Людмила Гурченко. Танцующая в пустоте - Валерий Кичин

За дверью затаились. Или, может, просто никого не было. Она долго с надеждой смотрела на замок – вдруг щелкнет! Потом обреченно попросила у двери прощения: «Ну, извините!»

Сразу как-то погасла и стала тяжело спускаться по лестнице.

Дала большое интервью харьковскому телевидению. Теперь оно кажется подведением итогов:

– Сейчас так много непрофессиональных людей, которые занимаются журналистикой! И вот девочка с телевидения спрашивает: «Кто для вас является образцом? Только не говорите, что отец!» Я научилась гасить в себе все бури. Я просто встала и ушла. Потому что он был моим главным учителем. Он меня вбросил в жизнь. Я наделала массу ошибок, встревала там, где не надо, моя невыдержанность – это все оттуда. Плохо – но и прекрасно. Иначе бы не состоялось то, что состоялось. Сейчас я научилась владеть собой, научилась ждать, не терять впустую калорий, научилась говорить по-московски, хотя москвичкой так и не стала. Потому что уже всех приучила к моему диалекту. И это одна из моих маленьких побед. Вообще, за мной шла слава веселой оптимистки, радостной и распахнутой. А если разобраться – было недели три хорошего времени, а все остальное – терпение, ожидание, ожидание… У меня никогда не было режиссера, который думал бы обо мне, знал бы, какой будет мой следующий фильм. Всегда были разные режиссеры, с разным опытом, талантом, интеллектом, и мне каждый раз приходилось встраиваться.

Весной 2010 года она наконец удостоилась чествования в кругу своих коллег: киноакадемия «Ника» решила дать Гурченко приз «За честь и достоинство в профессии». И это был, по-моему, первый случай, когда весь «террариум единомышленников» аплодировал великой актрисе стоя.

Как вскоре выяснилось, «Ника» со своей премией успела вскочить на подножку последнего вагона поезда, уходящего в вечность: Люсе оставалось быть среди нас уже меньше года. И это по-своему удивительно, что – успела. Потому что противников, как водится, было предостаточно. Эльдар Рязанов рассказывает об этом корректнее:

– Мы в Академии уже очень давно говорили, что надо бы Люсе дать премию за честь и достоинство в профессии, – это самая почетная из наших премий. Но каждый раз было какое-нибудь предложение, которое казалось более актуальным. И вот в год ее юбилея было наконец решено: даем премию Гурченко. На сцене была она, и мы втроем с Петром Тодоровским и Алексеем Германом пели ей терцет восхищения. Это надо было видеть. Из всех троих только Тодоровский обладает слухом и может петь, Герман вообще не пел, а только раскрывал рот, я издавал какие-то невнятные звуки. Но главное – надо было видеть лицо Гурченко. Она, конечно, старалась сделать вид, что это ей необыкновенно приятно, но все-таки на лице ее читалось невероятное страдание: она была безупречно музыкальной, и наш терцет терзал ее слух, наверное, больше пения мартовских котов.

Вообще, этот последний год действительно напоминал прощание. Даже названием ее третьей книги – «Люся, стоп!». Даже тем, что в интервью харьковскому телевидению она вдруг на какой-то вполне рядовой вопрос ответила: «Не знаю, может, я скоро вообще умру!»

И уж точно последним ее клипом на песню «Пожалуйста, не умирай!», который она сняла за месяц до смерти.

Это фактически была музыкальная иллюстрация к образу, который давно не давал ей покоя: уходят роли, уходят любимые партнеры, уходит отмеренное тебе время. Кокетливо-винтажную песню Земфиры она превратила в трагическое прощание с собственной просверкнувшей жизнью.

Это клип шикарный и страшный одновременно. Он вселяет восторг и ужас. Он непостижимым образом соединяет земное с потусторонним. Гурченко являлась в ослепительно белом пространстве – в траурном брючном костюме, лицо – набеленная маска с кровавой раной рта и темными провалами глаз.

«Пожалуйста, не умирай», – почти шептала она, когда в этом белом тумане являлись знакомые фигуры, проступали милые лица ее талантливых товарищей по старым фильмам: вот Юрий Белов, вот Андрей Миронов, Юрий Никулин, Олег Янковский, Александр Абдулов, Олег Борисов, Евгений Евстигнеев… Наши вчерашние кумиры молчаливо возникали и исчезали, как призраки, уже оттуда, из другого измерения махнув на прощание рукой. Их зыбкие виртуальные контуры мерцали компьютерными глюками, взрывались сизым дымком и растворялись в сияющем мареве.

«Пожалуйста, не умирай, – молила она, – ты же видишь: я живу тобою…» – текст песни приобретал другой смысл, потому что все, впервые увидевшие клип, уже знали, что нет больше и самой Гурченко, – она тоже ушла туда, откуда не возвращаются. А Люся все кудесила и шаманила, пытаясь их, таких дорогих ей людей, удержать, соблазняла апельсинами и Альпами, но уже добровольно вписала себя в этот ряд, снова, последний раз встретившись с ними на земных экранах. И возможно, все-таки надеясь встретить их там, за гранью.

Но пока, бессильно опустившись на пол, осталась в пустоте.

Она ушла из жизни, как отец, в 75 лет. Наверное, сама того не сознавая, она так решила.

Коридоры судьбы

Изнутри меня заливала мелодия детства, на которой выросло мое поколение, она никогда не давала падать духом: «Нам ли стоять на месте? В своих дерзаниях всегда мы правы…» Музыка! Я пошла за тобой! Посмотрим, как распорядится жизнь…

Максималистов не любят. Их зовут чудаками. Если, конечно, считать чудачеством безоглядную и самоотверженную преданность делу.

Там, где другие стараются не спорить, берегут добрые отношения, максималист вечно лезет с претензиями.

Такие не живут – заживо сгорают. Не умеют быть спокойными, умиротворенными – и такой же преданности делу требуют от окружающих. «Мне не хватает сдержанности», – постоянно корила себя Гурченко. И постоянно срывалась снова. «Выдержать меня, мой максимализм трудно, что там говорить…»

«Трудная актриса»?

Так работают далеко не все. Ее молодой партнер вообще приходит на съемку, только когда снимают его лицо. Играть свою спину или свой затылок он передоверяет дублеру. Он жутко занят – у него еще две съемки, вечером спектакль, потом концерт…

Гурченко так не умела. Но для профессионала нет ничего мучительней, чем дилетантство: оно навязывает свою приблизительность, свою расхлябанность – там, где необходимо точное, умное и организованное умение. Равнодушие – там, где нужно гореть.

«Звездная болезнь»?

В Одессе на съемках «Любимой женщины механика Гаврилова» режиссер высмотрел в толпе любопытных студентку с Урала – она подходила для эпизодической роли незадачливой Валечки, которая еще в загс не поспела, но уже ждет ребенка. Роль маленькая, но важная. Девушка испугалась, даже попыталась тайком убежать к себе в Свердловск, но режиссер ее вывез обратно и вернул на съемочную площадку. И она сыграла свою роль. А потом особенно благодарила Гурченко: «Людмила Марковна замечательный человек – поддержала меня, сама гримировала, подсказывала, как правильно. Даже предлагала включить в фильм еще одну сцену вместе со мной и подарила свою фотографию с надписью: «Талантливой Галочке…»