Антисталинская подлость - Гровер Ферр

Опираясь на показания Виктора Бабулина (брата Анатолия), Янсен и Петров попытались проследить связь между Косаревым и супругой Ежова:

«Виктор Бабулин добавил Александра Косарева и студента Индустриальной академии Николая Барышникова к тем, с кем она (Евгения Соломоновна.— Г.Ф.) имела интимные отношения. Бывший комсомольский вожак Косарев (главный редактор журнала Евгении „СССР на стройке“) был взят под стражу еще 28 ноября 1938 года и расстрелян 23 февраля следующего года. Он был арестован как участник т. н. „заговора в комсомоле“, однако нет никаких доказательств, что его дело было каким-то образом переплетено с Ежовым».[490]

Вадим Роговин подчеркивает: деятельность Косарева подверглась суровой критике на Пленуме ЦК ВЛКСМ 19—22 ноября 1938 года. Пытаясь оправдаться, «Косарев ставил себе в заслугу, что ЦК ВЛКСМ „нередко шел впереди НКВД“, и приводил многочисленные примеры ареста комсомольских работников „по нашим материалам“ и „после нашего следствия“». Несмотря на оправдания, «Пленум освободил от должности Косарева и еще четырех секретарей ЦК ВЛКСМ за „бездушно-бюрократическое и враждебное отношение к честным работникам комсомола, пытавшимся вскрыть недостатки в работе ЦК ВЛКСМ, и расправу с одним из лучших комсомольских работников (дело тов. Мишаковой)“».[491]

Как отмечает в своих воспоминаниях Акакий Мгеладзе, который в 1930-е годы был одним из руководителей ЦК комсомола Грузии, вопрос о Косареве однажды был поднят им в ][350 одной из приватных бесед со Сталиным, во время которой им было сказано:

«Вопрос о Косареве два раза обсуждался на Политбюро. Проверку материалов поручили Жданову и Андрееву, они подтвердили, что заявление Мишаковой и других соответствуют действительности и материалы НКВД не вызывают сомнений».[492]

Мгеладзе, считавший, что Косарев был невиновен или оклеветан Берией по личным мотивам, либо же стал жертвой судебной ошибки, тем не менее признавался:

«Я читал стенограмму Пленума ЦК ВЛКСМ, на котором снимали Косарева. И в выступлениях Жданова и Андреева, и в докладе Шкирятова все было настолько обосновано, невозможно было ни в чем усомниться».[493]

Как отмечает Мгеладзе, Сталин далее подчеркнул, что ошибки бывают у всех; особенно много их было допущено в 1937 году, когда пострадало немало честных людей. Но, рассуждая об ошибках, Сталин не считал, что это каким-то образом относится к делу Косарева.

А. В. Снегов упомянут в двух «расстрельных списках» и в обоих случаях с приговором по «первой категории» (расстрел): список от 7 декабря 1937 года по Ленинградской области[494] и список от 6 сентября 1940 года.[495] Несмотря на все это, Снегов остался жив, был одним из делегатов XX съезда КПСС и умер в глубокой старости в 1970-е годы.

Как указывается в предисловии к Интернет-публикации «расстрельных списков»:

«Многие из тех, чьи имена попали в последние из публикуемых нами списков 1938 г. (эти списки сброшюрованы в 11-й том), были осуждены (и то значительно позднее) не толь][351ко ВК ВС,[496] но и другими судебными органами (трибуналами, судами общей юрисдикции). При этом их зачастую приговаривали не к обозначенному в списках расстрелу, а к другим мерам наказания, а иногда даже освобождали. Например, выборочное изучение списка по Куйбышевской области, подписанного 29 сентября 1938 г., показало, что ни один человек из этого списка не был осужден ВК ВС, а значительная часть дел была и вовсе прекращена».[497]

И еще:

«…Из этих 346 человек расстреляли не всех. Например, чекист Г. А. Саламов (бывший секретарь и ближайший сотрудник заместителя наркома внутренних дел В. М. Курского) был осужден к лагерному сроку, выжил и еще в 1989—1990 гг. о нем писала „Правда“ как о „невинной жертве сталинских репрессий“. Означает ли это, что Ульрих пользовался некоторой свободой в определении меры наказания, даже при том, что Политбюро уже утвердило персональные списки на расстрел, или между утверждением списка и заседанием ВК ВС он получил дополнительные указания — остается только гадать».[498]

Комментируя решения январского Пленума ЦК 1938 года, Дж. Гетти и О. Наумов отмечают:

«Так, вина за массовые опустошения в партии (не без некоторых оснований) была возложена на бывших партсекретарей, которые большей частью были уже освобождены от обязанностей…

За последующие месяцы (после январского (1938) Пленума.— Г.Ф.) массовые изгнания из партийных рядов прекратились, большое число исключенных было восстановлено в партии, и впервые с 1933 года начался прием новых членов».[499]][352

Роберт Тэрстон подмечает другие особенности репрессивной политики 1938 года:

«Вышинский „подверг сомнению весь курс на террор“. „Без санкции генсека (Сталина.— Г.Ф.) Прокуратура никогда бы не предприняла шаги, которые она совершила, чтобы опротестовать и обуздать террор“.

Свидетельство Чуянова показывает, что НКВД вышел из-под контроля на местном, если не общесоюзном уровне… Но все собранные здесь доказательства говорят о том, что террор оставил два следа: в одном случае Сталин подталкивал развитие событий, готовил показательные процессы и требовал беспорядочным образом арестовать сотни тысяч людей в 1937 году. С другой стороны, органы, действовавшие не по сталинским директивам, фабриковали дела, пытали людей, и сами стали обособленной властью (выделено мной.— Г.Ф.)».[500]

И. А. Бенедиктов тоже высоко оценивает значение решений январского Пленума для обуздания террора:

«Сталин, несомненно, знал о произволе и беззакониях, допущенных в ходе репрессий, переживал это и принимал конкретные меры к выправлению допущенных перегибов, освобождению из заключения честных людей. Кстати, с клеветниками и доносчиками в тот период не очень-то церемонились. Многие из них после разоблачения угодили в те самые лагеря, куда направляли свои жертвы. Парадокс в том, что некоторые из них, выпущенные в период хрущевской «оттепели» на волю, стали громче всех трубить о сталинских беззакониях и даже умудрились опубликовать об этом воспоминания!..

Январский пленум ЦК ВКП(б) 1938 г. открыто признал беззакония, допущенные по отношению к честным коммунистам и беспартийным, приняв по этому поводу специальное постановление, опубликованное, кстати, во всех центральных газетах. Так же открыто, на всю страну говорилось о вреде, нанесенном необоснованными репрессиями, на состоявшемся в 1939 г. XVIII съезде ВКП(б). Сразу же после январского пленума ЦК 1938 г. из мест заключения стали возвращаться тысячи незаконно репрессированных людей, в том числе и видные военачальники. Все они были официально реабилитированы, а кое-кому Сталин принес извинения лично».[501]][353

Лев Балаян в книге «Сталин и Хрущев» подчеркивает, что террор не прекратился сам собой, а был остановлен рядом последовательных решений центрального руководства:

«Всего за 1938 год было принято целых шесть постановлений ЦК ВКП(б) по фактам нарушения социалистической законности. Кроме приведенного выше, это были: „Об изменении структуры ГУГБ НКВД СССР“ (28 марта), „Об изменении структуры НКВД СССР“ (13 сентября), „О структуре НКВД СССР“ (23 сентября), „Об учете, проверке и утверждении работников НКВД“ (14 ноября), „О порядке согласования арестов“ (совместно с СНК СССР 1 декабря). „Тройки“ и „двойки“ при НКВД были упразднены приказом наркома внутренних дел СССР (Л. П. Берия.— Л.Б.) 26 ноября 1938 года».[502]

Балаян продолжает:

«1 февраля 1939 года прокурор СССР А. Я. Вышинский доложил И. В. Сталину и В. М. Молотову, что Главной военной прокуратурой по просьбе секретаря Вологодского обкома выявлены факты особо опасных преступлений, совершенных рядом сотрудников Вологодского УНКВД. Как было установлено, фальсификаторы уголовных дел составляли подложные протоколы допросов обвиняемых, якобы сознавшихся в совершении тягчайших государственных преступлений… Сфабрикованные таким образом дела были переданы на тройку при УНКВД по Вологодской области, и более ста человек были расстреляны… Во время допросов доходили до изуверства, применяя к допрашиваемым всевозможные пытки. Дошло до того, что во время допросов этими лицами четверо допрашиваемых были убиты».[503]

«Данное дело о тягчайшем преступлении против соцзаконности слушалось на закрытом заседании Военного трибунала ][354 Ленинградского военного округа в присутствии узкого состава оперативных работников Вологодского управления НКВД и вологодской прокуратуры. Обвиняемые Власов, Лебедев и Роскуряков как инициаторы и организаторы данных вопиющих преступлений были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу, а остальные семь их подельников — к длительным срокам лишения свободы. И таких вот власовых, лебедевых и роскуряковых было по всей стране 11 842 репрессированных негодяя, которых даже в пору безоглядного горбачевского всепрощенчества пресловутая комиссия Александра Яковлева не сочла возможным реабилитировать. На совести именно этих фальсификаторов уголовных дел, обвиненных в необоснованных массовых арестах, применении незаконных методов следствия, которым даже полвека спустя было отказано в реабилитации по Указу Верховного Совета Союза ССР от 16 января 1989 года,— лежит ответственность за те самые „тысячи и тысячи невинно репрессированных“, которых Хрущев, а затем и его выдвиженец и выученик Горбачев благополучно „навесили“ на покойного И. В. Сталина».[504]