Тени не исчезают в полдень - Елизавета Бережная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ненадолго, — попросил дрожащий голос.
Камилла всё это время скрывалась у окна, не принимала участия в обсуждениях. А сейчас, стоя к ней так близко, Алек видел: она задыхалась, щёки горели, алые пятна проступили на белёсой коже, губы подрагивали, глаза оставались сухими, но опустели и потускнели.
Они вышли. Они остановились на углу. Она оперлась на стену, возвела глаза к небу, закашлялась. Она была надломлена, но не сломана ещё до конца. Близка к падению.
— Я не могу понять. — Она осеклась. Мимо пробежали дети. Алек отвлёкся на их шумные разговоры. Камилле хватило этого, чтобы взять себя в руки. — Без всяких теней я вижу его. Я не хочу вспоминать и вспоминаю. Наше море, вечера в его квартире, его глупые шутки и эти компании. Я их ненавидела. А он таскал меня по паркам, по барам. И ел потом одни макароны. Я помню его только таким. Таким, каким я его встретила. И я думаю, что… в нём больше было хорошего. Он дал мне этот год. И знаешь… Наверное, я всё это любила.
Камилла стояла каменным изваянием. Казалось, коснешься её и заразишься холодом. Было легче, когда она плакала. Алек заговорил тихо, под аккомпанемент городского симфонического оркестра. Музыка его была прерывиста и печальна.
— Я помню сон, ещё до всего этого.
В глазах Камиллы вспыхнуло любопытство — худший враг всех тяжёлых мыслей. Алек понял, что задел верную страну.
— Темнота. И я пытаюсь догнать поезд. А поезд тот самый, на котором я приехал сюда. — Он остановился. Мимо с грохотом промчался грузовик. — Не беги за ним. Не повторяй моих ошибок. Я знаю, что такое прошлое.
Камилла верила. Она смотрела наивными широко раскрытыми глазами Сени. На перекрёстке стоял, заложив руки за спину, Макс. Камилла не могла его видеть, зато заметил Алек.
— Будущее лучше.
Он не знал, что выдал его: улыбка или устремлённый в одну точку взгляд.
Камилла обернулась и смущённо опустила глаза. И Алек заметил, как совпали в его словах Макс и будущее. А Камилла, вместо того, чтобы побежать к перекрестку, бросилась ему на шею. Её горячее «спасибо» коснулось мочки уха и защекотало в носу. Алек обнимал Камиллу и чувствовал себя стариком-отцом, утешающим дочь. Так неправильно! Не ему учить Камиллу жизни. Он и сам-то не научился жить.
— Что-то случилось? — Это Макс подошёл ближе.
Камилла отстранилась от Алека, поправила наощупь волосы, смущённо пробормотала: «Ничего». И всё это она делала, глядя куда-то на дорогу или сквозь дорогу. Макс, напротив, не отводил от неё взгляда. И Алек, воспользовавшись заминкой, сбежал за угол, где недавно стоял Макс. Он не выдержал, оглянулся. Голова Камиллы лежала на плече Макса. Их пальцы переплелись. И в объятьях их было что-то совсем не похожее на простые дружеские обнимашки.
Мимо по улице прихрамывала старушка. Она непозволительно долго и открыто разглядывала Камиллу и Макса. И когда старушка вышла к перекрестку, Алек услышал её доброе ворчание:
— Молодость… Счастливые…
Он вернулся в отдел. Никто не спросил ни о Камилле, ни о Максе, а Алек не выдал. Он подошёл к столу. И компьютер заворчал, тихо, по-доброму. Щёки стянуло от странной улыбки, которую Алек старался подавить. Не время радоваться. Но Алек чувствовал себя непозволительно счастливым. Почему-то когда рядом люди счастливы, в какой-то момент их счастье передаётся и тебе.
Камилла и Макс вернулись и молча разошлись по своим местам. Но Алек поймал на себе их взгляды. Восторженный — Макса и благодарный — Камиллы. Они и не посмотрели друг на друга, и с одинаковым усердием забегали по клавиатурам их пальцы. И Алек тоже открыл составленный на днях документ, пробежал глазами по строчкам, стёр половину и в конце концов тихо поднялся и подошёл к доске.
Он стоял и рассматривал паутинку, медленно, деталь за деталью пробегал глазами по цепочке событий. Интуиция кричала, что убийца близко, что Алек знает его. И он непроизвольно оглядывался на коллег и на Нику, которая казалась частью коллектива. И чем дольше Алек слушал внутренний голос, тем больше запутывался в этом лабиринте ниточек и фотографий.
Кто может играть с ним? Не с ребятами, не с полицией в целом, а с ним одним. Кому нужна эта месть? У кого повышенное чувство справедливости, ненависть к жадности, легкомыслию, предательству и лжи? Кто мог устроить это безумное шоу для… одного зрителя?
И Алек снова осматривал кабинет, останавливался на лице каждого, и собственные мысли казались ему безумием. Безумие… ведь этот убийца — безумец, вздумавший вершить справедливость. Или разочарованный в жизни человек, которому нечего терять? Или всё вместе?
Алек чувствовал, что подбирается ближе. Как слепой, он шёл на ощупь, и только шестое чувство подсказывало, что идёт он в правильном направлении.
Фоторобот! Алек подскочил к Максу. Он как раз рассматривал… только не тот фоторобот, а его варианты. И Алек вспомнил, как точно также стоял за спиной Макса и как вместе они сочли это глупостью и откинули, забыли. А эта картинка — пожалуй, главная подсказка.
— Больше не думаешь, что перебор, — усмехнулся Макс. Алек не ответил, перехватил мышку и приблизил оригинальный фоторобот.
Снова на него смотрела молоденькая девушка. Такую встретишь — не забудешь. Было в ней что-то необычное, то, что выделяет одно лицо среди десятков и сотен других лиц. Много людей с высоким лбом, чёлкой или чёрными волосами. Но черты, острые и мягкие одновременно. И глаза, большие, выразительные, хоть и неживые… Алек помнил их живыми…
Он смотрел и с ужасом осознавал, что вот-вот прикоснётся к правде. И эта правда его затянет бездну. Вот такую вот бездну далёких серых глаз.
Шэдоу… Почему она взяла это имя? И почему Алек думал сейчас об этом имени? Наверное, чтобы не думать о том, что действительно важно?
У тени не может быть прошлого. А какое прошлое было у неё? Она никогда не говорила о прошлом. Она всё строила планы на будущее… И ещё она умела ненавидеть. Значит, прошлое всё-таки было. Она умела любить. Алек не умел.
Те картины, её картины, образы. Она ночами могла говорить о них. Она во всём искала смысл, и смысл заключала в символы. Игра художника…
Фарфоровые статуэтки — её слабость. Полки в её квартире были заставлены всякой мелочью. Алек сам покупал эти статуэтки.
Чёрный. Её любимый цвет. Она всегда спрашивала: «Не слишком ярко?»,
