Сегодня – позавчера - Виталий Храмов

Небо было ясным, облачность была не сильной. Беда! Заметно похолодало. Меня со сна даже затрясло — продрог. Стал потягиваться, разминая затёкшие мышцы.

— Тихо-то как! — почему-то шёпотом, сказал боец, что меня разбудил.

— Это ненадолго, — ответил я ему.

Полустанок, высотка, поле, полотно и дорога выглядели безлюдными. Кого смогли — потемну отправили на восток. Остальные, скорее всего, — спали. И это правильно. Три бессонные ночи, двое суток боя, сотни тонн перелопаченной земли — пусть хоть чуть отдохнут. Пойду-ка я меры маскировки проверю, пока можно что исправить.

Наш батальон и один из батальонов дивизии — всё, что осталось здесь. Дивизия отошла ночью исполняя приказ на выравнивание линии фронта — севернее враг очень уж далеко продвинулся. А нас оставили прикрывать отход.

Обошёл, сделал несколько замечаний, сонные, уставшие бойцы безропотно стали поправлять. Обход закончился в «Тарасовой яме» завтраком. Оскальдович не уехал, остался, доброволец херов. Сейчас он кормил завтраком, по объёму превышающим суточную норму, всех желающих. А мне из термоска налил кофе. Я его душевно поблагодарил, похвалил.

— Не стоит. Вот если бы был настоящий кофе, тогда бы…! А это — немецкая подделка.

— Был бы у бабки жезл, была бы она дедкой. Я и не заметил разницы, думал — настоящий кофе.

— Настоящего, сразу видно, не пробовал.

— Вполне возможно. Ты мне лучше скажи — ты на хрена остался, доброволец хренов?

— Это как это? Кормить вас остался, воевать.

— А то мы без тебя не поедим и не повоюем! Сказано тебе было отходить!

— Обижаешь ты меня, Виктор Иваныч! Что я, хуже других? А-а! — он махнул рукой отошёл. Правда, обиделся, ты глянь-ка!

Я допил кофе, собрался, распихал сухпай по переферийным карманам, подошёл впритык к повару, громко зашептал ему на ухо:

— Слушай мой приказ, Оскальдович! И если меня хоть чуть уважаешь — исполни! Как тут закончишь — сразу уходи на лесопилку. Там Кадет за старшего, помоги ему. Мы туда после боя отойдём, но будем уже в окружении. Будем по тылам врага прорываться, твои способности нам очень пригодятся. Поэтому, тут мы и без тебя управимся, а вот там без повара нам трендец! Надеюсь, ты меня правильно поймёшь! По лесам натощак много не прошагаешь.

— Я тебя понял, Витя, всё сделаю. Ты только вернись.

— Это уж как получиться. Давай, простимся, на всякий случай, брат!

Мы обнялись.

Восток окрасился в красное, когда я пришёл на новый НП комбата.

— Утро доброго, — пожелал я.

— Скоро прилетят — пожелают «доброго утра». Пулемёты я отправил вместе с «Мухоморами», зенитки поставил на прямую наводку, замаскировал. Беззащитны мы будем.

— Это не есть хорошо. Но зенитки — не панацея. Сбить самолёт с земли непросто. Танки — важнее.

— Я тоже так решил. Души убитых в бомбёжке опять на мне повиснут. Возвращайся в роту. Предстоящим боем руководить не получиться — резервов у нас нет, а они такой массой навалятся, что сомнут сразу.

— Посмотрим. Куда делись мои спецы? Команды Шила и Лешего?

— В тылу я их посадил.

— И где у нас будет тыл?

— Кромка леса. Отход прикроют. Всё, старшина, свободен.

Я сидел в своём дзоте-НП и тихо охеревал. Правильно сказал техник из фильма «В бой идут одни старики» — самое плохое на войне — ждать. Сидел и ждал немца. От нервов уже и автомат перебрал, и гранаты по два раза переложил, все рожки патронами забил, а немец всё не начинал. И уснуть я уже не мог!

Поднял трубку телефона, покрутил:

— Что там, Глаз?

— Тихо, пока, — ответил наблюдатель из бывшего НП комбата.

Ну, вот, опять жди.

— Воздух!

Ну, наконец-то!

Восемь самолётов не спеша прилетели с северо-запада, пролетели над нами, развернулись, перевернувшись через крыло, во-о! Завыли! Тут же землю сотрясли сильные взрывы. И ещё! И ещё! Хорошо хоть отбомбились по нашим вчерашним позициям, на той стороне высотки. А там у нас лишь несколько дзотов с трофейными пулемётами осталось обитаемо.

Когда бомбить перестали, стали штурмовать, заливая, теперь уже наши позиции из пушек и пулемётов. Но, мои ребята молодцы — сидели по норкам тихо, как мыши. Никто не бегал бестолково в панике, как в фильмах про войну показывают, правда и не стреляли в самолёты. А те от безнаказанности совсем оборзели — чуть брюхом гребень высотки не цепляли, выходя из пикирования. Это уже наглость, за которую нужно наказывать!

— Дай сюда! — я выхватил пулемёт из рук пулемётчика, сидевшего рядом, сжавшись. Выскочил из-под защиты накатов шпал. Осталось дождаться момента, если и не собью, напугаю точно.

Раскрыл сошки, поставил пулемёт на перекрытие дзота. Вот, этот может быть и моим клиентом. Самолет с изломленными крыльями, неубранными шасси в обтекателях, заходил прямо на меня. Страшно, блин, ах спина похолодела! И руки сразу увлажнились. Ничё! Терпимо! Я ловил его в прицел. А он, может быть, меня. Я пока не стрелял.

Он начал первый. Огненные трассы потянулись от самолёта, но не в меня, выше. Я всё ждал. Я уже видел самолёт во всех подробностях, полупрозрачный круг винта, видел каждую заклёпку, голову пилота, даже разглядел вылетающие гильзы. Пора! Я дал очередь, целя прямо перед винтом, с опережением. Попал, не попал? Плохо, что пули не трассирующие.

Самолёт с ревом пронёсся над головой. Я быстро развернулся, сев на зад, выставив пулемёт. Самолёт выходил из пикирования. А я в него долбил из пулемёта. Во! Ура! От самолёта полетели ошмётки, он дёрнулся, резко заложил на крыло. От него потянулась серебряная ленточка — что-то вытекало, значит, что-то я пробил. Самолёт, как заложил на крыло, так и кувыркнулся. И это у самой земли. Пока я вставал, услышал удар. Выглянул — самолёт врезался в землю метрах в 300-х. Начинал разгораться.

— Медведь самолёт сбил! Ура! — завопил тот самый пулемётчик.

— Ура! — прокатилось по окопам.

— А должен был ты сбить! — ответил я ему, возвращая пулемёт с пустым диском, — это не сложно — он совсем не бронирован.

Ага, а у самого сердце от радости из горла выпрыгивает. Я! Я! Я — Самолёт! Сбил! Я сбил самолёт! Ахренеть! Руки затряслись, на разом ослабших ногах прошёл в землянку, под крышу, сел на патронный ящик. Кругом стояла трескотня стрельбы — моему примеру последовали другие. Попадут не попадут — а отповедь от наглости фашистские стервятники получат. Не будут так снижаться.

— Улетают! — пронёсся радостный крик.

— В укрытие! — заревел я так громко, как смог. Услышал, как моя команда передаётся по цепи.

Угадал — в воздухе свист, взрыв! Артподготовка. Молотить будут от души. С самолётов им теперь передадут ориентиры для стрельбы.