от национального парка Чако, куда я дополз к обеду в совершенно расплавленном состоянии. Я знал, что через пару дней привыкну к местному климату и перестану обращать внимание на температуру, но пока было довольно тяжело.

В парке меня ждала площадка для установки палаток, сверкающая прохладным кафелем душевая и десятки километров покрытых мягкой пылью лесных дорожек, словно специально созданных для ходьбы босиком и чтения следов.

«Чако» — это сухие леса, которые когда-то покрывали северо-запад Аргентины, Парагвай и часть Бразилии. В основном они состоят из колючих акаций, quebracho (этим словом, означающим «сломай топор», обозначают Solinopsis и еще десяток пород с твердой древесиной, относящихся к разным семействам) и дерева омбу (Phytolacca dioica), кора которого словно плавится на солнце, оплывая к корням.

Фауна Чако очень древняя и своеобразная. По травянистым прогалинам бродит странная птица Cariama cristata, родственник вымерших гигантов-фороракосов. По ночам сквозь высокую траву, высматривая грызунов, пробирается робкое создание — рыжий гривистый волк (Chrysocyon brachyurus) с ногами-ходулями и огромными ушами. Увидеть его мне удалось только один раз — в основном попадались заурядные с виду парагвайские лисы (Dusicyon gymnocercus). Из трех видов пекари, стадами прочесывающих парк, один настолько редок, что долго считался вымершим — это рослый серый Tayassu wagneri.