Последний Конунг - Тим Северин

Я вспомнил груз клинков, погруженных на рыбачье судно перед тем, как оно потерпело крушение.

– Трудно будет найти замену этому клинку.

– Нынче уже нетрудно, – сказал оружейник. – Из двадцати лет большую часть я служил у графа, ковал кольчуги и чинил оружие для его походов, но никогда не видывал такого количества оружейных припасов, как ныне, – не только клинки, но шлемы, рожны для копий, древки стрел, – уйму всего понавезли. Повозка за повозкой. Вот я и думаю, а как же все это будет погружено на корабли – коль корабли, понятное дело, успеют спустить на воду ко времени. Ходят слухи, будто кое-кого из нас пошлют в Диве помогать корабелам.

– Диве? Это где? – спросил я.

– Дальше на запад. Все, что приходит в Руан, идет на кораблях вниз по реке. Сами же корабли строятся вниз и вверх на берегу. Диве – это место, где собирается флот. Оттуда он ударит по Англии.

У меня мелькнула мысль, что Гарольд Годвинсон должен знать, что здесь происходит, и англичане могли бы предотвратить вторжение, когда бы переплыли пролив и сокрушили флот норманнов, пока он еще стоит на якоре. Суда Вильгельма были бы легкой добычей. Зато корабли Харальда Норвежского, что сейчас собираются в Тронхейме, находятся слишком далеко, чтобы их можно было перехватить.

Я хотел было спросить оружейника, принимает ли герцог Вильгельм какие-либо предосторожности от набега англичан, но тут подошел мальчик-паж со срочным вызовом во дворец герцога. Моя просьба о встрече с герцогом была удовлетворена, и мешкать не следовало.

Я поспешал за мальчиком по улицам, а там и по коридорам, ведущим в сердце дворца, где герцог Вильгельм имел приемную. Сама поспешность, с какой меня приняли, должна была бы вызвать у меня подозрение. Паж передал меня рыцарю-придвернику, и тут же меня ввели в саму комнату совета, а рыцарь следовал за мною по пятам. Я оказался в просторной, довольно темной комнате, плохо освещенной сквозь узкие оконные щели в толстых каменных стенах. В центре комнаты на резном деревянном стуле сидел дородный человек примерно одного роста со мной, но начинающий толстеть, коротко остриженный и с недобрым выражением лица. Я решил, что ему лет сорок пять. И понял, что это и есть герцог Вильгельм Норманнский, но, на мой взгляд, он больше смахивал на грубого сельского пристава, привыкшего запугивать крестьян. Он смотрел на меня с неприязнью.

В комнате было еще пять человек. Трое, очевидно, высокопоставленные дворяне, одетые, как и герцог, в препоясанные платья из дорогой ткани, облегающие рейтузы и шнурованные кожаные башмаки. У них была осанка и манеры воинов, но при этом выглядели они странно щегольски, имея волосы, выбритые от половины головы донизу в виде горшка для пудинга, каковая манера, как я узнал впоследствии, была позаимствована с юга, из Оверни и Аквитании. Они тоже взирали на меня враждебно. Двое других присутствующих в комнате были церковниками. Только в отличие от моей простой бело-черной одежды они были одеты в длинные белые рясы с шитыми шелком каймами у шеи и на рукавах, а распятия, что висели у них на груди, были усыпаны полудрагоценными камнями. Распятия походили скорее на украшения, чем на символы их веры.

– Я слышал, ты хочешь писать обо мне, – молвил герцог. Голос у него был резкий и гортанный и вполне соответствовал грубой внешности.

– Да, господин. С вашего разрешения. Я составляю хроники, и я уже завершил пять книг, и – с Божьей помощью – приступаю к шестой. Меня зовут Рудольф Глабер, и я пришел сюда из моего монастыря в Бургундии.

– Я так не думаю, – раздался голос за моей спиной.

Я обернулся. Из темноты вышел человек, одетый в такой же скромное черно-белое платье, что и я. Мой взгляд упал на его левую руку – на ней не хватало трех пальцев. То был Регимий, раздатчик милостыни из монастыря Святой Троицы в Фекане. В тот же миг рыцарь, стоявший за моей спиной, обхватил меня руками и прижал мои руки к моим же бокам.

– Брат Мор ни слова не говорил о том, что ты пришел ив Бургундии, и говор у тебя не бургундский, – сказал раздатчик милостыни. – Отец, что заведует нашей прачечной, также доложил, что из его хозяйства исчезли плащ и ряса, но пока я не услышал о таинственном монахе, одетом в черное с белым, здесь, в Руане, я не заподозрил, что ты – тот же самый человек. Я не ждал, что ты окажешься так дерзок и объявишь себя самим Рудольфом Глабером.

– Кто ты, старик? – прервал его Вильгельм голосом еще более резким, чем раньше. – Лазутчик Гарольда? Вот уж не думал, что он нанимает выживших из ума стариков.

– Я не лазутчик Гарольда, господин, – прохрипел я, едва дыша. Рыцарь обхватил меня столь крепко, что казалось, мои ребра не выдержат его объятий. – Меня послал Харальд, Харальд Норвежский.

– Пусть он говорит, – приказал Вильгельм. Мучительная хватка ослабла. Я несколько раз глубоко вздохнул.

– Господин, меня зовут Торгильс, я посланец норвежского короля Харальда.

– Если ты его посол, почему ты не пришел открыто, а прокрался переодетым?

Я торопливо соображал. Признаться, что Харальд велел мне оценить, насколько готов Вильгельм к вторжению, прежде чем предлагать ему союз, было бы пагубным. Я признал бы, что я и вправду лазутчик.

– Послание мое столь тайное, что мой государь велел мне передать его с глазу на глаз. Для того я и переоделся в это платье.

– Ты осквернил одежду, которую надел, – усмехнулся кто-то из разодетых священников.

Нетерпеливым взмахом руки герцог велел ему замолчать. Я видел, что Вильгельм требует и получает мгновенное повиновение от своих приближенных. Он еще больше стал похож на стращающего народ пристава.

– Что за послание ты принес из Норвегии?

Я уже достаточно пришел в себя, чтобы, оглядев приближенных Вильгельма, ответить:

– Оно только для ваших ушей.

Вильгельм начал злиться. Тонкая вена на виске задергалась.

– Выкладывай, не то я повешу тебя как лазутчика или подвергну пытке, чтобы выяснить правду.

– Мой господин Харальд Норвежский предлагает союз, – торопливо заговорил я. – Он собирает корабли, чтобы высадиться на севере Англии, и знает, что вы собираетесь высадить войско на юге. Вы оба боретесь с одним и тем же врагом, потому он предлагает обеим армиям согласовать сроки. Гарольду Годвинсону придется сражаться на две стороны, и он будет разбит.

– А что потом? – в голосе Вильгельма звучало презрение.

– После того как Годвинсон будет разбит, Англия будет поделена. Югом будет править Нормандия, севером – Норвегия.

Герцог сузил глаза.

– А где будет проходить граница?

– Этого я не знаю, господин. Но раздел будет основан на обоюдном согласии, как только Годвинсон будет свергнут.