Алмазный меч, деревянный меч (Том 2) - Ник Перумов

Агату как на крыльях вынесло из убогого фургона. Горло перехватило от восторга. Все оказалось правдой, все ее предчувствия исполнились: войско ее народа идет по земле хумансов, предавая огню их поганые лачуги. Земля должна очиститься, прежде чем здесь вновь поднимутся новые леса…

На Кицума она даже не посмотрела. Что ей какой-то жалкий, старый клоун!

– Сеамни! – раздалось сзади. Кицум растерянно смотрел ей вслед; он видел, как из тряпичного кокона, славно дивная бабочка, выпорхнул легкий золотисто-коричневый меч, на первый взгляд сработанный весь из блестящего, отполированного дерева, включая и эфес, и гарду, и лезвие.

Дану не повернула головы. Она бежала навстречу показавшимся в конце деревенской улицы сородичам.

Взгляд Кицума потяжелел.

– Нодлик! Эвелин! – крикнул он, указывая на Дану.

Как ни странно, на сей раз они не ссорились.

– Да, конечно, Кицум, – спокойно сказала женщина. Из складок одежды появилось странное оружие – короткий серп на рукояти примерно в локоть длиной, к которой крепилась цепь с увесистым грузом на конце, Нодлик просто выхватил два коротких парных меча. Где жонглер прятал их доселе – знала, наверное, кроме него, одна только Эвелин.

– Таньша! Что стоишь столбом? – прикрикнул на женщину Кицум. – Не видишь, что ли?

Братцы-акробатцы куда-то уже успели испариться, равно как и Еремей – заклинатель змей.

– Идемте, – сказал клоун.

Наверное, со стороны это было очень странное зрелище – четверо в обносках, в которых с трудом угадывались цирковые костюмы, идущие против целой сотни Дану.

– Патриарх приказал нам выжить, – хрипло заметил Нодлик.

– По-моему, лучше смотать удочки, – тотчас согласилась с ним Эвелин. Первый порыв проходил, уступая место благоразумию.

Кицум коротко взглянул на них – да так, что жонглеры тотчас прикусили языки.

– Ага, пусть ты умрешь сегодня, а я завтра? Не выйдет, – спокойно, без малейшей рисовки заметил клоун. Однако было в его словах нечто, заставлявшее поверить – есть много вещей похуже смерти.

А Таньша и вовсе ничего не говорила – молча шагала себе, перевязь с набором метательных ножей на груди, запасные клинки – слева и справа на поясе, у бедра – длинная рапира доброй работы. Таньша молчала, она и раньше-то не охотница была поговорить и даже сейчас, перед лицом верной гибели, не размыкала губ.

– А Тукк с Токком?.. – вновь встрял Нодлик. – Нам умирать, а им?..

– Они не из Лиги, – ответил Кицум. – Не беспокойся и не завидуй. Их зарежут как баранов, а до этого еще оскопят по обычаю Дану. Предпочитаю умереть от честной стрелы!

Что-то свистнуло, коротко звякнуло в воздухе. Две половинки перерубленной стрелы Дану упали под ноги Эвелин. Женщина опустила свой серп.

– Только не так, чтобы сразу, – заметила она.

– Неплохо, Эвелин, – скривился Нодлик. – Только это нам все равно не поможет.

– Погоди лезть в яму раньше времени, – заметил Кицум. – Кто знает, постараемся прорваться. В деревне не уцелеет никто, это я тебе обещаю.

Агата с чудесным мечом давно скрылась впереди. Из-за крайних домов внезапно донесся яростный взрыв криков, которые иначе как экстатическими и назвать было нельзя.

– Наша данка до тех добежала, – заметила Эвелин. – Жаль, что мы не убили ее сразу, Кицум…

– Получается, что да, – грустно согласился клоун. – Я должен был догадаться… Это ведь она притащила сюда этих Дану.

– Но как?! – возопил Нодлик, словно ничего более важного на свете сейчас для него не существовало.

– Думаю, магия ее добычи, которую они с Онфимом вытащили из Друнга… – заметил Кицум. – Так, все, хватит! За работу!..

Впереди разбегались последние защитники баррикады, преграждавшей вход в деревню. Дану с непонятной (а может, как раз наоборот, очень понятной!) яростью искали не победы, а именно боя, схватываясь с врагами даже на не слишком выгодных позициях, как будто это был их последний бой. Они не стали тратить время на обход. Они атаковали в лоб. Под прикрытием лучников, выпускавших издали свои стрелы, несколько десятков меченосцев развернулись в цепь и полезли на баррикаду. Защитники ее продержались недолго.

– Быстрее! – рявкнул Кицум.

Они успели вовремя.

Над краем перевернутой набок телеги появилось лицо воина-Дану в высоком блестящем шлеме. Миндалевидные глаза полны ярости. Взлетел уже обагренный хумансовой кровью длинный и тонкий меч.

Таньша резко взмахнула рукой, и Дану опрокинулся. Из глазницы торчал метательный нож циркачки.

Второго Дану сразила Эвелин, метнув свое хитроумное оружие так, что загнутый конец серпа вошел прямо в узкую щель между верхом кольчуги и краем шлема. Рванула цепь, высвобождая клинок, – рукоять словно сама вспрыгнула ей обратно в ладонь.

– Ловко, – одобрил Кицум. – Моя теперь очередь, что ли?

В руках старого клоуна не было никакого оружия. Кроме лишь старой веревки.

– У монашка одного позаимствовал, – криво усмехнулся Кицум.

За баррикадой нарастал рев атакующих. С непонятным упорством Дану вновь пошли вперед именно здесь вместо того, чтобы спокойно обойти защитников и расстрелять их из луков со спины. Вместо этого они старались достать их, посылая стрелы навесом через баррикаду.

Словно забавляясь, Эвелин играючи разрубила три или четыре прямо в воздухе. Нодлик пару просто поймал, после чего с отвращением переломил через колено.

Кицум одним прыжком вскочил на какую-то бочку, широко размахнулся своей нелепой пеньковой веревкой. Очередной воин Дану поднял меч для защиты, но веревка неведомым образом захватила петлей клинок вместе с гардой. Кицум рванул веревку на себя – она разрезала и железо, и плоть с куда большей легкостью, чем нить маслоторговца режет массивный желтоватый шмат.

Дану с истошным воем упал вниз.

А веревка замелькала, хлеща в разные стороны; гнилые пеньковые волокна разлетались влево-вправо; только у самых концов обмотка оказалась добротной. Сверкнула тонкая, едва ли толще человеческого волоса, нить, каждый взмах странного Кицумова оружия оставлял за собой в воздухе целые шлейфы крови; нить резала клинки, доспехи, шлемы, кости, плоть. Дану откатились, оставив под баррикадой шестерых убитых.

Нодлик поднял упавшую рядом с ним отсеченную часть меча – срез был ровным и гладким.

– Она у тебя диамантовая, что ли, нить эта, а, Кицум?

Эвелин метнула вслед пятящимся Дану пару звездочек – один упал, – Неплохая работа, – самодовольно сказал Кицум. – Однако, если я все правильно понял, сейчас должна появиться наша данка… А вы пригнитесь, пригнитесь! Все до единой стрелы даже ты, Эвелин, не отобьешь.

Ничего этого Сеамни Оэктаканн не видела. Во весь опор промчавшись по обреченной деревне, она вылетела за околицу, натолкнувшись прямо на Седрика и окружавших его старших воинов, Immelsthorunn горел в руках Сеамни нестерпимым огнем; казалось, деревянное лезвие пылает изнутри.

Седрик, немолодой уже воин в богатых доспехах (наверное, последнее достояние народа Дану – эти доспехи, неведомо как уцелевшие во всех отступлениях и исходах), просто и молча упал на колени. Прямо в грязь последних дней предзимья.

– Immelsthorunn, – прохрипел Седрик. Глаза его сделались совершенно безумными. – Koi d!hett Immelsthorunn! Immelsthorunn, Dhaanu!

Следом за предводителем на колени попадали и остальные воины.

Привычная речь Дану звучала для Агаты словно музыка. Хотя.., нет, больше она не будет Агатой! Навсегда покончено с проклятым хумансовым прозвищем! Она – Seamni Oeactaccann, равная среди равных, провидица, вернувшая своему народу Деревянный Меч!

– Нет времени для преклонения! – выкрикнула она, взмахивая Мечом. Слова, которые она произносила, были самыми простыми, любой на ее месте сказал бы, наверное, то же самое – но на Дану это подействовало словно откровение. Седрик и остальные тотчас вскочили с колен.

– По слову Меча… – прохрипел Седрик. – Веди нас, Видящая!

Агату-Сеамни захлестывала волна сладкого бешенства. Отмщение. Наконец-то. За все, за все, за все, за все-о-о!..

Последние слова она уже выкрикивала. Цепочка Дану вновь покатилась к деревне; ворваться внутрь можно было со всех сторон, но там, где из поселения выбегала дорога, презренные хумансы соорудили какую-то мусорную кучу, с которой и пытались дать отпор наконец-то перешедшим в наступление воинам старшей расы. Меч содрогнулся от несдержимого гнева. Как? Жалкое охвостье дерзает противостоять ЕМУ, сотворенному на погибель всем врагам Дану?

Агата чувствовала этот гнев. И ничего уже не могла поделать – она сама становилась мечом, их разумы сливались воедино; бешеная пляска вырвавшихся из глубин памяти жестоких видений затмевала рассудок, не оставляя ничего, кроме ненависти к старому недругу.

И Дану атаковали баррикаду в лоб. Впереди – мечники и копейщики, позади – лучники. Густо полетели стрелы, Дану торопились опустошить колчаны, пока свои не полезут на баррикаду и луки поневоле придется опустить.