Барби играет в куклы - Ирина Алпатова

Волна бесшумно откатила, выбросив меня на камни. Что Долорес хочет сказать — что я лишь очередной сторож при её сыне, что ли? Сестра-сиделка? Или я теперь вместо того бегемота, которого за ненадобностью перевели жить в кабинет?

Долорес посмотрела на меня и дернула краешком губ. Между прочим, она окончательно, говоря словами Виктоши, вышла из образа и забыла, что планировала эту ночь как последнюю в жизни. Мадам отпила из бокала и вдруг стала что-то выкапывать из-под платка, запахнутого на груди. Золотая цепочка с маленьким ключиком… Может где-то неподалеку имеется и холст с нарисованным очагом? Долорес не очень уверенно поднялась и вышла, а через пару минут вернулась, держа в руках шкатулку.

Шкатулка была большая и, похоже, старинная, она напоминала сказочный ларец. Долорес торжественно открыла её другим крошечным ключиком, и я вдруг подумала, что вот сейчас окажется, что в шкатулке лежит яйцо, то самое, в котором игла… Увы, там были коробочки и пакетики с сережками, кулонами и перстнями, на многих даже имелись маленькие ценники. Нет, конечно, это всё сверкало и переливалось, и я никогда не видела так близко такую красоту, но яйца было жаль. А Долорес перебирала свое богатство цепкими острыми пальчиками, точно чего-то искала.

— Я хочу сделать тебе подарок, — она поднесла к глазам один из пакетиков, потом положила его назад.

Мне?! Подарок? Ну чего там говорить, в первое мгновение я обрадовалась, но ехидна не дремала. Щас, объяснила она, вот только выберет колечко подешевле и подарит. Но и в самом деле, Долорес, кажется, разглядывала ценники, она что, не могла сделать этого раньше, без меня? Это, наверное, был душевный порыв, но я уже никакого подарка не хотела. А Хозяйка медной горы всё выкладывала осторожно на стол свои сокровища и сама ими любовалась, потом пододвинула почти пустую шкатулку и велела:

— Вот, выбирай любое.

"Любые" тоже были очень красивыми, но я их больше не хотела, я не хотела ничего. А Долорес смотрела на меня глазами-углями и ждала. Она не понимала, чего я тяну время, а я не знала, как ей объяснить.

— Ну, я же сказала — дарю. Ты неплохая девочка, просто Аркадию нужна другая жена, только он не желает никого слушать, и всё время наступает на одни и те же грабли. Знаешь, он всех своих жён называет "чика". Всех…. А ты неплохая, да. Бери, бери на память, не обижай меня.

Интересно, а ту, которая половина, он тоже так звал? Ко всему прочему у меня вдруг зачесался палец, на котором красовался перстень, подаренный Аркадием. А вдруг он тоже из этой шкатулки? Вдруг это Долорес долго вздыхала и разглядывала этикетки, прежде чем дать его сыну для очередной чики? Мне захотелось домой, я согласна на Мундир, гантели, вечно кислую физиономию Полковника, на его нотации. Милый Полковник, забери меня отсюда!

Я взяла первое кольцо, попавшееся под руку, нет, не первое, а то, которое было без пакетика и вроде как стыдливо забилось в уголок, а главное — оно было без ценника. По крайней мере, не буду знать, сколько стоит память.

— Давай, надевай, посмотрим, — велела Долорес и вдруг как-то странно усмехнулась. — Надо же, что ты выбрала!

Да ничего я не выбирала, мне эта сцена с дарением теперь уже окончательно испортила и без того не самое радужное настроение. Но Долорес решила поставить все точки над "и":

— Это кольцо сделал когда-то один романтичный идиот. Нет-нет, оставь, может так и должно быть. Я его всё равно почти не носила, возможно, тебе оно как раз и подойдёт.

"Сделал идиот"… Вот эти слова мне как раз очень помогли. Ну если идиот, то пожалуй, я могу взять это кольцо, оно мне действительно подойдёт, возможно, мы даже подойдём друг другу. — Протрезвеет и отберет назад — мрачно прокомментировала ехидна. Я ей не возразила.

— А что значит "чика"? — все-таки задала я вопрос Долорес, когда собралась уходить.

— А ты до сих пор не знаешь? — она вскинула тщательно выщипанную бровь. — "Маленькая девочка". Хотя да, еще означает мелкую монетку, вроде грошика. Что тебе больше нравится? — и Долорес засмеялась.

Напрасно Люшка обвиняла Аркадия во всех смертных грехах, хотя бы один ему можно было списать точно. В конце февраля он появился в доме с лыжами, а следом Гена затащил огромную сумку. Н-да, Аркадий и лыжи, это интересно. Лыжи были в чехле, а вот ботинки, ботинки я могла рассмотреть беспрепятственно и решила — ужас какие страшные, как маленькие танки.

— Я не возил тебя в свадебное путешествие? Вот и поедем. Ты что-нибудь слышала об Альпах?

Что значит слышала, у меня по географии, между прочим, была пятерка. Но Аркадий проверять мои знания не стал, а только коротко сказал — теперь не только услышишь, но и увидишь. Как тебе мой сюрприз?

Кто едет? Мы едем?! Мне захотелось издать воинственный клич и исполнить праздничный танец вождя племени мумба-юмба, но ехидна вмешалась: погоди радоваться, такого не может быть, потому что быть не может.

Я даже стала взирать на Аркадия, как на небожителя, потому что только необыкновенный, исключительный человек мог запросто рассуждать про визы, сезоны, трассы и прочие невероятные вещи. Я вообще впала в некое подобие летаргического сна и боялась сделать резкое движение или что-нибудь слишком громко сказать — а вдруг Аркадий очнётся от наваждения и сообразит, что чуть было не совершил глупость, взяв на Олимп и меня.

Почти так и случилось — в аэропорту он начал вести себя как-то странно: теребил бородку, оглядывался по сторонам, а потом коротко приказал: "Жди здесь"! Всё, сейчас он меня сдаст на хранение, то есть оставит дома. Но Аркадий вернулся вроде бы более спокойный, зато меня почти трясло.

Я вспомнила, как в каком-то фильме шпиона сняли с рейса в последнюю минуту, и пусть я не шпион, но вдруг меня тоже кто-нибудь возьмёт и снимет! Наш лайнер выполнял какие-то маневры, затем вырулил на взлётную полосу, а меня не снимали, он утробно взвыл, а меня по прежнему никто не трогал. Короче, мы взлетели.

Я никогда не летала и теперь, вжавшись в кресло, думала — вот чему это я собственно радовалась, а? Не может быть, чтобы эта невероятная махина, да еще со мной на борту будет лететь себе и лететь, такого просто не может быть. Я сидела, сцепив пальцы так, что ногти царапали кожу, и мне казалось, что нечеловеческим усилием именно моей воли самолёт не падает, а даже набирает высоту. И летит, летит…

Аркадий вытряхнул на ладонь какие-то таблетки и протянул мне — прими, успокаивает. Он что-то сказал бортпроводнице, которая со спокойной, подумать только, улыбкой передвигалась по салону. Я выпила то, что было в принесенном ею стакане, что-то ужасно крепкое, я не разобрала, что именно. Господи, как они могут что-то есть, читать газеты, разговаривать! А дальше, дальше я… успокоилась и куда-то провалилась. В какой-то момент я точно вынырнула из забытья — мы даже вроде бы шли, то есть Аркадий меня тащил, потом опять летели, но я была совершенно спокойна, настолько, что ничего не помнила.