Последний ученик да Винчи - Наталья Александрова

— Отдай мне картину!

— Он живой! — ахнула Маша. — Азраил выжил!

— Отдай картину! — повторил Азраил.

— Почему, собственно… с какой стати… — испуганно забормотал Легов, отступая к двери кабинета. — Какое вы имеете право… как вы вообще сюда проникли… мы в этом разберемся…

— Я сказал — отдай! — рявкнул Азраил, повелительно протягивая худую твердую руку. Его разноцветные глаза неожиданно изменились, сделавшись прозрачными, бесцветными и холодными, как талая вода.

И Евгений Иванович, жалко скривившись лицом, протянул этому страшному человеку свернутый холст.

— Мы не смогли победить, — торжественным, гулким голосом проговорил Азраил, сжимая холст в руке. — Но и она не восторжествует! Пусть я отправлюсь в ад — но и картина Леонардо последует туда вместе со мной!

Затем на глазах потрясенных, окаменевших от ужаса зрителей Азраил достал из кармана зажигалку, щелкнул и поднес к своей одежде бледный язычок пламени. Его одежда, видимо, заранее пропитанная горючим веществом, мгновенно вспыхнула, и Азраил запылал, как огромный живой факел. Прижав свернутую картину к груди, он принялся читать какую-то молитву или заклинание на незнакомом языке и двинулся к окну.

— Стоять… остановить… — бормотал Легов, но сам не сделал и шага в сторону пылающего человека.

Азраил легко вскочил на подоконник, распахнул окно и бросился в него, как бросаются в ледяную воду.

Все присутствующие подбежали к окну.

Внизу, на тротуаре, быстро догорала жалкая кучка плоти, которая совсем недавно внушала ужас сотням людей.

— Ну, на этот-то раз, надеюсь, он не оживет! — шепнула Маша Старыгину, заглядывая через его плечо.

— Хорошо, что он ничего не поджег, — озабоченно проговорил Лютостанский, оглядывая свой кабинет. — Здесь собрано столько культурных ценностей!

— Как — не поджег? — возмущенно перебил его Легов. — А «Мадонна Литта»? Это, по-вашему, не культурная ценность? За это еще кто-то ответит! — и он угрожающе уставился на Старыгина.

— Батенька, — прервал его Лютостанский, — я же вас пытался предупредить, но вы меня не слушали! Вы перепутали картины!

— Что значит — перепутал?

— Картина, которую вы так любезно отдали этому странному господину с разными глазами, — это не «Мадонна Литта»! Это — та странная работа, которую повесили на ее место! Ваши люди вернули ее накануне… конечно, это некоторая редкость, она представляет безусловный интерес, но все же не Леонардо… и вообще, она не числится на балансе Эрмитажа!

— Действительно? — Легов несколько оживился. — А где же «Мадонна Литта»?

— Картина, которую принес Дмитрий Алексеевич, — рядом, вот она лежит на моем столе!

Легов схватил второй холст и поспешно развернул его.

Перед присутствующими открылась картина, изображающая Испанскую площадь в Риме. Яркий летний день, фонтан в форме каменной барки… только в центре его, свернувшись, покоилось каменное чудовище, похожий на огромную ящерицу двухголовый монстр, из пасти которого извергалась вода.

— Что это? — пророкотал Легов. — Старыгин, вы снова пытаетесь ввести нас в заблуждение? Имейте в виду, это не сойдет вам с рук!

— В самом деле, Дмитрий Алексеевич, батенька, объясните, — жалобно пробормотал Лютостанский. — В чем дело? Впрочем, я ведь чувствую, что это — та самая картина… я узнал ее…

— Все очень просто. — Старыгин торопливо сдвинул со стола бумаги и разложил на нем холст. Затем он достал ватный тампон, смочил его в растворителе и провел по картине.

Сквозь яркие, торопливые мазки начала проступать великолепная живопись Леонардо. Полукруглые арки окон, голубое итальянское небо с пробегающими по нему облаками, чистый высокий лоб Мадонны, озаренный мягким неярким светом, ее глаза, нежно опущенные к лицу младенца… В этих глазах светились и счастье материнства, и светлая грусть в преддверии неизбежного расставания… Вот проступили кудрявые золотые волосы младенца, его живой, ласковый взгляд, обращенный к каждому из нас, обещающий понимание и прощенье.

«Я с вами, — словно говорил этот взгляд. — Я вас не покину!»