Собрание сочинений. В 4-х т. Т.4. Пожиратели огня - Луи Жаколио

Но этот человек был не из тех, кто складывает оружие даже перед судьбой.

— Так что же! — воскликнул он с присущей ему энергией и решимостью. — Если нужно золото, то добудем это золото, без которого ничто на свете невозможно!

Каждый крупный банкир при первом ознакомлении с его механизмом, предоставил бы ему сумму вдвое большую, чем та, какая ему требовалась. Но для этого нужно было поделиться своим изобретением, мало того, это значило предостеречь об опасности своего врага — человеческое общество, а не было в мире такого правительства, которое не воспрепятствовало бы всеми зависящими от него способами осуществлению его смелого проекта в интересах всеобщей безопасности.

Поэтому он решил даже в добывании капиталов положиться только на себя. С этой целью он выхлопотал себе несколько привилегий на свои попутные изобретения, применимые в промышленности, и стал пользоваться ими.

Тогда он согласился принять командование одним из пароходов Вест-Индской компании для увеличения своих доходов.

Не теряя времени, он тотчас же приступил к осуществлению своего изобретения и заказал на двенадцати различных заводах отдельные части того гигантского механизма, который он сам должен был собрать при содействии только его двух немых негров, готовых дать изрубить себя на куски ради его благополучия. Эти двое несчастных, Том и Сэм, были спасены им от страшной участи и были ему безгранично признательны: у них еще на родине во время одной из диких оргий их царька были вырезаны языки за какую-то пустяшную провинность с их стороны, как это нередко случается на африканском побережье. Джонатан Спайерс с величайшим терпением обучил их целой сложной системе знаков, которая вполне заменяла несчастным дар слова; но ключ к этим знакам был известен только ему одному.

С тех пор прошло уже два года, и теперь мы впервые встречаем Красного Капитана перед судом в Сан-Франциско.

Это прозвище Красного или Кровавого Капитана преисполнило сердце Джонатана Спайерса горькой радостью. «Я оправдаю это прозвище! — воскликнул он. — Я поклялся в этом!»

Но при возвращении домой из зала суда в нем произошло внезапное превращение, и весь мир, и люди, и его гигантский замысел, и самая жизнь показались ему столь презренными, столь отвратительными, что он подумал было, не лучше ли ему самому исчезнуть и покончить разом с борьбой, которая обещала быть долгой и упорной. За последние два года он уплатил уже более миллиона долларов различным механическим заводам, и тщательно занумерованные отдельные части его будущего сооружения хранились теперь в особо построенном для этой цели блиндированном сарае, у дверей которого безотлучно находились его верные негры. Но сделанное за эти два года было, в сущности, каплей в море, и если и дальше дело стало бы подвигаться так же, то на осуществление его замысла потребовалось бы по меньшей мере еще двадцать лет. А ему было теперь уже тридцать; он был мужчина в полном соку; через двадцать лет ему стукнет пятьдесят и он будет уже на пороге старости. Под рукой у него лежал револьвер; он стал играть этой красивой безделушкой, мысленно рассуждая: «Одно маленькое, чуть заметное движение руки, нажим пальца — и все кончено… И, в сущности, это покой и отдохновение от всех житейских волнений. Пожалуй, индусы правы… сладость небытия!» — И он вспомнил старое брахманское изречение: «Лучше человеку сидеть, нежели стоять, лучше лежать, нежели сидеть, лучше умереть, нежели лежать!»

Бессознательно рука с револьвером поднялась на уровень виска… Он не сознавал даже, что делает, быть может, он думал в этот момент о чем-нибудь совершенно другом, как вдруг сильный стук в наружную дверь дома заставил его содрогнуться и очнуться. Он взглянул на свою руку, держащую револьвер, и, слабо улыбаясь, прошептал: «Неужели я собирался сделать эту непозволительную глупость?»

Он отложил в сторону револьвер и поднялся со своего места. Вошел Кианг Фо, или просто Фо, как его называли, и вручил ему конверт большого формата, принесенный посыльным, ожидающим ответа.

Чужеземец, желающий познакомиться с капитаном Джонатаном Спайерсом по причинам чрезвычайной важности, просит его пожаловать к нему на чашку чая сегодня вечером в Лейк-Хауз, к 8 часам. Комната М 7, коридор В.

Подписи не было.

Красный Капитан собирался уже проучить этого бесцеремонного чужеземца, отправив его посланного обратно без ответа, но затем передумал и набросал карандашом поперек полученного письма следующий ответ:

Капитан Джонатан Спайерс имеет обыкновение пить чай у себя в это самое время и при этом иногда принимает, когда это его не стесняет, лиц, желающих его видеть или имеющих к нему какое-нибудь дело.

Подписи также не было. Письмо он вложил обратно в тот же конверт и приказал отдать его посланному.

Этот пустяшный инцидент, которому он не придал ни малейшего значения, изменил, однако, течение его мыслей и отвлек от мимолетной идеи самоубийства, на мгновение мелькнувшей в его мозгу. Совершенно спокойный и уравновешенный, он вышел в сад, прошел в павильон, внутри которого был пруд, и заперся в нем до вечера.

Как всякий серьезный мыслитель и ученый, капитан Спайерс был очень воздержан в пище и питье; ровно в восемь часов он пил чай с холодным мясом и пирожками, а затем уже ничего не ел до утра. Едва он сел за стол в этот вечер, как у наружных дверей его квартиры раздался стук, и Фо вошел доложить, что господин, приславший утром письмо, просит разрешения представиться капитану.

Заинтересованный этим странным происшествием, капитан приказал провести к себе незнакомца.

Спустя минуту в комнату вошел высокий прекрасно сложенный мужчина, с изысканными манерами, изящно одетый, с черной бархатной маской, столь плотно обхватывающей лицо, что в первую минуту капитан принял вошедшего за негра. Он собрался было проучить его за дерзость являться в маске, когда незнакомец сам поспешил снять ее, промолвив:

— Извините меня, я делаю это из-за слуг; для меня необходимо, чтобы никто здесь в Америке не знал меня в лицо и не мог впоследствии засвидетельствовать нашу встречу, которая, во всяком случае, не повторится!

— Вы — русский, если не ошибаюсь! — заметил Спайерс, внимательно наблюдавший за своим гостем. — Прошу садиться!

— Вы не ошиблись, я действительно русский; у меня не было никого, кто бы мог представить меня вам; кроме того, как я уже говорил, наше свидание с вами не должно быть известно никому!

— Я готов извинить вас, полагал, что только серьезные причины могли побудить вас к подобному образу действий, но вы должны понять, что я вправе требовать от вас честного и чистосердечного объяснения! Вам уже известно мое имя, и я со своей стороны привык знать имена тех, кто переступает мой порог!