Ловец человеков - Надежда Попова

— Ты поджег замок? — отозвался Курт, так же медленно сделав несколько шагов к нему, и, не дожидаясь ответа, спросил: — Зачем?

Каспар вздохнул, пожав плечами, продолжая все так же неторопливо приближаться; когда между собеседниками осталось шагов пятнадцать, оба остановились.

— Грязная получилась работа, — пояснил пивовар. — Не по плану. А огонь, майстер инквизитор, скрывает все недочеты, все пороки и изъяны. Огонь очистит все.

— Где Бруно?

Тот засмеялся, качнув головой, как показалось Курту, удивленно:

— Нет, в самом деле, ты меня поражаешь, парень. Он ударил тебя в спину в буквальном смысле, он предал твое доверие, передал в руки противника… Тебе ли беспокоиться о нем? Но если интересно — скажу. Ты сегодня заслужил право узнать ответы на все вопросы… Удрал твой приятель. То ли ты его разжалобил, то ли совесть не вовремя проснулась, а может, и заподозрил что…

— Например, то, что ты хочешь его подставить под мое убийство?

— Сообразил, а?! — так польщенно, словно речь шла о нем самом, воскликнул пивовар. — Быстро. Тебя надо просто вовремя стимулировать, и ты начинаешь выдавать неплохие результаты…

— Что это значит, — оборвал его Курт, — что я имею право на ответы?

— Сегодня ты умрешь, — все с той же улыбкой снова передернул плечами Каспар. — Неужто не понятно?

— В самом деле? — усмехнулся он, не отрывая взгляда от заложенных за спину рук пивовара, и постарался придать голосу твердости. — Ты арестован.

Тот засмеялся — откровенно и громко, и смех разнесся под дымными сводами, похожий на крик.

— Смешно, — кивнул Каспар. — Нет, правда, я оценил юмор. Я арестован… Кем, дружок? Уж не тобой ли?

— Время шуток прошло. Да, мной.

— Ну, что ж, — посерьезнел тот, и взгляд его стал пристальным, жестким. — Тогда подойди и возьми.

Подойти… Оба они знали, что господин следователь беспомощен и обречен. Однако Курт понимал, что продолжать стоять, как стоял, глупо, особенно после столь категоричного требования; сделав над собой усилие, он шагнул вперед и вдруг услышал:

— Стоять.

Он застыл на месте, удивляясь своей покорности; попытался сделать еще шаг — и не смог. Каспар стоял напротив, глядя все так же пристально, чуть исподлобья, и Курт почувствовал, как идущая кру́гом голова словно бы начинает жить сама по себе, своей, отдельной от тела жизнью, со своими мыслями и желаниями. В голове билась мысль о том, что надо идти вперед, хотя бы попытаться сделать хоть что-то, добраться до человека напротив, а потом — до кинжала в сапоге; а тело — тело послушно продолжало стоять на месте, не шевелясь и почти ничего не чувствуя, даже боль в обожженных руках куда-то ушла и словно бы забылась…

— Надо же, получается. — Голос Каспара звучал довольно, почти радостно. — Подними руку.

Рука поднялась сама — по крайней мере, он не желал исполнять столь никчемное и пустое распоряжение; пивовар одобрительно кивнул самому себе и пояснил, как доброму знакомому:

— Я-то уж думал, ты вовсе непробиваем; а получается!.. — Его лицо вновь стало серьезным, и он тяжело выдохнул, убрав одну руку из-за спины и отерев лоб ладонью. Курт ощутил, как оцепенение уходит, постепенно возвращая его к реальности; он пошатнулся, чувствуя себя опустошенным, разоренным, как взятый город… — Однако, — как сквозь воду донесся до него голос Каспара, — это сильно утомляет. Так оно будет надежнее.

И снова Курт успел лишь увидеть вторую руку, выброшенную из-за спины, снова не успел сделать ничего — то ли усталость достигла своего последнего рубежа, то ли еще не ушло то ощущение раздвоенности, бесконтрольности над собственным телом. С четырехзарядного арбалета, и впрямь игрушечно крохотного, сорвалась серебристо сверкнувшая стрелка чуть длиннее ладони, и в бедре вспыхнула боль, отозвавшись во всем теле до самой макушки.

Вскрикнув, Курт упал на колени, схватившись ладонями за рану; в голове в один миг прояснело, однако теперь это утешало мало. Боль все разгоралась, и он никак не мог заставить себя подняться, а при попытке выдернуть стрелку разжимались испачканные в крови и без того непослушные пальцы, соскальзывая с гладкой стальной поверхности. Каспар медленно приблизился и сочувственно произнес:

— Не вырвешь, не старайся. Это ведь нервный узел — потому ты и не можешь встать, а как следует рвануть слишком больно. Кишка тонка…

Пивовар остановился почти вплотную, но на лицо его Курт не смотрел, чтобы не глядеть вот так, с колен, снизу вверх. Перед самым лицом была опущенная рука с арбалетом, отчего-то видимым сейчас явственно, словно только он и существовал в окружающем пространстве. Только голос над головой и это чудо механики. Будь ситуация другой, можно было бы восхититься тому, что смастерил неведомый гений, — стальные стрелки удобно устроились одна над другой, изогнутая рукоять сидела в ладони как влитая, и загрубелый, покрытый старыми ссадинами палец пивовара лежал на спуске, чуть подрагивая, однако не спеша нажать.

Но отчего-то сознание отметило невероятную механику смертельной игрушки мельком, и им всецело завладел узор на прикладе, исполненный замысловатыми извивами…

— Урок анатомии специально для тебя, — добавил Каспар. — Еще один нервный узел вот тут.

Щелкнула струна, и вторая стрелка ударила под ключицу, опрокинув Курта на пол; левая рука онемела, и несколько мгновений он тупо смотрел в потолок, хватая воздух пересохшим ртом, пережидая очередную волну боли. Вслепую подняв правую руку, закусив уже прокушенную губу, чтобы на этот раз не вскрикнуть, Курт попытался вытащить стальной штырь, раз за разом срываясь с него уже не гнущимися пальцами.

— Та же история, — вместо него констатировал Каспар, остановившись прямо над ним и глядя оценивающе, — силенок не хватит.

Он повел арбалетом сверху вниз, словно выбирая, куда выстрелить, а потом опустил руку и просто, как издыхающего пса, ударил ногой. По тому, как потемнело в глазах и стало больно дышать, Курт понял, что ребро сломалось, и, быть может, не одно.

— Тебя найдут, — тихо, через силу, хрипло произнес он, глядя перед собой и видя вместо лица расплывающееся пятно. — Рано или поздно…

Пятно опустилось ниже — Каспар присел подле него на корточки; донесся негромкий смех.

— Приятно видеть столь глубокую веру — пусть и в силу такой поганой системы, как ваша Конгрегация… Может, и найдут, дружок, только скорее поздно, чем рано. Скажи мне честно: сейчас, перед смертью, — неужели тебя это утешает?

Курт не ответил — осторожно проталкивая воздух в легкие, он пытался дышать; темнота перед глазами рассеялась, и он тут же пожалел об этом, ибо стал видеть все более плотные и низкие дымные облака под потолком, и все гуще становилось зарево у противоположного конца коридора…