В тени Катыни - Станислав Свяневич

Ночь перед отъездом он провел в комнате, где, кроме него, жили Вацлав Грубиньский, профессор Станислав Кощчалковский, я и еще несколько человек. Напротив моей постели была дверь, постоянно открытая, в маленькую комнатку Владислава Броневского и Бернарда Зингера, а слева стояла постель Вацлава Грубиньского, бывшего из-за своего эпикуреизма и добродушия отличным товарищем и в горе и в радости. Справа стояла еще одна кровать, в тот вечер, уткнувшись лицом в подушку, на ней лежал высокий человек. Он лежал не вставая, он не представился ни мне, ни моим товарищам, он даже не разделся, а лежал в ботинках и одежде. Это был тоскливый вечер. Нам вроде бы и хотелось как-то посочувствовать этому человеку в его беде, и вроде было неудобно, да и отталкивало его нежелание разговаривать. Мне очень хотелось узнать, сколько в действительности было в его папке компрометирующего материала, а сколько было подложено туда НКВД.

Следующим утром, все так же молча, он вышел из посольства и на поезде уехал в сторону иранской границы. Многие сомневались, доедет ли он до Ирана. Правда, потом мне говорили, что встречали его в Ираке, где он был командиром одного из этапных пунктов на пути польской армии из России через Иран и Ирак в Сирию и Палестину.

Дело Роль-Янецкого дало возможность советским властям нанести ощутимый удар по всей нашей системе социальной помощи, пункты которой нам удалось создать практически во всех районах СССР. Профессор Кот был этим случаем просто поражен и очень недоволен армейским командованием. Мне даже кажется, этот инцидент был причиной отставки Кота и шефа армейской миссии генерала Воликовского. На место Воликовского пришел военный атташе подполковник Тадеуш Рудницкий, бывший начальник штаба 19-й пехотной дивизии, с которым я встретился во второй половине сентября 1939 года под Томашевом. Рудницкий перед самым захватом в плен смог переодеться в гражданскую одежду и таким образом избежал судьбы других польских офицеров, лежащих в катынской могиле.

Мне неизвестны детали миссии Роль-Янецкого, неизвестны и материалы, за которыми он охотился, но общая тенденция этого дела мне представляется ясной. Когда в 1941 году в Лондоне формировалась польская миссия во главе с профессором Котом, старались найти дельных людей, которые бы смогли работать в отдаленных местах Советского Союза, оказывая помощь депортированным польским гражданам. Это должны быть люди психологически и физически сильные, способные преодолеть трудности долгих и частых поездок по огромным пространствам страны, где царил голод, холод, хаос и эпидемии. Такие люди были только в числе военных. В этих условиях и было решено откомандировать часть офицеров, выдав им дипломатические паспорта для работы за границей.

Вполне естественно было и то, что британская разведка поручила им выполнять функции наблюдателей, о которых посол мог и не знать. И в этом не было никакой враждебности к Советскому Союзу: хорошая информационная служба — это одна из британских традиций, и она охватывала не только враждебные государства, но и союзные страны. В самом деле, крайне трудно планировать военные операции, не имея представления о потенциале союзника. Например, английский генерал в отставке Картон де Виар пишет в своих мемуарах, что, когда его направили в качестве наблюдателя в Польшу, к нему явилось сразу около двадцати резидентов английской разведки, проводивших операции на польской территории. А ведь Польша в то время была союзником Англии, и именно в целях защиты Польши Британия вступила в войну.

Те круги, которые принимают фундаментальные решения в ходе войны, безусловно, должны иметь точную информацию как о неприятеле, так и о союзниках. Перед войной в Польше получению такой информации, к сожалению, уделяли крайне мало внимания. Мне не раз приходилось слышать высказывания, что ни наше правительство, ни военное командование не имели точного представления о физических и технических возможностях оказания нам Францией помощи в случае войны.

Во время моей поездки в 1937 году в Германию, где я собирал материалы для своей книги об экономической политике Гитлера, я часто, особенно от руководителей Гитлерюгенда, слышал, что Франция психологически не готова к ведению войны. Наш же военный атташе во Франции полковник Блешиньский, видимо, более увлекался историей искусств, чем изучением положения во французской армии. Я встретился с ним 15 августа 1920 года над Вкрой, где он проводил стремительную, но бесполезную контратаку против большевиков. Он принадлежал к тому типу польских офицеров, которые проявляют себя с самой лучшей стороны на поле брани, но в мирное время больше интересуются искусством, историей и философией; это был романтический тип, так характерный для времени маршала Пилсудского.

Мне кажется, наше руководство в своей политике также не располагало и достаточной информацией в отношении Великобритании, часто просто вслепую принимая решения. Заключение договора с Англией, конечно же, улучшило наше политическое положение на международной арене, но он никак не мог помочь в случае войны, надеяться на действенную помощь англичан было бы безрассудно. Весной 1939 года Ллойд Джордж выступил в парламенте с большой речью, в которой не только сказал о военной слабости Польши, но и признал и определенную слабость в этом отношении самой Англии. И что парадоксально, я собственными глазами видел, что наше командование не обратило на это заявление никакого внимания. Английские военные взяли на заметку заявление Ллойд Джорджа и ограничили и без того слабую помощь в нашем вооружении. Мы же по-прежнему продолжали поставлять Англии практически все произведенные в Центральном промышленном округе зенитные орудия. Скорее всего, английские штабные работники считали, что Польша в случае войны с Германией обречена, даже если Советский Союз придет ей на помощь.

До войны мы, безусловно, имели разведчиков и в России, и в Германии, но нас совершенно не беспокоило получение информации о положении дел в стане союзников, и это было огромной ошибкой. У англичан был совершенно иной подход: надо быть хорошо информированным о противнике, но не менее хорошо и о союзнике.

В 1941—42 году перед Англией встала проблема оказания помощи СССР. И это был фундаментальный вопрос, его решение зависело от того, насколько помощь может ослабить немецкий натиск. Ну а обретающиеся в разных частях России поляки, очевидно, должны были образовать еще один канал для получения информации на этот счет. Не знаю, занимался ли этим вопросом генерал Сикорский, но уверен, что польские военные просто не могли отказаться от выполнения разведывательных и наблюдательных функций. Мы были с Англией союзниками, и положение обязывало быть союзником во всем.