Великая русская революция, 1905-1922 - Дмитрий Лысков

Однако приехавший на Дон бывший Главнокомандующий армией генерал Алексеев встретил у Каледина более, чем обескураживающий прием. Атаман сочувственно отнесся к его просьбе «дать приют русскому офицерству», но в формировании Добровольческой армии помочь отказался. Причина тому была проста — настроения среди казачества и, шире, населения области были далеко не столь однозначны, как у атамана.

Более того, учитывая эти настроения, по воспоминаниям Деникина, Каледин попросил Алексеева «не задерживаться в Новочеркасске более недели»[591].

Такая тактика лавирования ни к чему хорошему не привела. Трагедию генерала Каледина, офицера, влезшего в политику, искренне пытавшегося соответствовать политическим требованиям, но ставшего в итоге игрушкой в руках высших политических сил, прекрасно иллюстрируют такие строки его жизнеописания, вышедшие из-под пера явно сочувствующего идеям Белого движения автора: «Каледин давал убежище на Дону всем отверженным, изгнанным и преследуемым новой центральной властью. На Дон потянулись бывшие члены Временного правительства. Государственной Думы, представители политических партий, офицеры. В ноябре — начале декабря в Новочеркасск прибыли генералы Алексеев, Корнилов, Деникин… Здесь они получили приют и возможность приступить к формированию Добровольческой белой армии… Некоторые политические деятели, прибывшие на Дон, упрекали донского атамана в пассивности, на что он сурово отвечал: «А вы что сделали? Русская общественность прячется где-то на задворках, не смея возвысить голоса против большевиков. Войсковое правительство, ставя на карту Донское казачество, обязано сделать точный учет всех сил и поступить так, как ему подсказывает чувство долга перед Доном и перед Родиной».<…> До последнего момента не мог он решиться и на пролитие крови. Но такой момент все же наступил. В ночь на 26 ноября произошло выступление большевиков в Ростове и Таганроге, и власть в этих крупнейших городах Дона перешла в руки военно-революционных комитетов. Видя пассивность казаков, продолжавших верить в замирение с большевиками, Каледин решил принять помощь от зарождавшейся Добровольческой армии. Отряды добровольцев генерала Алексеева 2 декабря заняли Ростов, а затем военной силой стали водворять порядок на Дону и в казачьей области Донбасса. В декабре в Новочеркасске было создано правительство с полномочиями всероссийского — «Донской гражданский союз». Во главе его стоял триумвират: Алексеев… Корнилов… и Каледин… Военные силы «Донского гражданского союза» были незначительными, но вызов был сделан.

Открывая путь Белому движению в России, Каледин, по сути, жертвовал собой: против непокорного Дона, первым поднявшего знамя борьбы, большевики сразу же бросили все наличные военные и пропагандистские силы. В конце декабря красные войска Южного революционного фронта под командованием Антонова-Овсеенко начали наступательную операцию. На Дону им содействовали Советы и военно-революционные комитеты, рабочие, красные казаки. 28 декабря войска Антонова-Овсеенко заняли Таганрог и двинулись на Ростов. 11 января красные казаки, собравшиеся на съезд в станице Каменской, объявили о низложении Каледина, Войскового правительства и о создании Донского казачьего военно-революционного комитета во главе с бывшим подхорунжим Подтелковым…

Развязка приближалась. Казачьи полки стали выходить из подчинения своему атаману. Дело доходило до продажи казаками своих офицеров большевикам за денежное вознаграждение. Малочисленные отряды Добровольческой армии уже не могли сдерживать наступление красных войск, и 28 января генерал Корнилов известил Каледина о том, что добровольцы уходят на Кубань. На следующий день Каледин собрал Донское правительство, зачитал телеграмму Корнилова и сообщил, что для защиты Донской области нашлось лишь 147 штыков. Ввиду безнадежности положения он заявил о сложении с себя полномочий войскового атамана и предложил правительству уйти в отставку. Во время обсуждения вопроса Каледин добавил: «Господа, короче говорите, время не ждет. Ведь от болтунов Россия погибла». В этот же день Алексей Максимович застрелился»[592].

Добровольческая армия под командованием генерала Корнилова, в преддверии установления советской власти на Дону покинула регион, начав продвижение на Кубань для соединения с силами Кубанского правительства в Екатеринодаре. Отметим, что известие об установлении советской власти в Екатеринодаре застало Корнилова уже в ходе рейда, получившего впоследствии название Первого кубанского, или Ледового похода.

Располагая силой в 4 тысячи штыков, генерал во время похода активно использовал тактику маневренной войны, избегая столкновений с серьезными силами Советов, контролировавшими на тот момент крупные города и железнодорожные узлы. Вместе с тем, он последовательно уничтожал по мере продвижения средние и мелкие отряды красногвардейцев и революционных войск.

Корнилов, примеривший на себя летом 1917 года мундир военного диктатора России, сторонник крайне жестких мер по наведению порядка на фронте и в тылу, отдал своим войскам приказ следующего содержания: «В плен не брать! Чем больше террора, тем больше побед!»[593] Ряд современных авторов ставят под сомнение существование такого приказа, либо приписывая его большевистской пропаганде, либо отмечая, что письменно он оформлен не был и в источниках не встречается. Однако его упоминания, и даже в более жесткой форме, содержатся в воспоминаниях современников, написанных по горячим следам. К примеру, участник Ледового похода, близкий к Корнилову журналист А. Суворин в изданной в 1919 году книге «Поход Корнилова» пишет: «Отпуская офицерский батальон из Новочеркасска, Корнилов напутствовал его словами, в которых выразился точный его взгляд на большевизм: …«Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с ними победы!»[594]

В воспоминаниях, изданных значительно позже, участники Ледяного похода пытались заявить, что массовые расстрелы пленных являлись реакцией корниловцев на красный террор. К примеру, один из руководителей НТС, яростный антисоветчик А. Трушнович, во время Великой Отечественной войны служивший в чине старшего офицера в РОА Власова и работавший в созданном нацистами «Комитете освобождения народов России» (КОНР), не скупится на описания зверств красных: «Под Лежанкой был взят в плен и заживо закопан в землю разъезд. Там же большевики вспороли живот священнику и волокли его за кишки по станице. Их зверства все умножались, и чуть ли не каждый корниловец имел среди своих близких замученных большевиками. В ответ на это корниловцы перестали брать пленных, расстреливая захваченных на месте»[595].

Однако бой у селения Лежанки описан во многих мемуарах, возможно в связи с тем, что здесь Добровольческая армия впервые столкнулась с красными офицерами. Даже в воспоминаниях А. Деникина, в целом не упускающего случая рассказать о преступлениях большевиков, ни слова не сказано о предшествующих занятию станицы зверствах. Вообще, по Деникину, «добровольцы» пошли здесь в бой непосредственно с марша: «В селении Лежанке нам преградил путь большевистский отряд с артиллерией. Был ясный слегка морозный день. Офицерский полк шел в авангарде… Глухой выстрел, высокий, высокий разрыв шрапнели. Началось. Офицерский полк развернулся и пошел в наступление. <…> Мы входим в село, словно вымершее. По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют» большевиков… Много их…»[596]

Другой участник Ледяного похода, бывший комиссар Временного правительства Н. Богданов, говоря о Лежанке, упоминает в качестве вопиющего факта следующий: «В Лежанке же был взят коммунист, у которого нашли записную книжку, где были странные записи о том, у кого из богатых жителей есть красивые жены и дочери… Большевик стоял на коленях, бледный, как мел. Комендант ударил его нагайкой и сказал: «встань, сейчас тебя повесят». Через несколько минут он был повешен на площади»[597].

Видимо, если такой инцидент заслужил упоминания в мемуарах, то вряд ли бы автор прошел мимо куда более чудовищных событий с закапыванием заживо людей в землю или зверским убийством священника.

Дальше, впрочем, Богданов совершенно спокойно уточняет: «Тут же в Лежанке были расстреляны все, взятые с оружием в руках» — за исключением офицеров, зачисленных в Добровольческую армию. «И в дальнейшем, пленных не брали, — пишет он. — Взятые в плен, после получения сведений о действиях большевиков, расстреливались комендантским отрядом. Офицеры комендантского отряда в конце похода были совсем больными людьми… У Корвин-Круковского появилась какая-то особая болезненная жестокость…»[598].