Ожерелье Странника - Генри Хаггард

Таким был подарок. В послании говорилось, что той, которая владеет ожерельем, возможно, захочется иметь недостающую половину. Также было добавлено, что некий генерал ошибался, предвещая, что если это ожерелье будет одето какой-нибудь другой женщиной, кроме той единственной, которой оно предназначено, то оно принесет этой женщине несчастье. Ошибался потому, что с того дня, пока оно было на шее Ирины, все было наоборот, а именно, что ее судьба повернулась к лучшему. А так как она избежала самой ужасной вещи на свете — еще одного мужа, то стала величайшей женщиной в мире.

Эти слова были написаны на куске пергамента, опечатанном и адресованном госпоже Хелиодоре и не подписанном. И я подумал о том, что они — дурное предзнаменование для писавшего их, ибо хвастовство всегда было неугодно Высшей Силе, творящей нашу судьбу.

Так все и случилось в дальнейшем.

В один из дней раннего лета — это было как раз в годовщину нашей свадьбы — мы с Хелиодорой обедали в узком кругу, всего лишь с двумя гостями. Ими были огромный Джодд, мой заместитель, и его жена Мартина, так как через год после нашего возвращения на Лесбос Джодд и Мартина поженились. Мне припоминается, что в этом деле возникли некоторые трудности, но когда Джодд заявил, что если она не выйдет за него замуж, то он немедленно отплывает назад на свою северную родину, сказав всем нам «прощай» на веки вечные, Мартина уступила. Думаю, что именно Хелиодора устроила эту женитьбу после того, как у нас родился сын-первенец. Как ей это удалось, я предпочел не узнавать. По крайней мере, дело было сделано, и в конце концов этот брак оказался удачным, хотя поначалу Мартина и бывала угрюмой и резковатой по отношению к Джодду. Затем у них появился ребенок, который вскоре умер, и смерть малютки сблизила их больше, чем это можно себе представить, больше, чем это было бы, останься он жив. Как бы там ни было, с этого времени Мартина стала более мягко относиться к Джодду. И когда у них появились другие дети, оба они казались очень счастливыми.

Итак, мы обедали вчетвером, и мне припоминается, что разговор перешел на халифа Харуна и его удивительную к нам доброту, к нам, христианам, которых он должен был презирать и ненавидеть Хелиодора впервые рассказала мне о том, как она обрадовалась, когда он так быстро сообщил, что выпитая жидкость из золотого сосуда, стоявшего теперь на нашем столе, оказалась всего лишь розовой водой.

Оказывается, она в тот момент была возбуждена до такой степени, что уже начала чувствовать, как от яда немеет сердце, затуманивается ум, была полностью уверена, что вскоре ее охватит сон, о котором Харун говорил как о предвестнике смерти.

— Если бы он был настоящим врачом, ему следовало бы знать, что так и могло случиться; подобная шутка очень опасна, — сказал я. И затем добавил, что не хотел бы больше воскрешать ту сцену в памяти, сцену, от которой меня и сейчас бросает в дрожь, хотя она и имела благополучный конец.

— Скажите нам, Мартина, это правда, что те богатые владения в Александрии, которые вам подарил халиф, проданы?

— Да, Олаф, — ответила она, — компании греческих купцов, без каких-либо затруднений. Контракт был подписан только вчера вечером. Я хотела покинуть Лесбос и переехать туда на жительство, так как там мы могли бы быть в полной безопасности под защитой указа халифа, но Джодд отказался.

— Ну да! — проговорил Джодд своим мощным голосом. — Чтобы я жил среди мусульман и зарабатывал торговлей либо садоводством, каким бы прекрасным там все ни казалось? Да я бы подрался с этими поклонниками Пророка через месяц, и мне бы перерезали глотку. Кроме того, разве смог бы я вынести разлуку с моим генералом? Да и что бы Мартина ни замышляла, как могла она утерять из виду своего крестного сына? Что поделаешь, Олаф, я скажу вам, хотя мы и женаты с ней, она по-прежнему думает о вас в два раза больше, чем обо мне. О! Собака Слепого Олафа не расстанется с ним никогда! Не смотри на меня с такой злостью, Мартина. И почему только правда всегда заставляет женщин так сердиться? — И он разразился своим могучим смехом.

Тем временем Хелиодора встала со стула и подошла к открытому окну что-то сказать нашим детям и детям Мартины, шумной гурьбой игравшим в саду. Она постояла там некоторое время, любуясь прекрасным видом на бухту, расположенную внизу, затем внезапно воскликнула:

— Корабль! В бухту входит корабль, и на нем императорский штандарт!

— Тогда будем молить Бога, чтобы оно не привезло нам плохих вестей, — сказал я.

Я побаивался императорских штандартов и чувствовал, что мы в последнее время что-то слишком уж счастливы. Тем не менее мне было известно, что ни одно императорское судно не покидало в это время берегов Босфора без веских на то причин, и опасения, как бы оно не доставило письмо о моем смещении с поста или же о чем-либо еще более худшем, были небезосновательны.

— Какие такие плохие вести может оно доставить? — проворчал Джодд. — О! Я знаю, что у вас на уме, генерал, но если этот выскочка Никифор благоразумен, он оставит вас в покое, так как Лесбос не захочет видеть губернатором другого и заявит ему об этом, если в этом возникнет необходимость. Нет, ему придется снарядить не один корабль для борьбы с нами — да даже и не три! — для того, чтобы посадить другого губернатора. Нет, не выговаривайте мне, генерал, потому что я, в конце концов, не давал клятвы Никифору, как и все остальные норманны и жители Лесбоса.

— Вы ведете себя подобно сторожевой собаке, Джодд, которая лает на все только потому, что ей это незнакомо. Идите, я вас прошу, на пристань и возвращайтесь с новостями с этого корабля.

Он отправился, и следующие два с лишним часа я сидел в своем кабинете, диктуя Хелиодоре письма, относящиеся к делам, связанным с моими официальными обязанностями. Наконец работа была завершена, и я приготовился к вечерней прогулке верхом на муле, которого обычно вели на узде. В это время в комнату вошла Мартина.

— Вы сегодня отправитесь с нами на прогулку, Мартина? — спросил я, узнав ее шаги.

— Нет, Олаф, — быстро ответила она. — Думаю, что и вы также откажетесь от нее. Вот письма из Византии, Джодд принес их с корабля.

— А где он сам? — поинтересовался я.

— Там снаружи, в компании с капитаном судна, охранниками и арестованными.

— Какими арестованными?

— Возможно, письма сообщают об этом, — произнесла она уклончиво. — Надо ли их распечатать и прочесть? На них пометка: «совершенно секретно»!

Я утвердительно кивнул. Мартина часто выступала в роли моего секретаря, будучи искусной в такого рода делах. Она сломала печать и прочла нам с Хелиодорой, присутствовавшей при этом, следующее: