Дьявол за правым плечом - Арина Холина

Но они честно поклялись сыпью, Маша выкинула землю в окно, принесла холодного вина и уселась на ковер, скрестив ноги.

— Слушай… — первой спросила Варя. — А как?..

И Маша рассказала — как. Конечно, всем хотелось посмотреть библиотеку, но внутрь Маша никого не пустила — приоткрыла дверь, и все. Несмотря на то что всем было страшно интересно узнать как можно больше подробностей, скоро захотелось спать — слишком много текилы, и девушки разбрелись по постелям. Большинство легло в гостиной, Марина устроилась в кабинете, а Дуня и Маша легли в хозяйскую кровать.

— Курить хочется, а в спальне нежелательно дымить, — лениво протянула Дуня.

— Дорогая! — воскликнула Маша. — У меня ведь есть крыша!

— Ого-го! — восхитилась подруга. — Твоя собственная крыша?

Они выволокли наверх покрывало, на него бросили меховой плед, застелили простыней, раскидали подушки и легли, уставившись в небо.

— У меня ощущение странное, как будто мне все это снится. У меня даже тело невесомое, — призналась Дуня. — Поверить не могу!

— Сейчас я тебе расскажу такое, от чего у тебя волосы дыбом встанут, — предупредила Маша и от полнейшего отчаяния выложила подруге историю с Ксюшей, преступлением, наказанием, жизнь и смертью.

— Мама дорогая… — Дуня приложила руку к сердцу.

— Дунька! Что бы ты на моем месте сделала? — воскликнула Маша.

— Ой… — растерялась Дуня. — Я бы, наверное… Я бы опустила руки и поплыла по течению.

— Гениально! — обрадовалась Маша. — Как это мне в голову не приходило? Ты — настоящий друг!

— Издеваешься? — понурилась Дуня.

— Ничуть! Ты не представляешь, у меня голова трещит от попыток осмыслить всю эту дикую историю, и я настолько отупела, что и не задумывалась — а с какой стати я сама должна выбирать?! Пусть они там заморачиваются! Я же не палач!

— Маша… — Дуня прослезилась. — А если… Если это будешь ты?

— Тогда обещай устроить мне скромные, но приличные похороны. И обещай, что не пригласишь Лену Малахову, с которой я дружила на пятом курсе! Я ее терпеть не могу!

Глава 25

Маша сползла вниз в три часа и обнаружила, что остались Дуня, Ксюша и Марина, которая пыталась объяснить таксисту, где он будет ее ждать, — адрес она не помнила. Марина лежала с ледяным компрессом на голове и говорила сразу в две трубки — по мобильному уверяла Лешу, что со вчерашнего дня он не представляет для нее никакого интереса, а по домашнему сердилась на то, что таксист такой тупой, что не умеет ездить без адреса.

Маша быстро отобрала у нее телефон, все рассказала водителю и попросила побыстрее забрать у них это чудовище — то есть Марину, потому что та стенала, ныла и умоляла принести ей то сок, то бутерброд, то просила сигарету, то запрещала всем курить, потому что ее тошнит от табачного дыма…

Таксист сжалился и приехал через десять минут — Марина, конечно, возмущалась и уверяла, что в ее распоряжении еще полчаса, так как она вызывала машину на четыре, но ее выставили за дверь, а Дуня даже проводила подругу до такси — чтобы убедиться в том, что она уехала.

Маша же схватила трубку и спряталась в ванной.

— Привет! — слишком бодро поздоровалась она.

У Андрея там шумело, и сам он говорил как-то неровно.

— Ты где? — поинтересовалась она и тут же испугалась, так как представила, что он занимается страстным безудержным сексом с тремя пылкими чернокожими богинями.

— В спортзале… — пробормотал он. — Маш, я перезвоню…

— Нет! — завопила она. — Что происходит?

— Я стою на беговой дорожке…

— Андрей, что с нами происходит? — уточнила Маша. — Такое впечатление, будто ты от меня скрываешься…

— Маша, давай встретимся и поговорим, как…

— Хорошо! — рявкнула она. — Где спортзал? Я приеду!

Через полчаса она бросила машину в районе Октябрьской и ворвалась в кафе. Андрей тихо-мирно ел кабачковые оладьи и выглядел так, словно и не собирался встречаться с девушкой ради сомнительного удовольствия — выяснения отношений.

— Итак! — Маша устроилась напротив и сложила руки.

— Хочешь оладий? — предложил он.

— Нет! Пока ты мне не друг, и я не преломлю с тобой хлеб! — заявила она.

Он уставился на нее и расхохотался. Не весело, а так — осторожно, чтобы скрыть истинные чувства.

— Андрей, я не поняла — ты меня избегаешь? — Маша взяла быка за рога.

— Маша… — он вытер рот салфеткой и откинулся на стуле.

— Андрей! — она наклонилась к нему и горячо зашептала: — Только не надо насиловать мне мозг — я взрослая девочка, я все вижу. Что-то не так — и я хочу знать — что именно.

— Ладно! — он сверкнул глазами, и это Машу насторожило. — Ты мне нравишься, мне с тобой хорошо, но, поверь, я тоже взрослый человек, и мне столько раз нравились девушки, столько раз мне было хорошо, а потом все заканчивалось истериками и мыслями о том, что лучше бы всего этого не было! Маша! Ты меня бросила, потом снова появилась — я не устоял, и ты снова начинаешь пропадать, я ничего не понимаю в твоей жизни, ты ведешь себя так, что можно подумать — то ли ты спишь с баскетбольной командой, то ли работаешь на ЦРУ… — он схватил ее за руку. — Ты мне очень нравишься, больше, чем нравишься, но я не верю тебе, как ни больно мне в этом признаваться.

— А ты не думал, что совершаешь ошибку? — спросила Маша. — Вдруг я — твоя единственная?..

— Маш, я не знаю… — он развел руками. — Ты делаешь мне больно.

— Ясно, — она кивнула. — Значит, мы расстаемся?

— Маша, дай мне время подумать! Я не знаю…

— Ладно, — она поднялась со стула. — Я все поняла…

— Постой! — забеспокоился Андрей.

— Андрей, мне тоже надо подумать! — отрезала Маша и быстро ушла.

Это было так больно! Ужасно хотелось плакать, но не хотелось никому показывать эту боль — они не поймут, может, кто-то даже ее пожалеет, а эта такая боль, которой не нужна жалость — вообще ничего не нужно, потому что только одно может помочь — он. Навсегда. И чтобы говорил, как он ее любит, чтобы чувствовать его руки и прижиматься к его телу — спасаться от всего мира в его объятиях, и чтобы все это — только для нее.

Дыхания не хватало, мир расползался на части — двоился и троился, как отражение в воде, и Маша шла, пошатываясь, а он все не бежал ей вслед…

Это было отвратительно. Это было невыносимо.

Маша села в машину и кое-как — два раза чуть не подрезала какие-то машины — доехала до дома. И только в лифте полились слезы — горячие тяжелые слезы, слезы, в которых было столько разочарования, что они были густые, как клей.

Дуня и Ксюша бросились к ней, и только в гостиной она наконец взвыла: