Восхождение. Кромвель - Валерий Есенков

И в Лондоне, и во всех графствах, поддерживавших парламент, возродился воинственный дух. Q мире уже не говорили ни простые горожане, ни парламентарии. Энтузиазм охватил даже лондонский Сити. Кое-кто из богатейших торговцев и финансистов одевал и вооружал на свой счёт нахлынувших добровольцев, кое-кто сам вызывался служить в их рядах. Рассказывали, что один из них, только что получив в наследство громадное торговое дело и две тысячи фунтов стерлингов, явился в армию Эссекса во главе полка, вооружённого и снаряженного им. Даже те из депутатов парламента, которые только что хлопотали о мире, призывали городские советы приложить все усилия для борьбы.

Всё-таки главная надежда оставалась на помощь шотландцев. Союз был заключён, однако далеко не всем англичанам хотелось его исполнять. Они считали, что союз должен быть исключительно военным и политическим, тогда как шотландцы выдвигали главным условием — присоединение всей Англии к одной, пресвитерианской религии. Это условие мало смущало тех представителей нации, которые сами собой отказались от англиканства и стали убеждёнными пресвитерианами. Им принадлежало большинство в нижней палате парламента, и они, устрашённые высадкой ирландских полков, поспешили исполнять условия договора с шотландцами.

Ещё летом по распоряжению парламента был созван синод, которому надлежало обсудить весь строй нового устройства английской церкви и дать депутатам свои предложения, поскольку только парламент считал себя вправе принимать окончательные решения как в государственных, так и в религиозных делах. Правда, поначалу предполагалось, что синод составят сто пятьдесят человек, из них сто двадцать епископов и служителей церкви, десять лордов и двадцать членов нижней палаты. Однако епископы и многие служители церкви отказались явиться, не уверенные, что останутся на свободе и не лишатся жизни. Представителем от лордов и депутатов оказался только Джон Селден, юрист. Таким образом, нежданный синод составился всего из семидесяти богословов и служителей церкви, которые к тому времени покинули англиканство. Двадцатого ноября постановлением парламента в состав синода ввели четверых известных в Шотландии богословов, чтобы они помогли установить единство в богослужении в Англии по примеру Шотландии.

Синод начал свои заседания в капелле Генриха XVII, но вскоре зарядили дожди, сделалось холодно, сыро, и богословов, всегда любивших тепло, перевели в Иерусалимскую комнату, которая расположена в дальних, более уютных покоях Вестминстера. Заседания происходили пять раз в неделю в течение пяти с половиной лет. В половине девятого утра они начинались общей молитвой и затем длились с девяти до двух часов дня. Каждый за свои труды получал по четыре шиллинга в день. За опоздание к общей молитве налагался штраф — шесть пенсов. В постные дни заседание продолжалось с девяти часов до пяти и проходило в молитвах.

«После того как доктор Твисс прочёл краткую молитву, мистер Маршалл в высшей степени благочестиво читал длинную молитву в течение двух часов. Потом мистер Эрроусмит говорил проповедь, которая продолжалась около часа. Вслед за ней был пропет псалом. Затем мистер Палмер говорил проповедь в течение часа, мистер Симен читал молитвы два часа, и был спет ещё один псалом. Под конец мистер Хендерсон занял собрание краткой, но прекрасной речью о публичном покаянии и других видимых заблуждениях, а также о необходимости проповедовать против еретических сект, в особенности против баптистов и антиномианцев».

В скоромные дни происходили прения как по насущным, так и по отвлечённым религиозным вопросам. Богословы явным образом подражали парламенту. Они произносили длинные учёные речи. Многие заранее готовились к ним, обстоятельно изучая обозначенную в регламенте тему. Лишь иногда и немногие брали на себя смелость излагать свои мысли экспромтом, однако, по мнению стороннего наблюдателя, тоже говорили недурно, чем вызывали у него удивление. Неторопливость и многоречие были обдуманны. Богословы полагали, что они вырабатывают основания культа на все дальнейшие времена, и потому не намеревались спешить.

В самом деле, Вестминстерскому собранию, как вскоре стали его называть, предстояло удовлетворительно разрешить вечные, но всегда новые, спорные, ведущие к расколам и войнам проблемы: единство церкви и пределы веротерпимости, поскольку любая религия меньше всего склонна терпеть в делах веры анархию. Оно должно было дать неопровержимые ответы на важнейшие вопросы о том, должно ли государство предпочесть одну организацию церкви и одну форму культа всем остальным, имеет ли оно право терпеть другие организации и другие формы или должно истреблять их огнём и мечом, а если должно и может терпеть, то все без изъятия или немногие избранные.

Вопросы были важнейшие, острейшие и крайне болезненные. Время для серьёзных ответов на них было самым неподходящим. Англия только что покончила с англиканством и властью Ненавистных епископов и приходила понемногу в себя. Все праздновали победу и не хотели задумываться над тем, как нынче следует верить, какие псалмы распевать, какие молитвы читать. Умы занимали неотложные земные дела: свобода личности, свобода собственности, права парламента, права короля, продолжение войны или скорейший мир, а если мир, то какие условия мира могли бы удовлетворить обе стороны.

Первые же известия о богословских прениях, вышедшие за стены Иерусалимской комнаты, всё изменили. Сначала Лондон, потом вся Англия внезапно превратились в кипящий котёл. Те, кто вчера ковали мечи и наконечники копий, бросились выковывать новые взгляды на смысл и формы религии. Все способные мыслить заспорили о терпимости, о свободе отправления культа, о возможности или невозможности самостоятельно составлять для себя религиозные мнения, о праве государства защищать одну церковь и наказывать всех и каждого, кто осмелится оспорить её, или не защищать ни одной и заниматься лишь государственными делами, предоставив церкви или церквям как им вздумается заниматься делами церковными. Англичане, и без того склонные почитать себя высшей расой, вдруг превратились в фанатиков, а религиозные споры в мгновение ока обернулись ненавистью, презрением, площадной бранью и потасовками. В самом лучшем случае религиозных противников именовали собаками, бешеными волками, пожирателями душ, негодяями, а молитвы из покаяний, смирения и горьких просьб о прощении внезапно обернулись наглыми требованиями, чтобы Господь истребил, испепелил до седьмого колена тех неисправимых — грешников, тех низких, подлых, порочных людей, которые имеют наглость не разделять религиозных мнений молящегося.

«Едва ли проходит хоть один день без того, чтобы не появилось какое-нибудь новое мнение, которое привлекает к себе общий интерес на один, много на два дня. Кто потерял религию, пусть приедет в Лондон, и я ручаюсь, что он найдёт себе подходящую, а человек верующий, без сомнения, потеряет и то, что имел».

Вестминстерское собрание поступало мудро, не спеша с окончательными решениями. Два обстоятельства заставили парламент его торопить. Восьмого декабря 1643 года скоропостижно и очень не вовремя скончался Джон Пим, последний из выдающихся вождей парламентской оппозиции последних пятнадцати лет. Этот был признанный мастер тайных сношений и публичных речей. Он был твёрд в своих убеждениях, но умел терпеливо ждать благоприятного стечения обстоятельств и в зависимости от них подстрекал или удерживал народный гнев. Человек государственного ума, склонный к разумному, плодотворному компромиссу, когда иначе нельзя было двигаться к намеченной цели, он один был в состоянии охладить пыл пресвитерианского большинства, образумить, уговорить, доказать, что не следует торопиться реформировать церковь, когда религиозные страсти и без того накалены до предела.

Этого человека не стало. Многие представители нации облегчённо вздохнули. Враги ликовали и распространяли гнусные слухи, будто умерший — негодяй, человек недостойный, умер от вшивости. Только Кромвель и Вен отдали должное павшему борцу за свободу и не позволили забыть его заслуги. Они настояли, чтобы его тело в течение нескольких дней было выставлено для публичного обозрения: желающие могли с ним проститься, а те, кто сомневался, убедиться в ложности распускаемых слухов. Благодаря их совместным усилиям составился комитет, который должен был привести в порядок дела покойного и в Вестминстерском аббатстве воздвигнуть достойный памятник в его честь. Толпы народа пришли проститься с усопшим. Депутатам нижней палаты пришлось следовать за его гробом в полном составе. Вскоре комитет пришёл к выводу, что всё скромное имущество Пима должно быть продано за долги, которые составили около десяти тысяч фунтов стерлингов, однако все эти деньги были потрачены Пимом не на личные нужды, а на благо отечества. По настоянию комитета парламент взял их на себя.